О ВОЗМОЖНОСТИ СЛОВАРНОГО ОПИСАНИЯ РАЗГОВОРНОЙ РЕЧИ
(Русский язык в научном освещении. - М., 2009. - № 2 (18). - С. 219-224)
Создание «Толкового словаря русской разговорной речи» в том объеме, как он
представлен в проекте Л. П. Крысина [Крысин 2008], - идея новаторская и потому
заслуживающая внимательного изучения и оценки ее правомерности и целесообразности.
Собственно говоря, «новаторской» является попытка авторов дать словарное описание
не только лексики, словообразования и грамматических форм (что вполне традиционно),
но и синтаксиса и фонетики. Новым является и объект описания - так, как его
понимают авторы словаря: на вопрос «Что мы описываем?» Л. П. Крысин дает такой
весьма неопределенный ответ: «Устную неподготовленную речь представителей интеллигенции
второй половины ХХ - начала ХХI века» (с. 111). Далее следует формулировка принципов,
«относящихся как к описываемому объекту, так и к характеру разрабатываемого
толкового словаря» (с. 111). Важнейшим из них, очевидно, следует считать «принцип
дифференциальности» (что такое «принцип диффузности» - мне не удалось понять),
диктующий критерии отбора материала для словаря. Оказывается, что «Критерием
включения их (слов, «бесспорно принадлежащих разговорной разновидности литературного
языка». - С. П.) в словарь служит употребительность в современной РР (разговорной
речи. - С. П.)» (с. 112). Но такого критерия просто не может быть, поскольку
употребительны в РР в первую очередь общерусские слова и синтаксические конструкции,
а критерием отбора должна бы послужить, наоборот, неупотребительность
слов и конструкций за пределами РР. Такой критерий на самом деле трудно реализовать
в ситуации современной демократизации языка и диффузности его стилей, но думается,
что дифференциальность может быть понята только так и не иначе.
Целесообразность единого (словарного) способа представления разных сторон
или уровней языка далеко не очевидна, и представленный в статье проект словаря
в этом не убеждает.
1. Что касается лексики и семантики - это, конечно, возможно при условии применения
адекватного критерия отбора материала, а именно слов, действительно неуместных
в речи, которая может служить антитезой «устной неподготовленной» - т. е., вероятно,
«письменной подготовленной». Естественно было бы при отборе таких слов воспользоваться
теми возможностями, которые предоставляет электронный Национальный корпус русского
языка (НКРЯ).
2. «Морфологически маркированные» слова, судя по тем примерам, которые приводятся
в статье (открывалка, врачиха, генеральша, сказануть, садануть, здоровенный,
длиннющий, малюсенький), если и маркированы, то не морфологически, а словообразовательно,
и большинство использованных в них аффиксов (словообразовательных морфем) «разговорны»
постольку, поскольку разговорной речи свойственна повышенная эмоциональность.
Тем более нет оснований говорить о «разговорной морфологии» - статья на самом
деле и не содержит реальных указаний на существование таковой.
В связи с субстантивами с суффиксом -к- (и не только) возникает такой
общий вопрос: должно ли слово маркироваться как разговорное, если оно не имеет
эквивалента в «неразговорном» стиле языка? Если столовка, читалка несомненно
могут считаться разговорными эквивалентами слов столовая и читальня
(или читальный зал), то прослушка, правка, поправка, заявка, заглушка,
заготовка, подготовка и др., кажется, не имеют дублетов с нейтральной словообразовательной
структурой. Можно говорить о высокой продуктивности суффикса -к- в разговорной
речи, но некорректно говорить в связи с ним о «разговорной словообразовательной
структуре» (с. 113), поскольку структуры с суффиксом -к- существуют не
только в разговорной речи и весьма разнообразны относительно своих производящих
основ и семантики. Можно ли определить, какие именно структуры являются специфически
разговорными, или это вопрос случайности?
3. То, что названо «метонимическими смещениями значений» (типа нарезку
по сто тридцать пробейте, пожалуйста, в колбасы), - это на самом
деле эллипсис, который «командует» на всех уровнях устной речи. В данном случае
- это эллиптированный способ выражения, замещающий словосочетание или даже предложение,
когда «фокусируется» семантически главное слово в его основном значении. То
же самое относится и к выражению им еще воду не подвели, и к частице
правильно, замещающей выражение правильно я сказал?, где
правильно в функции наречия являлось бы главным носителем смысла, а в ряде случаев,
возможно, имеет место просто воспроизведение вывески: «Колбасы», «Инструменты»,
«Отоляринголог» и т. п. Можно ли здесь говорить о «метонимическом смещении значений»?
4. Целесообразность включения синтаксических конструкций представляется весьма
сомнительной, и пробная словарная статья на глагол ходить не убеждает
нас в обратном. Соположение с формой прошедшего времени глагола, «указывающего
цель движения», можно понять и как результат пропуска союза: ходили смотреть
или ходили и смотрели, и синтаксическая проблематика здесь вообще не
просматривается. Может быть, в распоряжении авторов предполагаемого словаря
есть более убедительные примеры? Привязка (разговорное?) синтаксической структуры
к определенной лексеме не кажется продуктивной; значительно более адекватный
способ словарного описания синтаксиса, который мог бы послужить образцом и для
представления особенностей разговорного синтаксиса, предложен в словаре Г. А.
Золотовой [Золотова 1988].
5. Словарное представление фонетических разговорных вариантов слов представляется
нам не только нецелесообразным и принципиально неправильным, но и практически
вредным.
Прежде всего попытаемся ответить на вопрос: существует ли такой объект исследования
- «фонетика разговорной речи»? Казалось бы - вопрос странный; можно ли в этом
сомневаться? Но поставим его иначе: существует ли фонетика неразговорной речи?
Таковая существует только в виде искусственных построений из эталонных образцов
слов, примеры которых представлены в транскрипциях Р. И. Аванесова [Аванесов
1972] и о которых он сам написал следующее: «В настоящей книге не рассматривается
вопрос о произношении связного текста: в ней речь идет лишь о произношении каждого
отдельного слова в этом тексте, или, точнее, о произношении фонетического
слова, т. е. самостоятельного (знаменательного) слова с примыкающими к нему
безударными служебными словами и частицами (например, на́ гору, на горе́,
не пойдёт ли, когда́ же). Объем вопросов, рассматриваемых в этой книге,
лучше всего уясняется следующим образом: представим себе написанный текст с
поставленными ударениям; вопрос о том, как он должен произноситься в пределах
каждого слова в указанном только что смысле, и является предметом настоящего
пособия» [Аванесов 1972: 12].
Изучение же естественного, связного звучащего текста, осуществленное в работах
о русской разговорной речи, на которые ссылается Л. П. Крысин (жаль, что среди
них не упоминаются весьма важные работы С. В. Кодзасова [Кодзасов 1973] и петербургских
фонетистов [Бондарко и др. 1974]), показало, что практически всем словам русского
языка свойственна «динамическая неустойчивость», в силу которой меняется и звуковой
состав слова, и его слоговая структура. Т. е. фактически можно давать «разговорный
вариант» каждого слова и притом не один. Одновременно стало ясно, что нет такого
произносительного стиля, который был бы лишен того, что принято считать элементами
разговорности; т. е. не содержал бы слов, которые не подверглись эллипсису или
трансформации звукового состава, продиктованного тенденцией уменьшения энтропии
речи. Замечательным примером этому является фонограмма лекции о московском произношении
Д. Н. Ушакова, которая, несмотря на ее жанр и совершенство исполнения, содержит
все фонетические признаки «разговорности». Поэтому слово эллиптированное или
изменившее свой звуковой состав под влиянием тенденции упрощения артикуляторных
программ нельзя считать маркером разговорной речи. Применительно к фонетике
следует говорить об устной речи как о единственном и цельном объекте
ее изучения, не разделяя его на «разговорную» и какую-то еще (неизвестно, какую)
речь. Заметим, что когда в лингвистической литературе встречаются рассуждения
о стилях речи, то в качестве примеров приводятся почти исключительно факты из
области лексики.
Зрительное восприятие искаженного по сравнению с «эталоном» слова закрепляет
его в сознании человека, каковым может оказаться, в том числе, и иностранец,
изучающий русский язык (кстати, именно по этой причине школьная педагогика отвергает
метод упражнения путем исправления неправильно написанных слов). Прочитав грит,
псят, человек вправе посчитать такие варианты слов «разрешенными» и воспроизвести
их в той фразовой позиции, где им не место, потому что на самом деле даже не
претендующий на нормативность словарь является в каком-то смысле нормативным;
даже запрещая, он как бы подтверждает существование слова; слово с запретительной
пометой не исчезает из языка, а остается отдельным словом и продолжает в нем
свою жизнь. Что уж говорить о словах без запретительных помет… А эллиптированные
произносительные варианты - это не слова, а варианты одного слова; они не нуждаются
ни в разрешении, ни в запрещении, и письменная фиксация им вообще противопоказана.
Они производятся автоматически, и единственным критерием их «правильности» является
бесконфликтность процесса коммуникации. Только переспрос или неправильное понимание
собеседника укажут говорящему на чрезмерное искажение эталонного звукового состава
слова. Я могу ведь сказать и так: jа p’ ты што́ з’д’е́ лл? - а он гът
д’ис’т’и́т’н н’ихрашо́ плуч’и́ лъс’. Полагаю, что я не нарушила разговорных
«норм», поскольку мой текст понятен собеседнику; и что из этого следует? Давать
в словаре p’ и гът как разговорные варианты форм глагола говорить?
И сюда же еще и гварю́, и грю… Ах, критерии… где вы? А сколько
вариантов привести для слова действительно? Недавно я записала «с
телевизора» (речь государственного чиновника в ранге министра) слово [аш’л’а́ц]
и опробовала его на студентах, только что прослушавших спецкурс «Фонетика
русской разговорной речи». Некоторые с трудом опознали в нем слово
«осуществляться»; один из студентов, прочитав транскрипцию и осознав
скрывающееся за ней слово, сказал: «Какой ужас!». Потому что слово произнесенное
и слово написанное - совсем не одно и то же; прочитав транскрипцию им же самим
произнесенного слова, человек часто не верит написанному. Предъяви я это «слово»
людям «не посвященным» - реакция была бы стопроцентно такой: «Коверкают язык!
Нет такого слова в русском языке!». И были бы абсолютно правы. В русском языке
такого слова нет; есть слово осуществляться, которое можно произнести
по-разному, в том числе и так, и в контексте фразы «будут осуществляться
мероприятия по…» [аш’л’а́ц] проходит никем не замеченным, потому что оно
семантически пустое: суть дела в том, что ‘будут’ ‘мероприятия’. Прочитанное
слово проходит через сознание и обретает тем самым сильную позицию, а это уже
искажение действительности, которое годится только в качестве «языковой игры»
вроде известного райкинского «Меняться бум?».
Можно ли сформулировать
условия, при которых двухсложное слово из пяти звуков замещает свой пятисложный
эквивалент из тринадцати звуков и при этом отождествляется со своим эталонным
вариантом? Можно и нужно пытаться это сделать для тех, кто специально занимается
изучением фонетических механизмов звучащей речи; но при этом едва ли можно
достичь такой точности определения условий, при которой трансформированный
звуковой состав слова был бы однозначно предсказуем. И уж во всяком случае не в
наших силах сформулировать эти условия настолько точно и лаконично, чтобы это
могло пойти на пользу тому, кто просто говорит. А главное - зачем предлагать
что-то тому, кто в этом не нуждается, для кого речепроизводство является
автоматическим процессом и у кого не возникнет «по ходу дела» вопрос, сказать ли
ему грит или гът или еще как-то? Тормозить естественный поток
речи? Пытаться его нормировать? Совет говорящему (в котором он тоже, впрочем, не
нуждается) может быть один: произноси, как хочешь, лишь бы тебя поняли и не
«осудили». Что же касается специалистов или интересующихся дилетантов, то им
стоит рекомендовать другие источники знакомства с фонетикой устной речи.
Впрочем, есть некоторые слова, эллиптированный облик которых «освящен»
воспроизведением их в орфоэпическом словаре под редакцией Р. И. Аванесова
[Аванесов 1983] и других: я имею в виду щас (сейчас) и тыща (тысяча)
с пометой «в разговорной речи возможно». Строго говоря, включения в словарь
заслуживают только такие эллиптированные слова, которые получили в языке особый
грамматический и/или лексический статус, как, например, частица ишь,
«отпочковавшаяся» от глагольной формы видишь; однако высокая частотность
слов, сформированность и закрепленность буквенного состава, однозначно
отражающего их произношение, а главное, возможность употребления их в сильной
фразовой позиции (ведь можно сказать: да я ему ты́щу раз говорила! или
подожди, ща́с приду!, но нельзя - грю́ же тебе, подожди!), вероятно,
позволяют сделать для них исключение.
Кстати, приведенные в статье примеры
содержат ошибки в транскрипции; например, [хо́jът] наряду с правильным [бу́ьт].
В итоге приходится признать, что представленный в статье Л. П. Крысина проект
«Толкового словаря русской разговорной речи» не содержит достаточно убедительных
аргументов для того, чтобы признать целесообразным включение в него и
синтаксиса, и фонетики. Кажется, все-таки не из всякого «сора» может расти
словарь.
Литература
Аванесов 1972 - Р. И. Аванесов. Русское литературное произношение
М., 1972.
Аванесов 1983 - Орфоэпический словарь русского языка. Произношение. Ударение.
Грамматические формы / Под ред. Р. И. Аванесова. М., 1983 (и последующие издания).
Бондарко и др. 1974 - Л. В. Бондарко, Л. А. Вербицкая, М. В. Гордина, Л. Р.
Зиндер, В. Б. Касевич. Стили произношения и типы произнесения // ВЯ. № 2.
1974.
Золотова 1988 - Г. А. Золотова. Синтаксический словарь. Репертуар элементарных
единиц русского синтаксиса. М., 1988.
Кодзасов 1973 - С. В. Кодзасов. Фонетический эллипсис в русской разговорной
речи // Теоретические и экспериментальные исследования в области структурной
и прикладной лингвистики. М., 1973.
Крысин 2008 - Л. П. Крысин. Некоторые принципы словарного описания русской
разговорной речи (постановка задачи) // Рус. яз. в науч. освещ. № 2 (16).
2008.