СЛОВАРЬ КАК ГИПЕРТЕКСТ И АСПЕКТЫ ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКОЙ КРИТИКИ
(Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании.
- Вып. 8. Т. 1. - М., 2009. - С. 233-237)
Общий тезис о дефиците источниковедческого обеспечения практической лексикографии
вряд ли нуждается в особых аргументах в связи с общим состоянием дел в лингвистическом
источниковедении (см. [4: 3-4]). Для решения вопроса об аспектах лексикографической
критики требуется уяснить, что словарь - это текст особого рода. С одной стороны,
имеет место формальная линейность текста словаря и его единство, которые обусловлено
авторскими представлениями о цельности и выделимости объекта описания. Единство
объективно задано алфавитным и или иным порядком словарных статей, формой словаря
как книги. Словарь можно читаться от доски до доски, хотя это и самобытный способ.
Приходится констатировать, что качества хорошего, грамотного и надежного словаря
и, например, "подлинность" художественного текста [7: 54] или информативная
ценность исторического документа [3: 127], которые являются целью критики в
других отраслях науки об источниках, не совпадают. Источниковедение и текстология
предоставляют в наше распоряжение богатый инструментарий, применение которого
не может быть автоматически перенесено на лексикографические тексты и требует
определенного отбора в соответствии с аспектами критики словарей.
С другой стороны, корпус словаря имеет признаки гипертекста, которые проявляются
в ряде признаков: а) известной самостоятельности и законченности словарных статей,
в) наличии внутренних отсылок между статьями, в) известной изолированности и
внутренней самостоятельности подсистем фонетических, грамматических и орфографических
данных, толкований, этимологических справок, речевых примеров и т.д. Читатель
словаря может избирать бесконечное число маршрутов, и это доказывает, что линейность
словаря - лишь условность представления материала.
Напряжение между этими свойствами словаря как текста и гипертекста снимается
на уровне словарной статьи. Она и является основной единицей при источниковедческой
критике словаря.
Еще один важный вопрос, возникающий при определении аспектов источниковедческой
критики, является вопрос о разграничении первичных и вторичных источников. Словарь,
отдельная словарная статья, примитивная маргинальная или внутритекстовая глосса
- все это образцы лексикографического жанра. С точки зрения их коммуникативной
направленности, все они являются метаязыковыми высказываниями, то есть суждениями
о языке, высказанными при помощи языка. Поэтому крайне важно для критики учитывать
вторичность этих источников. Первичными источниками словарные описания быть
не могут по своей природе. Это всегда результат некоторого обобщения, анализа,
конденсации первичных источников: примеров употребления описываемого слова.
Описание слова должно в идеале сообщать читателю: (1) как слово произносится,
пишется, (2) к какой части речи принадлежит (и, если изменяется, то какие еще
формы имеет), (3) какие оно имеет лексические значения (включая коннотативный
аспект), (4) желательны примеры употребления, особенно типичные и устойчивые
контексты. Для слова ограниченного употребления очень важно указать: (5) место,
(6) время и (7) социальную среду, в которой слово (было) употребительно. Кроме
того, для полного осознания места словарных раритетов в системе русской лексики
важно знать: (8) историю их употребления и фиксации в словарях (коль скоро нет
возможности проследить историю их устного бытования), (9) этимологию слова и
этапы адаптации, если это заимствование (поскольку очень часто других географических
привязок у нас нет) и (10) словообразовательную активность (коль скоро нет возможности
определить частоту их употребления).
Критика словарных описаний редкого слова призвана ответить на два вопроса:
1. Достаточно ли непротиворечивы свидетельства источников для того, чтобы на
их основании говорить о существовании такого слова. 2. Достаточно ли полны свидетельства
источников, чтобы на их основании судить о звучании, значении, грамматической
характеристике и т.п.
Апофеозом неполноты и противоречивости лексикографического описания является
словарная статья, фиксирующая "мнимое слово". В ряде случаев можно
предполагать, что автор словаря не располагал адекватным материалом для описания
слова или понял этот материал неадекватно. В таких случаях появляются условия
для возникновения в словаре описания мнимого слова. Кроме термина мнимое слово,
для этого феномена используются также: ложное слово, слово-призрак [1: 222,
425], "призрачное" слово [2] и др. Описанные В.И. Чернышевым "темные"
слова русского языка, отнесенные им к разделу IV, также могут быть признаны
мнимыми словами, судя по его комментарию: "темные, часто бессмысленные
слова являются следствием ошибочного чтения источников, неточной записи слышанного
или искаженной еще до чтения передачи слов на письме и печати" [9: 313-317].
Мнимые слова ныне изучаются во многих языках.
Немало спорных фиксаций встречается в словарях и других описаниях диалектной
лексики. Некоторые из них возникли вследствие неправильной разбивки элементов
рукописной фиксации на отдельные буквы. Так, например, следующая словарная статья
обращает на сеья внимание наличием редкого соседства согласных шб (место
ударения показано подчеркиванием): "Сташбосить, сов., перех.
Украсть. Нижегор., 1877" [8-41: 98] представляется результатом неправильного
прочтения записи типа *СТЕЛИБОСИТЬ. Ср.: "Стелебесить, сов.,
перех. Украсть что-л. Уж, верно, что-нибудь стелебесил. Сиб., 1854"
[8-41: 125]; "Стебосить, сов., перех. Украсть. Стебосили
топор. Смол., 1914" [8-41: 110] и др.
Еще одно описание притягивает внимание наличием необычной детали в толковании
междометия: "Виж, а, м. Короткий, издали слышимый визг. Север.,
Ончуков" [8-4: 277]. Отчего короткий визг слышен издалека, остается загадкой,
пока не обратимся к первоисточнику (Е = "ять"): "ВсЕ разбойники
заспали и караульнёй задремалъ, дЕвка выбивачча, выбивачча, тихонько изъ за
сундука, выбилась, подошла ко дверямъ. Ти двери - вижъ! други - вижъ! третьи
- вижъ! - Ушла" [5: 57]. Это междометие и собирателю показалось необычным,
он включил его в "Словарь областных слов" в конце книги с пояснением:
"Вижъ - издали краткiй визгъ" [5: 595]. [236:] Имелось ввиду, что
двери (первые, вторые и третьи) издáли этот визг. Толкование же
в современном словаре включает в себя фантастическую детализацию úздали.
Рассмотрим, например, редкостное слово неопределенного происхождения: "Винарадный,
ая, ое. [Знач.?]. "На выставке 1896 года искусницы Балахны появились чуть
ли не в последний раз. Они показали мастерски выплетенные "винарадные"
черные платки, косынки <...>". Прокопьев, Худ. пром. Горьк. обл.,
1939" [8-4: 286]. Оно привлекает внимание невнятностью морфемного состава.
Проще всего подтвердить или опровергнуть подозрения, когда доступен (как в этом
случае) непосредственно цитируемый в словаре источник: "На выставке 1896
года искусницы <кружевницы> Балахны появились чуть ли не в последний раз.
Они показали мастерски выплетенные "виноградные" черные платки <...>"
[6: 183]. После сравнения с исходным текстом не остается сомнений, что перед
нами неверное прочтение ординарного слова виноградный, представленного
в особом профессиональном значении.
Слово сосдом также не кажется прозрачным по составу: "СОСДОМ,
нареч. 1. Проворно, прытко (о движениях). Балахн. Нижегор., 1870. 2.
Много, обильно, достаточно. Балахн. Нижегор., 1870. Сосдом соломы я сегодня
навозила, Наелась сосдом. Яросл." [8-40: 40].
Вероятно, слово содом было записано как садом, а затем
скопировано с графическим переразложением а - ос: сосдом. Результат прочтения
примечателен: в него как будто "вчитано" удвоение префикса со+с,
остаток также осмысляется как дом. Осмысление частично правдоподобное:
[размером] (со) с дом.
Записи садом в таком или похожих значениях в СРНГ нет [8-36: 37], но
содом есть, и в довольно близких значениях (вряд ли наречных во всех
примерах: какой содом, этот содом): "Содом, м. <...>
3. О расшалившихся детях. Цыц, вы, содом! Пск. Пск., 1902-1904. Не
содом мы - не балуемся. Арх. Да уведите вы этот содом. Пенз. Терск.
<...> 5. В знач. безл. сказ. Много, множество кого-, чего-л. Какой
их содом. Касим. Ряз., 1822. Тул., Пенз. Гляди парень, уток-то, уток-то
- содом. Денег содом. Тамб. Оренб." [8-39: 212]. Прыткость в первом
случае соотносится с шалостью во втором, а указания на большое количество чего-либо
во вторичных значениях двух слов совпадают еще точнее.
Разумеется, эти единичные примеры могут дать лишь общее представление об особом
подтипе призрачных слов, которые обязаны своим возникновением графическому переразложению.
Литература
1. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. - М.,
1969.
2. Добродомов И. Г. О "призрачных" словах // Русская речь. - 1999.
- № 1.
3. Данилевский И. Н., Кабанов В. В., Медушевская О. М., Румянцева М. Ф. Источниковедение.
- М., 1998.
4. Котков С. И. О предмете лингвистического источниковедения // Источниковедение
и история русского языка. - М.: Наука, 1964. - С. 3-13.
5. Ончуков Н.Е. (собиратель) Северные сказки (Архангельская и Олонецкая губерния).
- СПб., 1908.
6. Прокопьев Д.В. Художественные промыслы Горьковской области. - Горький,
1939.
7. Прохоров Е.И. Текстология: Принципы издания классической литературы. -
М.: Высшая школа, 1966.
8. Словарь русских народных говоров. - Вып. 1-. - Л.; СПб., 1965-.
9. Чернышев В. И. Темные слова в русском языке // В.И. Чернышев. Избранные
труды. - Т. 1. - М., 1970.
