Следите за нашими новостями!
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

В. В. Шаповал

ЭКЗОТИЗМ КАК ПРЕДМЕТ ЛИТЕРАТУРНОЙ ИГРЫ И ЛЕКСИКОГРАФИИ

(Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании. - Вып. 10: В 3 т. - Т. 2. - М., 2011. С. 247-251)


 
Славянский лексический материал именно в художественном тексте склонен обнаруживать свою двойственность. Славянское слово легко интерпретируется через другой родственный язык, например, русский (злато, злото = золото), но одновременно в любой момент может проявить непредсказуемость в формальном и семантическом плане (болг. храна = 'пища', а не 'охрана' или 'похороны'). В числе авторских окказионализмов встречаются порой экзотизмы, якобы взятые из другого славянского языка.
Полонизм (?) сежце 'сердце' у И.Л. Сельвинского. Один такой гапакс любопытен тем, что был построено по не вполне корректному алгоритму, выводимому из наблюдений над закономерными соотношениями между русским и другим славянским языком. В эпопее "Уляляевщина" И.Л. Сельвинского есть четверостишие, которое прошло неизменным через все издания и обе редакции текста: "О подбородок пальцами Брамс, | О щеку ресница нежится. | Нежно всасывается к губам, | Остановилось сежце...". Слово сежце, легко дешифруемое здесь по контексту как 'сердце'. Оно всегда дается в тексте без шрифтовых выделений и кавычек, а в первом и втором изданиях и без пояснительного примечания [4: 31; 5: 31]. Такое отношение автора к нетривиальному слову позволяет заключить, что он ожидал от читателя понимания и семантической солидарности при первой встрече и расшифровке слова, в иных контекстах не замеченного. В третьем издании появилось подстрочное примечание к слову сежце: "*Сежце (польск.) - сердце" [6: 25]. Однако в четвертом издании оно опять было снято [7: 25], хотя пояснения к некоторым другим необычным и редким словам остались неизменными. Это примечание подтвердило справедливость читательского ощущения, что выбором этого слова автора ввел в свой текст, в сущности, прямую цитату из внутренней речи героини.
В современном польском языке 'сердце' - serceэрцэ] (место ударения показано полужирным). Это слово, как полагают, под влиянием старочешского языка сменило исконное старопольское sierceерцэ] [11: 120]. Архаизм sierce - хрестоматиен и понятен современным полякам так же, как нам, допустим, длань, ланиты, перст. Сохраняются и производные от него слова, напр.: miłosierny 'милосердный'.
А вот слова *sierzceешцэ], записанного у И. Сельвинского как сежце, в польском языке не существует. Здесь d в древнем *sr.dьce (где ударный слоговой сонант обозначен как [r.]) изначально препятствовало смягчению r и превращению его в [r'] > [r'ž'] > [ž']. Кроме того, это "ржэканье" относится уже ко времени после падения редуцированных, поэтому в starzec [стажэц] 'старец' прояснившийся сильный ь создает условия для "ржэканья", но в starcy [старцы] 'старцы' исчезнувший слабый ь создает таких условий. Так что для слова сежце остается только одно объяснение: оно возникло в речи одесского поэта по расширенной аналогии с такими парами, как: русское горький - польское gorzkiошки], грех - grzech [гжэх], три - trzy [тшы]. До известной степени справедливо считать этот случай подражания примером индивидуальной имитации иноязычной речи: "Однако в некоторых случаях результат подражания не имеет даже частичного сходства с образцом" [10: 97-98].
Кстати, и произнести сежце по-русски можно только с оглушением, то есть как [с'эшцъ]. Но это в прозе, а в эпопее слово сежце рифмуется с предшествующим нежится, поэтому должно звучать как [с'эж<ы>цъ]. Таким образом, слово сежце следует поместить в словарь авторских неологизмов поэта.
Выше мы уже отметили, что слово сежце в сочетании "остановилось сежце" однозначно понимается как 'сердце'. Думается, что для поэта слово сежце было прежде всего одним из результатов экспериментальной рифмовки, как и, например, сердце - сенцей: "Но ныла в Уляляеве ссадина на сердце, | Купил он вот кусок молодой жены. | Она скучала в мезонине в окна над сенцей | На малявинское масло сарафанных жниц..." [4: 28]. В последующих изданиях: "Она скучала в мезонине, в окна над сенцей | Глядя на плахты ядреных жниц..." [5: 28]. Слово сенца понимается как не вполне обычное уменьшительное к сени, но в диалектных словарях такое единственное число вместо множественного сени не обнаруживается. Ср. у В.И. Даля несколько похожее (с учетом элизии заударного гласного в произношении): сенница (старинное) 'навес у дома на столбах' [1: 379], трудно также допустить здесь исходное прочтение над сенцы, так как это севернорусское управление: над + вин. пад. [3: 165]. Правда, последнее возможно скорее в значении направления движения, нежели нахождения где-либо. Кроме того, с такой трактовкой не гармонирует и южнорусско-одесское в окна 'у окна'.
В литературе начала двадцатых годов XX века наблюдался массовый поиск обновленных средств выражения. Так, И.Г. Эренбург обнаружил в своей ранней прозе "запутанные или оборванные фразы, переставленные или придуманные слова", отмечая в ретроспективе: "когда я так писал, подобный язык казался мне естественным" [9: 68-69]. По времени и условиям возникновения псевдополонизм сежце вписывается в эту традицию.
Украинизм (?) дорози 'дороги' у Велимира Хлебникова. Одно стихотворение Велимира Хлебникова начинается так: "Русь, ты вся поцелуй на морозе! | Синеют ночные дорози" [8: 165, № 168]. Лингвистический комментарий к необычному слову очень краток: "Дорози - дороги" [8: 675]. У читателя есть все основания полагать, что это слово должно иллюстрировать древний язык Руси. В самом деле, достаточно поверхностного знакомства с древнерусским языком, например, с текстом "Слова о полку Игореве", где имеется форма стязи 'флаги' (стоять стязи в Путивле; стязи глаголютъ), чтобы понять, что и представленное в необычной форме слово дорози также, судя по контексту (в позиции подлежащего), является формой именительного падежа множественного числа.
Правда, это поэтическое новообразование не соответствует нормам древнерусского или церковнославянского языка. Форма именительного падежа множественного числа дорози могла быть результатом неоправданной аналогии с украинской формой местного падежа единственного числа на дорозi 'на дороге'. Это решение вероятнее, поскольку поэт, проживший ко времени создания стихотворения (осень 1921 г.) в Харькове и Ростове более трех лет, мог вычленить необычную форму дорозi из устной речи.
Русский окказионализм тяжба 'тягость' у Р.М. Рильке. Австрийский поэт оставил несколько стихотворений на русском языке. Все они отличаются своеобразием подхода к использованию коммуникативной системы, средствами которой поэт виртуозно пользовался в рамках своего довольно ограниченного опыта. Но даже на этом фоне творческого раскрепощения употребление слова тяжба оказывается неординарной семантической ошибкой, раскрывающей русскому читателю обычно невидимую смысловую связь, необычно выпукло выворачивающей внутреннюю форму слова: "Я так устал от тяжбы больных дней | пустая ночь безветренных полей | лежит над тишиной моих очей" [12]. Нормальное значение слова тяжба - это "искъ по суду; споръ; жалоба и разбирательство судебное" [1: 455]. Оно настолько далеко от ряда однокоренных слов со значением 'тяжесть, вес' и различными переносными (тягость, тяжесть, тягота), что восстановление этимологической связи и переосмысление слова тяжба в качестве наименования 'тяготы, страдания' поражает очевидной, но не замеченной прежде новизной. Хотя для иностранца это решение могло быть ближайшим при ориентации на ряд образцов типа дружба, служба. Однако на это первое интерпретационное заключение налагается следующее: читатель с родным русским пытается примирить обычное значение слова тяжба и окказиональное значение, активизированное поэтом. На этом уровне идет поиск логических или псевдологических связей между ними. Главное затруднение обнаруживается в структуре мизансцены, поскольку тяжба предполагает две активные стороны (лирического героя стихотворения и его противника), то и 'тягость' дней болезни для достижения соответствия такой трактовке и трансформации из длящегося состояния в происходящее борение нуждается в расщеплении на две конфликтующие стороны, например: лирический герой имеет тяжбу с недугом или силой, его насылающей. Однако эта трактовка, такая близкая и интеллектуально соблазнительная, блокируется примыкающим контекстом, где олицетворению не за что зацепиться: пустая ночь в полях без ветра лежит над тишиной очей. И когда мы доходим до финала восьмистишия, то понимаем, что пассивное и непобедимое молчание, растущее "как в ночи страх | забытого умершего ребенка", лишь номинально является противником в тяжбе, поскольку ее исход уже определен. Но для читателя это был утомительный и так и не завершенный выбор. Рильке - великий поэт, и его ошибки ценны тем, что при тщательном разборе оказывается весомее многих строк гладкописи.
В сущности, обращение к неродному и трудному в использовании языку как к средству художественного выражения столь же хорошо для достижения нарочитого замедления и освежения читательского восприятия, как и архаизация или искусственные новообразования, заумь или экзотизмы. Из относительно свежих примеров можно привести роман Джеймса Келмана "Перевод показаний" (2001) [2], где как бы через мутное стекло неродного языка показаны события войны.
 

Литература

1. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. IV. М.: Русский язык, 1980.
2. Келман Джеймс. Перевод показаний / Пер. с англ. С. Ильина. Роман. М.: ЭКСМО, 2003.
3. Пожарицкая С.К. Русская диалектология. - М.: Академический проект, 2005.
4. Сельвинский И.Л. Улялаевщина. Эпопея. М.: Артель писателей "Круг", 1927.
5. Сельвинский И.Л. Улялаевщина. Эпопея. Изд. 2-е. М.; Л.: Гос. изд-во, 1930.
6. Сельвинский И.Л. Улялаевщина. Эпопея. Изд. 3-е. М.; Л.: ГИХЛ, 1933 [на переплете 1934].
7. Сельвинский И.Л. Улялаевщина. Эпопея. <Изд. 4-е.> М.: ГИХЛ, 1935
8. Хлебников В. Творения. М.: Сов. писатель, 1987.
9. Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь. Кн. 3-я и 4-я. М.: Сов. писатель, 1963.
10. Якобсон Р.О. О теории фонологических союзов между языками // Якобсон Р.О. Избранные работы. М.: Прогресс, 1985. C. 92-104.
11. Klemensiewicz Z., Lehr-Spławiński Т., Urbańczyk S. Gramatyka historyczna języka polskiego, 2 wyd., Warszawa: PWN, 1981.
12. Neandertals Home. Сетевое издание (сентябрь 2010) // http://neandertalshome.narod.ru/ HTML /rilke.html.