ОШИБОЧНОЕ ОПИСАНИЕ СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ СВЯЗЕЙ В СЛОВАРЯХ
(Взаимодействие языка и культуры в коммуникации и тексте. - Вып. 3 (12). -
Красноярск - Лесосибирск, 2012. - С. 98-101)
При словообразовательном анализе слов из социальных и территориальных диалектов
исследователь может допускать ошибки по причине недооценки специфики описываемого
объекта и переоценки собственной компетенции. Словообразовательная информация
расширяет информационный потенциал словаря; она зачастую является основной в
семантизации зaголовочной единицы [9. С. 4]. Обычно шутливая трактовка словообразовательной
структуры слова является предметом языковой игры. Порою же альтернативное и
спорное объяснение словообразовательных связей слова воспринимается серьезно
и отражается в словаре. Иногда в таких случаях говорят об "историко-этимологическом
каламбуре" [3; 7].
Словообразовательная активность словарного раритета позволяет судить о том,
насколько слово (было) распространено в речи. (Производные второго и третьего
порядка - это еще более существенный показатель широкой известности слова.)
Например, только в одном словаре наряду со словом "ТАУБЕН (ин<оязычное>)
- счастье" описано и производное прилагательное "ТАУБЕНОЕ - краденое"
[1. С. 242; 2. T. II. С. 74]. В принципе, это свидетельствует об определенной известности
заимствованного слова. Производное первого порядка, возникшее на русской почве,
дано без пометы "ин.", что правильно. Однако в другом словаре, возникшем
на базе той же картотеки, производного нет: "Таубен (м<ежду>н<ародное>)
- счастье; Татебное - краденое" [12. С.246]. С учетом того, что
таубен - 'счастье' - это переводная цитата из немецкого словаря ("tof
[5849] gut <хороший> … Tauben habenGlück haben
<счастье иметь>" [22. S. 330], букв.: голубей иметь), вопреки
данным словарей нет оснований считать, что слово таубен присутствует
в русском жаргоне. Производное от него таубеное - это оптическая иллюзия,
возникшая при копировании материалов в одном из русских словарей на месте архаизма
татебное. Тем паче, что и сама выписка из немецкого словаря грешит непозволительным
лаконизмом: немецкое Tauben - 'голуби' не имеет значения 'счастье' и
в немецком арго, значение 'иметь счастье' свойственно только целому выражению
Tauben haben [20. С. 72-73].
Наши иностранные коллеги иногда предлагают свои народные этимологии. Например,
неверная реконструкция словообразовательных связей привела к такой трактовке:
"дрочёна, чён мн. come, semen" <семя, сперма> [21. P. 11]. Реконструкция
исходного *ед. ч. дрочёно, равно как и толкование, выглядит отчаянным недоразумением:
глагола дрочить неразличением доминирующего ныне значения 'мастурбировать'
и областного 'баловать, нежить и тешить, ласкать, баловать любя, холить, выкармливать'.
Описание в целом вызывает в памяти один контекст из стихотворения С.А. Есенина
1914 г. "В хате": "Пахнет рыхлыми драченами…".
Слово недобычник у Солженицына не включено в авторский словарик жаргонных
слов, употребленных в повести "Один день Ивана Денисовича" [18], но
в одном из словарей жаргона оно получает такое толкование: недобычник
- 'окурок' [5. С.589]. Контекст, в котором однократно представлено редкое (можно
сказать, потенциальное) слово, оказывается трудным для выбора однозначной интерпретации,
он таков: "Толкнул Шухов Сеньку под бок: на, докури, мол, недобычник.
С мундштуком ему своим деревянным и дал, пусть пососет, нечего тут" [18].
Составитель словаря, по всей вероятности, увидел в данном контексте достаточно
сигналов и намеков на возможную трактовку (почти) соседства глагола и существительного
"докури, мол, недобычник" как сочетания формы повелительного наклонения
докури с винительным падежом прямого дополнения недобычник. При этом
в плане словообразовательной структуры недобычник понимается, как можно
догадаться, как производное от жаргонного бычок 'окурок' и должно обозначать,
как следует из такой словообразовательной структуры, совсем маленький, неполноценный
окурок (ср., например: недобиток, недовесок, недомерок, недопёсок, недостаток,
недоуздок, недоумок и т.п. К сожалению, примеры реализации модели недо-R-ник
(где R - корень производящего слова) отсутствуют [13; 14]). Однако в
данном контексте представляется более вероятной трактовка существительного недобычник
как агентива от глагола добыть, мысленно ("мол") адресуемого
Сеньке и обозначающего 'недобычливого человека' (ср. у кинологов добычник
и недобычник как характеристики охотничей собаки). Трудность выбора правильной
трактовки здесь отчасти вызвана тем, что контекст содержит редкий владимирский
диалектизм недобычник, который (как и его несколько более распространенный
синоним недобытчик, известный как костромское, саратовское и ярославское
слово) означает 'человек, не умеющий добывать средства к жизни' [15. Вып. 21.
С. 16]. Правильность выбора такой трактовки подтверждает и литературный критик
В.Я. Лакшин: цитируя данный контекст, он ставит Сеньку в один ряд с другим недобытчиком
(капитаном второго ранга), также получающим поддержку от добычника Шухова: "Иван
же Денисович в свою очередь не жалеет, что вторую миску каши, которую он "закосил"
и которая принадлежит ему по праву, отдают кавторангу. И не жмется, когда эстонец
Эйио делится с ним табачком, сам оставляет Сеньке Клевшину: "на, докури,
мол, недобычник"" [10. С. 236]. Таким образом, недобычник здесь
- это 'недобытчик, человек, не умеющий добывать средства к жизни'.
В этом случае причиной возникновения ошибочной трактовки слова является, как
можно предположить, недостаточная информативность единичного иллюстративного
контекста в письменной коммуникации, или же какие-то дополнительные соображения,
которые показались важными для составителя словаря. Возможно, эта трактовка
навеяна другим названием окурка у Солженицына: недокурок. "Ни на
одном конкретном примере мы не можем с уверенностью сказать, что перед нами
слова, которые автор повести "взял да и придумал". Больше того, вряд
ли сам автор решился бы точно определить границу между созданным и воспроизведенным,
настолько близка ему и органична для него та речевая среда, которую он изображает
и членом (а следовательно, в какой-то мере и творцом) которой является. Поэтому
особенности "собственно солженицынских" и "несобственно солженицынских",
но им отобранных слов одинаковы. Это обновленный состав языка, во много раз
увеличивающий его эмоциональную значимость, выразительную энергию, свежесть
его узнавания. Даже один пример - недокурок (вместо привычного окурок)
- говорит обо всем этом сразу и очень явственно" [4. С. 29]. В повести А.
Солженицына "Матренин двор" имеются образцы речи героини, владимирской
крестьянки: "Но в тот же день началась метель - дуель, по-матрениному"
[19]; "И решила вся деревня, что в Матрене - порча. - Порция во
мне! - убежденно кивала и сейчас Матрена" [19]. Автор лукаво каламбурит,
привлекая внимание читателя в первом случае к паронимии с галлицизмом дуэль,
а во втором - к омонимии с порция. Ср. от дуть: "Дуель,
и, ж. Сильный ветер со снегом; метель. Экая дуель задувает. Самар., Потанин
[с примеч. "речение, употребляемое более степным крестьянином"], 1854."
[15. Вып. 8. С. 251]. Второе слово можно интерпретировать как порца, твёрдое
цоканье обширными островами представлено южнее и восточнее г. Владимира, Мильцево,
где жила героиня, находится южнее Владимира, километрах в шестидесяти.
При выборе словарной записи слова всегда остается одна фундаментальная проблема.
Этимология и словообразовательная структура нетривиального слова проясняются
только после того, как проведено основательное изучение всего круга однокоренных
слов, а оно невозможно без обобщения записей. А выбор записей зависит от нашего
знания происхождения слова и морфем в его составе. В русском литературном языке
XX века есть многочисленные следы слова окоём/окаём в значении 'горизонт'.
В народных говорах не представлено. Зато оно хорошо известно в качестве одушевленного
существительного и в эспрессивных значениях применяется для характеристики человека,
который отличается маргинальными чертами. БАС неосторожно дает отсылку, не учитывая,
что Даль не имел в виду значение 'горизонт': "Даль, Слов. окоем."
[17. Вып. 8. С. 791]. Это приводит к ошибочному удревнению значения 'горизонт'.
В "Словаре русского языка XVIII века": "ОКОIОМ, а, м.
Обл. Обманщик, плут, мошенник. <...> Тьфу! какой окоiом! <...>"
[16. Вып. 16. С. 235]. Даль вряд ли разделил бы с литераторами начала XX века
восторги по поводу образности этого якобы старинного и якобы народного наименования
горизонта. Он не слишком одобрял сложные слова с двумя корнями, как ок-о-ём:
"Горизонтъ - кругозоръ и небосклонъ - бредутъ, но они сочинены письмѣнымъ,
и потому въ нихъ слышится натяжка. Небоскатъ и небоземъ получше, но и это словѣ составныя, на греческiй ладъ. Рускiй человѣкъ этого не любитъ, и неправда, чтобы
языкъ нашъ былъ сроденъ къ такимъ сваркамъ: онъ выноситъ много, хотя и кряхтитъ,
но это ему противно <...> Но, на Каспiйскомъ морѣ, говорятъ:
завѣсь и
закрой, а на Бѣломъ: озóръ и
óвидь." [6. Т. I. С. XXXI]. Как видимъ, Даль
особо останавливается на народных наименованиях горизонта, но никакого окоёма
среди них не видит. В случае с о-каём-ом весьма симптоматично, что В.И. Даль
сделал свой выбор не в пользу ок-о-ём-а, мода на который прослеживается лишь
в XX веке. Русские диалектные словари знают слово о-каём '*отщепенец'. С ним
отчасти смешивается квазинародное, а на деле чисто литературное новообразование
ок-о-ём 'горизонт'. Словарь Ушакова верно охарактеризовал это слово как
поэтическое.
Однако считать его старинным, устаревшим или диалектным у нас нет никаких оснований
[11].
Эти примеры доказывают, что совсем отказаться от предварительного исторического
и словообразовательного анализа слов из социальных и территориальных диалектов
даже в рамках синхронного описания невозможно, оно необходимо, даже если в конечном
счете остается за сценой, ср. [8. С. 111].
Литература
1. Балдаев Д.С., Белко В.К., Исупов И.М. Словарь тюремно-лагерно-блатного
жаргона: речевой и графический портрет советской тюрьмы. - Одинцово: Края
Москвы, 1992.
2. Балдаев Д.С. Словарь блатного воровского жаргона. - В 2-х тт. - М.: Кампана,
1997.
3. Виноградов В.В. Чтение древнерусского текста и историко-этимологические
каламбуры // Вопросы языкознани. - 1968. - № 1. - C. 3-22.
4. Винокур Т.Г. О языке и стиле повести А.И. Солженицына Один день Ивана Денисовича
// Вопросы культуры речи. - Вып. VI. - М., 1965. - С. 16-32.
5. Грачев М.А. Словарь тысячелетнего русского арго. - М.: Рипол Классик, 2003.
6. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4-х т. - М.,
1978-1980.
7. Добродомов И.Г. Об одном историко-этимологическом каламбуре // Лексическая
и словообразовательная семантика в русском языке (Межвузовский сборник научных
трудов). - Ставрополь, 1986. - С. 41-58.
8. Добродомов И.Г., Шаповал В.В. Реальные и призрачные слова из мира подарков
// Слова. Концепты. Мифы. К 60-летию А.Ф. Журавлёва / Отв. ред. Г.К. Венедиктов.
- М.: РГГУ, 2011. - С. 97-115.
9. Дубичинский В.В. Основные функции словарей // Слово и словарь = Vocabulum
et vocabularium: сб. науч. тр. / ГрГУ им. Я. Купалы; отв. ред. Л.В. Рычкова,
И.А. Усаченко. - Гродно, 2009. - С. 3-6.
10 Лакшин В.Я. Иван Денисович, его друзья и недруги // Новый Мир. - 1964.
- № 1. - C. 223-245.
11. Леонтьев А.А. Окоём // Вопросы культуры речи. - Вып. V. - М., 1964. -
С. 164-171.
12. Мильяненков Л.А. По ту сторону закона. Энциклопедия преступного мира.
- CПб.: Дамы и господа, 1992. - 320 с.
13. Обратный словарь русского языка online. - URL: http://bodyonov.ru/projects/reverse-dictionary.
14. Обратный словарь русского языка. - URL: http://www.sky-net-eye.com/rus/slovari/generic/_dic_/russian-reverse-dictionary.
15. - Словарь русских народных говоров. - Вып. 1-24. - М.; Л., 1965-1989.
Вып. 25-43. - СПб., 1990-2010.
16. Словарь русского языка XVIII века. - Вып. 1-17. - Л.; СПб., 1984-2007.
17. Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. - М.; Л., 1948-1965.
18. Солженицын А.И. Один день Ивана Денисовича. - URL: http://lib.ru/PROZA/SOLZHENICYN/ivandenisych.txt.
19. Солженицын А.И. Матренин двор. - URL: http://lib.ru/PROZA/SOLZHENICYN/matren.txt
20. Шаповал В.В. Источниковедение и лексикография: аспекты критики данных
словарей (научная статья) Гуманитарные науки. Сборник статей. Вып. 23. - М.:
Изд-во МАДИ (ГТУ), 2005. - С. 66-85.
21. Drummond D.A., Perkins G. (eds.) A Short Dictionary of Russian. Obscenities,
2nd ed. rev. - Berkeley, Cal.: Berkeley Slavic Specialties, 1973. - 34 с.
22. Wolf S.A. Woerterbuch des Rotwelsch. Deutsche Gaunersprache. Mannheim,
1956.