Следите за нашими новостями!
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

Т. И. Дешериева

НАХСКИЕ ЯЗЫКИ

(Языки мира: Кавказские языки. - М., 1999. - С. 166-173)


 
1. Нахскую группу иберийско-кавказских (или кавказских) языков составляют чеченский, ингушский, бацбийский (тушинский/ цоватушинский). В научной литературе эти языки именовались “чеченскими” (Н. Я. Марр и др.), “нахскими” (З. К. Мальсагов, Ю. Д. Дешериев и др.), “вайнахскими” (Н. Ф. Яковлев и др.), “чечено-ингушскими” (Д. Д. Мальсагов и др.), реже “кистинскими” (Д. С. Имнайшвили и др.), “кистинско-бацбийскими”, “бацбийско-кистинскими”. В работах 1970-х годов и в последних изданиях термином “вайнахские” (ингушское произношение – “вейнахские”) обычно именуются чеченский и ингушский языки, вместе взятые; термином “нахские” – чеченский, ингушский, бацбийский.
2. Носители чеченского и ингушского языков (чеченцы и ингуши) в основном проживают в Чеченской республике и республике Ингушетия, входящих в РФ; в значительно меньшей мере – в Дагестане, Азербайджане, а также за границей (в Сирии, Иордании, Турции). Носители бацбийского языка – бацбийцы – компактно живут лишь в с. Земо-Алвани Ахметского района Грузии.
3. По данным переписи 1979 года в ЧР и РИ живет 756 тыс. чеченцев и 186 тыс. ингушей. Из чеченцев 98,6% считают родным чеченский язык; 76% свободно владеют также русским; 97,4% ингушей считают родным ингушский; свободно владеют также русским – 79,6%. В 1949 г. бацбийцев было около 3 тыс. Во время переписей 1959, 1979 гг. они называли себя грузинами, поэтому официальных данных об их численности нет. Все они двуязычны или трехъязычны (владеют бацбийским, грузинским, а многие – и русским языками).
4. Н. я. составляют одну из ветвей большой семьи иберийско-кавказских языков, содержащей также абхазо-адыгскую, картвельскую и дагестанскую языковые ветви. Н. я. и дагестанские языки объединяются в нахско-дагестанскую (или восточнокавказскую) языковую ветвь в отличие от картвельской (или южнокавказской) и абхазо-адыгской (или западнокавказской) ветвей.
5. Существенная дифференциация чеченского и ингушского языков началась лишь в советскую эпоху, после создания чечено-ингушской письменности, становления и развития чеченского и ингушского литературных языков. Бацбийский (бесписьменный) язык испытал большое влияние грузинского, сохранив, однако, ряд архаических особенностей общенахского языка-основы.
6. На фонетическом уровне рассматриваемые языки объединяет довольно развитая система вокализма, что вообще нехарактерно для других групп иберийско-кавказских языков (исключением являются лишь немногие из дагестанских). Например, в чеченском имеется 32 гласных, не считая трифтонгов; в ингушском – 26, в бацбийском – 22. Богатство нахского вокализма – явление вторичное. Оно обусловлено разнообразием фонемообразующих дифференциальных признаков гласных, таких, как долгота, открытость/закрытость, дифтонгичность, лабиализация, ряд, подъем, назализация.
Гласные типа а, и, у, э, фонематически противопоставляясь по указанным выше дифференциальным признакам, создают все многообразие нахских гласных фонем: в чеченском – ā, â, а̑, āь, аь /аū/, /аьŭ/, ū, и, /иē/, /ие/, /иу/, /иŭ/, ē, е, /еu/, /еу/, ō, ô, ȏ, оь, /ои/, ȳ, у, ȳь, уь, /уи/, /уō/, /уо/, /уьй/, /уōь/, /уоь/; в ингушском – ā, â, а̑, ū, и, ē, е, /иē/, /ие/, ō, ô, ȏ, /оа/, /уō/, /уо/, ӯ, у, āь, аь, ӯь, уь, /уōь/, /уоь/, /ов/, /ув/, ә, где ә – неогубленный гласный среднего ряда среднего подъема, который фонематически противопоставлен ā и а; в бацбийском – ā, а, ū, и, у, ō, о, э(е), ã, ũ, õ, у̃, е̃, /аū/, /еū/, /оū/, /уū, /аи/, /еи/, /иэ/, /ои/, /уи/. (Черта над буквенным обозначением фонемы является знаком ее долготы; знак ˜ – назальности; ˆ – открытости;  ̑ – закрытости).
Специфической особенностью вокализма бацбийского языка является наличие в нем назализованных монофтонгов и дифтонгов, а также неназализованного дифтонга /иэ/; здесь практически утрачены фонемы ӯ, ē. Принадлежностью только ингушского являются фонемы /оа/, ә, /ов/, /ув/; звук в – губно-губной (w). Только в чеченском наличествуют фонемы /иу/, /ий/, /уьй/, /аьй/.
Система консонантизма характеризуется широкой артикуляционной базой. Здесь представлены шумные согласные почти всех локальных рядов, засвидетельствованных в языках мира: смычные фонемы б, п, д, т, к, г, I, ъ, пI, тI, кI; спиранты з, с, ф, ж, ш, х, хI, гI, хь; сонорные м, н, в (w), л, р, й; аффрикаты ц, ч, цI, чI, къ, кх, рхI, дз, дж; латерал лъ. Аффриката рхI наличествует лишь в ингушском языке (ср. вуор ‘истощенное животное’ – вуорхI ‘семь’); латерал ль – только в бацбийском (см. ворлъ ‘семь’, барлъ ‘восемь’); фонема ф в ингушском встречается как в заимствованных словах, так и в исконных (см. фу ‘что’, фоарт ‘шея’ и др.), в чеченском – лишь в заимствованных словах, в бацбийском она закономерно заменяется фонемой п (см. пабрика ‘фабрика’). Наиболее характерны для Н. я. открытые слоги типа V, CV, SV (ср. а/са ‘я’, эрг. п.; бāцойн ‘бацбийский’, ‘тушинский’; нēхан ‘чужой, посторонний’) и закрытые типа CVC, CVS. Слогообразующими являются только гласные фонемы; открытые и закрытые слоги могут быть в начале, конце и середине слова; граница слогораздела как в исконных, так и в заимствованных словах не зависит от морфологической структуры слова.
В рассматриваемых языках имеют место следующие звуковые процессы: редукция (количественная и качественная), аккомодация, ассимиляция, диссимиляция, явления диэрезы, эпентезы, субституции, метатезы. В ингушском редукция гласных в конечной позиции нередко приводит к их полному исчезновению. Ср. инг. лиэл, чеч. лūэла ‘ходит’; инг. мол, чеч. молу // мола ‘пьет’ и др. Ингушскому свойственно озвончение в исходе слова глухих фрикативных согласных с, ш, х. Ср. инг. аз, чеч. аса ‘я’ (эрг.п.), инг. диэшаж, чеч. дуошуш ‘читая’, инг. циэнагI, чеч. цIиэнахь ‘о доме’. Фонема р не употребляется в начальной позиции в чеченском и ингушском языках. В исходе бацбийских слов нередко фонема I переходит в хь: вохь ‘сын’, йохь ‘дочь’ и др. В отличие от чеченского и ингушского, в бацбийском смычногортанные цI, чI, кI, пI, тI употребляются и в конечной позиции: ср. бацб. гIачI, чеч. гIаж, инг. гIаж ‘палка’ бацб. бIъарцI, чеч. буорз, инг. буордз ‘волк’ и др. Важным фонетическим процессом, изменившим фонологическую систему и структуру именных и глагольных основ в бацбийском языке, является поглощение сонорного н предшествующим гласным и образование носовых гласных: сõ < сон ‘мне’, хã < хан ‘время’, шũ < шин ‘вымя’ и др.
Из звуковых соответствий, наличествующих в нахских языках, отметим следующие: чеч. ū – инг. ӯв (лūчар – лӯвчар ‘купаться’, хūцар – хӯвцар ‘менять’, къūсар – къӯвсар ‘спорить’); чеч. и – инг. ув (хиттар – хувттар ‘соединять’); чеч. и – инг. ә (дижар – дәжар ‘лечь’, тилар – тәлар ‘заблудиться’); чеч. ē – инг. а (дēха – дах ‘живет’, хēда – хад ‘обрывается’ и др.); чеч. а – бацб. ā – инг. /оа/ (āла – āлъô – оал ‘скажи’, āха – āхô, – оах ‘паши’, āта – āтô – оат ‘кроши, дроби’ и др.); в области согласных, преимущественно в конце слов: бацб. цI – инг. дз – чеч. з (ср. бIъорцI – буордз – буорз ‘волк’, моцI – муодз – муоз ‘мед’ и др.); бацб. чI – инг. дж – чеч. ж (ср. гIачI – гIадж – гIаж ‘палка’ и др.); бацб. кI – инг. г – чеч. г (ср. дикI – диг – диг ‘топор’ и др.).
Ударение фиксировано на 1-ом слоге основы даже в многосложных словах, содержащих несколько долгих гласных (бāнūехьā в сторону бани’); оно неподвижно при образовании грамматических форм слова и производных от него слов; является динамическим, так как ударный слог отличается от неударного прежде всего напряженностью артикуляции. Интонация в Н. я. – одно из наиболее эффективных средств паратаксиса и гипотаксиса, наряду с аффиксацией и союзными словами, наиболее характерными для бацбийского языка.
В связи с полисемантизмом некоторых частей речи, особую роль приобретают порядок слов и контекстуальные компоненты в структуре семантических полей морфолого-синтаксических и лексико-грамматических категорий (падежа, темпоральности, аспектуальности, залоговости, модальности). Например, падеж прямого дополнения, имея флексию, одинаковую с именительным, маркируется (как и в других иберийско-кавказских языках) непосредственной препозицией к глаголу-сказуемому, что, так же как ряд выполняемых им функций косвенного падежа, дает основание говорить о морфолого-синтаксической категории падежа прямого объекта (винительного), отличной от именительного. Глагольная форма абсолютного прошедшего совершенного времени в Н. я. выполняет функции деепричастия, глагольной формы совершенного вида и несамостоятельной формы причастия совершенного вида. Ср. чеч. аьхна, инг. аьхар, бацб. ахир ‘вспахал // вспахав // вспахавший // вспаханный’. В зависимости от контекста, причастная форма имеет действительное или страдательное значение.
Связь парадигматики и синтагматики проявляется также в морфолого-синтаксическом характере гипотаксиса. Некоторой оговорки требует лишь бацбийский, в котором (под влиянием грузинского) наличествует большое число подчинительных союзов. См. бабц. окхуиндалла ‘поэтому’, окхуиндалла, ме ‘потому что’, менху ‘который’ (-ая, -ое)’ и др.
Условно морфологический тип Н. я. может быть назван агглютинативно-флективным. Древнейшим способом формо- и словообразования является агглютинация, наиболее четко выраженная в настоящее время в бацбийском языке. Из элементов флективности весьма существенную роль в словоизменении играют первичное и вторичное (в чеченском и ингушском) аблаутные чередования в глагольных и именных основах; менее существенны явления редупликации согласных (например, в формах, уточняющих место действия или признак предмета), специальные консонантные чередования – при образовании форм множественности субъекта или объекта. В морфологической структуре имен и глаголов префиксальные показатели являются более древними по сравнению с суффиксальными; наблюдается тенденция уменьшения удельного веса префиксации и увеличения удельного веса флективности и суффиксации.
Специфической структурной общностью Н. я. является наличие в них развитой лексико-грамматической категории класса. В современных чеченском и ингушском языках имеют место шесть грамматических классов (в некоторых диалектах чеченского их выделяется до 10), в бацбийском – восемь. Для их обозначения используются парные комбинации из букв б, в, д, й. Лексико-грамматическая категория класса обусловливает классное субъектно-объектное и классно-личное (в бацбийском) спряжение глагола, а также классное согласование глагола-сказуемого с подлежащим и прямым дополнением в структуре простого предложения.
В области именной морфологии Н. я. имеют категории падежа, числа, грамматического класса. Их склонение является агглютинативно-флективным; флективность развилась на базе агглютинации путем эпентезы аффиксальных гласных или лабиализованных согласных внутрь корня и последующей ассимиляции. Наиболее развитой является парадигма имени существительного.
Общенахские падежные формы сохранились, главным образом, в бацбийском языке. Например, малоупотребительная в чеченском языке форма предельного падежа широко представлена в бацбийском.
Для именной парадигмы характерна многопадежность, наличие серий местных падежей. В этом отношении Н. я. особенно близки к дагестанским (табасаранскому, лакскому, аварскому, чамалинскому, цезским).
Принципами выделения типов склонения имени существительного в Н. я. являются: а) характер образования основы косвенных падежей ед.числа; б) характер образования основы мн. числа. Руководствуясь этими принципами, в чеченском языке можно выделить шесть типов склонения; в ингушском – четыре, в бацбийском – три (без учета характера образования основы мн. числа).
Имеется специальный падеж (эргативный) для оформления подлежащего в предложении с переходным глаголом-сказуемым. В бацбийском этот падеж нередко выполняет также функцию оформления субъекта при непереходном “динамическом” или “активном” глаголе-сказуемом. См. бацб. Ас Ленинградехь й-оду ‘Я в Ленинград еду’.
Глагол в Н. я. характеризуют категории времени, вида, наклонения, залога, числа, класса, лица (в бацбийском), а также, в ряде случаев, специальные формы единственности и множественности субъекта или объекта, придаточные глагольные формы. Деепричастия несовершенного и совершенного вида, выражающие, соответственно, одновременность или предшествование обозначенного ими действия другому действию, обозначенному глаголом-сказуемым, а также падежеобразные формы причастия прошедшего времени, масдара и инфинитива (так называемые временные придаточные глагольные формы) можно квалифицировать как относительные временные глагольные формы. Ср. чеч., инг. тōсуш, ōхуш, бацб. тāсош, āхош ‘бросая, пахая’; чеч. тесна, аьхна, инг. тессад, аьхад, бацб. тасир, ахир ‘бросив, вспахав’; чеч. ваххалц, инг. ваххалца ‘вплоть до того, как ушел’; чеч., инг. ваххале ‘перед тем, как уйти’. Особенностью современного ингушского языка является отсутствие в нем формы близкого прошедшего (с афф. -и). Однако основа той формы наличествует во всех перфектных формах сферы прошедшего.
В бацбийском нет ряда относительных временных форм, так как под влиянием грузинского языка здесь стал наиболее распространенным способ построения сложноподчиненных предложений с помощью союзов, возникших на базе исконного языкового материала (ср. мацне ‘когда’, укх хане(хь) мацне ‘в то время, когда’ и др.).
В Н. я. (и дагестанских) категория числа имеет в глагольной словоформе синкретическое выражение. Она выражается с помощью классного согласования с субъектом или объектом, а в некоторых неклассных глаголах – специальными аффиксами множественности субъекта или объекта.
В Н. я. категория лица находится в процессе становления и вполне оформилась лишь в бацбийском (под влиянием грузинского).
Категорией грамматических классов было обусловлено классное спряжение глагола в общенахском языке-основе, остатки которого (преимущественно в виде субъектного и объектного спряжения) имеются во всех Н. я. В ингушском языке и аккинском диалекте чеченского наблюдается некоторая особенность в употреблении классных показателей: здесь один и тот же классный показатель нередко употребляется дважды в глагольных формах непроизводных глаголов (см. инг. в-аха-в ‘ушел (он)’, й-аха-й ‘ушла (она)’, д-ийша-д ‘прочитал’, д-ийша-д-ар ‘прочитал давно’, д-ешург-д-аь ‘прочтет’ и т.д.). В бацбийском и чеченском такое явление можно наблюдать лишь в сложных основах глаголов, состоящих из нескольких классных основ.
По характеру аблаутного чередования в глагольных основах выделяется в чеченском языке десять, в ингушском – девять, в бацбийском – четыре типа спряжения.
На базе категорий однократного, многократного и других способов действия в чеченском и ингушском литературных языках развилась категория глагольного вида (совершенного несовершенного) , которая маркируется, в основном, аблаутным чередованием (ср. чеч. лара – лиэра ‘сосчитать – считать’, лаца – лиэца ‘схватить – схватывать’, Iовда – йийда ‘сжать – сжимать’ и др.). Наряду с синтетическими имеются аналитические формы несовершенного вида в сферах настоящего, прошедшего, будущего. Выделяются следующие основные залоги: номинативный непереходный, создающий оппозицию большинству других залогов; эргативный переходный, эргативнообразный непереходный, аффективный переходный, аффективный непереходный; каузатив, который маркируется на уровне морфологии суффиксом -ийт//-ит, восходящим к самостоятельному классному глаголу д-ита (в-, й-, б-) ‘заставлять // позволять’. Производные залоги в Н. я.: субъектный имперсонал, объектный имперсонал, обобщенный номинативный залог.
В Н. я. выделяются наклонения: изъявительное, повелительное (с маркированными оттенками), условное (также нередко с маркированными оттенками), вопросительное, потенциалис. Изъявительное наклонение, являющееся немаркированной категориальной формой, противопоставляется маркированным категориальным формам других (косвенных) наклонений и имеет наиболее развитую временную парадигму. Отрицательные формы этого наклонения образуются с помощью отрицательных частиц или аффиксов, являющихся усеченной формой этих частиц. Ср. чеч. ца олу ‘не говорю’, инг. кхабац ‘не кормлю’, бацб. цо тегдо ‘не делает’. Аффиксами повелительного наклонения в чеченском и ингушском являются: -а, -ахьа, -ййша, -лхь//-лахь, -лш// -лаш, -ийла, передающие различные семантические оттенки. Ср. чеч. дийца ‘рассказывай’, дийцахьа ‘раскажи-ка’, дийцийша ‘раскажите-ка’, дийцал ‘рассказывай (сейчас же!)’, дийцалаш ‘поручаю вам рассказать (в моем отсутствии)’, дуьйцийла ‘да расскажет! // расскажут!’. В бацбийском языке повелительное наклонение представлено двумя формами, одна из которых является чистой основой глагола, другая – соединением чистой основы с аффиксом -б. См. кхос! ‘брось!’, вашлиб ‘брейся!’. Отрицательные формы повелительного наклонения образуются с помощью отрицательной частицы ма. Ср. чеч. ма деша! ‘не читай!’, бацб. ма вашлиб ‘не брейся!’.
Условное наклонение иногда имеет маркированные оттенки реальности, нереальности, желательности действия. Оно имеет форму настоящего, прошедшего, будущего. Форма настоящего времени образуется присоединением к основе инфинитива суффикса -хь: чеч. ахахь ‘если пахать’; форма прошедшего совершенного – присоединением к форме абсолютного прошедшего совершенного изъявительного наклонения аффикса -ехь: чеч. аьллехь ‘если сказал’; форма будущего совершенного – из одноименной формы изъявительного наклонения путем замены глагола-связки д-у // д-а (в-, й-, б-) глаголом-связкой д-ēлахь (в-, й-, б-). Ср. чеч. мōлур вēлахь ‘если выпьет (мужчина)’, тōсур ēлахь ‘если бросит (женщина)’ и т.д.
Вопросительное наклонение образуется при помощи специальных частиц-суффиксов, присоединяемых к временным формам. Ср. чеч. яздо-й ахь? ‘ты пишешь?’, инг. хул-и со? ‘бываю ли я?’, бацб. ихлокI-и? ‘ходят ли?’.
Потенциалис образуется с помощью аффикса -луо (бацб. -л/-ла), восходящего к глаголу луо ‘давай’ и классного аффикса -д-ала (в-, й-, б-), восходящего к глаголу дала(н), с той же семантикой. Ср. чеч. дага ‘гореть’ – дагалуо ‘быть в состоянии гореть’, кхосса ‘прыгнуть’ – кхоссавала ‘иметь возможность прыгнуть’.
Причастие имеет формы настоящего, прошедшего, будущего; как прилагательное, оно нередко имеет зависимую и независимую формы и одинаковые с прилагательным парадигмы склонения.
Деепричастие совмещает в себе некоторые признаки глагола и наречия и нередко служит для пояснения действия, обозначенного другим глаголом, являясь обстоятельством образа действия. Основной же его функцией является обозначение одновременности (у формы настоящего времени) и различных видов последовательности действий, поэтому деепричастие и некоторые производные от него формы можно квалифицировать как относительные временные глагольные формы; форма настоящего времени образуется от глагольной основы настоящего времени прибавлением афф. ш: чеч. олу – олу-ш ‘говорю – говоря’, тосу – тосу-ш ‘бросаю – бросая’; форма абсолютного прошедшего совершенного совпадает с одноименной формой исходного глагола, отличаясь от последней контекстуально.
В Н. я. от любого глагола может быть образовано (с помощью аффиксов -р/-ар) отглагольное существительное (масдар), со значением процесса действия. Исключением является глагол-связка д-у // д-а (в-, й-, б-) ‘есть’, не имеющая масдарной формы. Масдар склоняется как существительное (по 1 склонению, без изменения основы в формах парадигмы). Отрицательная форма масдара образуется с помощью отрицательных частиц, выступающих здесь в роли префиксов или инфиксов (в сложных глаголах). Ср. чеч. цāдēшар ‘неученье’, хьалацагIаттар ‘невставание’. Падежные формы масдара нередко выступают в роли так называемых придаточных форм с различной семантикой. Масдарные придаточные формы с временным значением квалифицируются как относительные временные глагольные формы. В Н. я. выделяется имя прилагательное (качественное и относительное), обычно имеющее самостоятельную (независимую) и не-самостоятельную (зависимую) формы. Ср. чеч. ден цIа ‘отчий дом’, неIаран тIам ‘дверная ручка’. Качественные прилагательные имеют степени сравнения, условно называемые положительной, сравнительной, превосходной. Ср. чеч. лекха ‘высокий’ – лекхах ‘выше’ – леккхах ‘еще выше’. Здесь в качестве наречия нередко выступает форма именительного падежа несамостоятельного прилагательного.
Имеются две формы личного местоимения первого лица множественного числа – инклюзивная вай ‘мы (с вами)’ и эксклюзивная тхо ‘мы (без вас)’. Разряд указательных местоимений содержит специальные лексемы для обозначения трех степеней удаления предмета от фиксированного ориентира. Ср. хIара ‘этот, это, эта’) и//иза ‘тот, та, то’, дIара ‘тот, та, то’. Первое из местоимений указывает на предмет, находящийся в непосредственной близости от говорящего, второе – на предмет, более удаленный от говорящего, третье – на предмет, значительно удаленный.
Наряду с десятеричной представлена двадцатеричная система счета. Ср. чеч. цхьайтта ‘одиннадцать’ (букв. ‘один и десять’), но шовзткъа ‘сорок’ (букв. ‘дважды двадцать’). Разделительные числительные, как правило, образуются удвоением основы соответствующих количественных. См. диъ-диъ ‘по четыре’, исс-исс ‘по девять’.
Заслуживает особого внимания наличие частиц и аффиксов с семантикой соединения, повторяющихся после каждого из сочетающихся элементов синтагмы. См. чеч. ваша а йиша а ‘брат и сестра’ (параллельно употребляется сочетание ваш-ий йиш-ий – в том же значении). Такие частицы и аффиксы играют большую роль в синтаксисе Н. я.
Основные синтаксические особенности Н. я.: эргативную конструкцию имеют только предложения эргативного переходного или каузативного залогов; номинативную – предложения, имеющие номинативный непереходный, номинативный (обобщенный) переходный или пассивный залог, а также некоторые предложения субъектного и объектного имперсонала, некоторые типы предложений, не входящие в сферу залоговости. Примеры эргативной конструкции: чеч. зудч-о коч тоьгу ‘Жена шьет рубашку’; инг. хозача деш-о лакха лоам бошабаьб ‘Ласковое слово высокую гору растопило’; бацб. Ас ботх тагбиэ ‘Я работу сделал’; чеч. Ас шуьга охийта ‘Я заставляю вас пахать’. Примеры номинативной конструкции: чеч. нана корехь хиъна Iа ‘Мать сидит у окна’; инг. селхан лекце хиннаяцар из ‘Вчера на лекции не была она’; бацб. се йашо чIазивхч йа пстIеилохь ‘Моя сестра – прекраснейшая из женщин’; чеч. ВорхI сахьат даьлча со гIуллакхе воьдуш ву ‘В семь часов я (вообще, обычно) иду на службу’ (пример объектного классного согласования); Со болх беш ву ‘Я (вообще, всегда) работу делаю’ (пример субъектно-объектного согласования); чеч. Латта тракторашца аьхна ду; инг. Латта тракторашца аьхад да ‘Земля вспахана тракторами’ и др. Безобъектная эргативнообразная конструкция II-го типа оформляет предложение эргативнообразного непереходного залога или объектного имперсонала, исторически восходящего к эргативной конструкции. Примеры: чеч. Ас селхана сакъийрира ‘Я вчера веселился’; инг. Аз лох ‘Я ищу’, бацб. Ас вуитIас ‘Я иду’. Аффективная конструкция оформляет предложения аффективного переходного и аффективного непереходного залогов. Примеры: чеч. Тхуна колхозан аренгахь хьийкъина ялташ гина ‘Нам видны на колхозных полях урожайные хлеба’; инг. сона форд баинаб ‘Я видел море’; чеч. сан лоху корта ‘У меня болит голова’; бацб. согохь до ба ‘У меня лошадь есть’; чеч. цуьнан сагатло, ша цIахь висича ‘Он скучает, оставшись дома’; инг. сона сакъердаме я ‘Мне весело’ и др. Аффективная конструкция в рассматриваемых языках имеет несколько форм выражения субъекта (формы дательного, родительного, местного падежей). В бацбийском субъект указанной конструкции нередко выражается формой дательного падежа, параллельно с формой эргатива.
Наиболее характерен для простого предложении такой порядок слов S – O2 – O1 – P, где S – подлежащее, О2 – косвенное дополнение, О1 – прямое дополнение, P – сказуемое. Определение обычно стоит перед определяемым. Возможные перестановки не затрагивают позиции О1 – P и обычно влекут за собой изменение смысловых оттенков передаваемой предложением информации, будучи связаны с логическим ударением.
Сложное предложение представлено сложносочиненным и сложноподчиненным типами. Последний наиболее характерен для бацбийского языка. Сложносочиненное предложение оформляется с помощью интонации или упомянутых выше соединительных аффиксов и частиц.
Исторически паратаксис предшествует гипотаксису в любом языке. В чеченском и ингушском гипотаксис еще переживает стадию становления, которую в бацбийском ускорило влияние грузинского. Моделям сложноподчиненных предложений, например, картвельских языков, в Н. я. обычно соответствуют особые обороты с причастными или деепричастными (реже масдарными) формами глагола-сказуемого. См. чеч. Болх ца бечо яан а ца йоу ‘Кто не работает, тот (и) не ест’, дословно: ‘Работу не делающий не ест’; Аша Iилманаш дешарехь пайда го вайна ‘Мы видим пользу в том, что вы изучаете науки’. Однако и здесь идет интенсивный процесс образования относительных местоимений и союзов для гипотаксиса, чему способствует влияние русского языка. См. чеч. аьлла в значении союза ‘что’; бахьана долуш ‘являясь причиной’; дуьхьа ‘для того, чтобы’ и др.
Особенности лексики Н. я.: классное разбиение именной лексики, обусловливающее классное согласование глагола-сказуемого с подлежащим и прямым дополнением, а также классное спряжение (субъектное или объектное); разбиение глагольной лексики на классы глаголов переходных, непереходных, аффективных, индифферентных к оппозиции переходность ~ непереходность, динамических, статических. Отмечена связь глагольной лексики указанной семантики с соответствующими типами синтаксических конструкций.
Н. я. имеют общий основной лексический фонд: личные и притяжательные местоимения, количественные числительные, термины родства, названия частей тела и некоторые другие лексические группы. Существенные расхождения наблюдаются в новых слоях лексики, возникших в чеченском и ингушском языках после создания на них письменности, в результате их развития как литературных языков. При этом значительная часть политической и научно-технической терминологии заимствована из русского.
 

Литература

Алироев И. Ю. Нахские языки и культура, Грозный, 1978.
Алироев И. Ю. Сравнительно-сопоставительный словарь отраслевой лексики чеченского и ингушского языков и диалектов, Махачкала, 1975.
Алироев И. Ю. Библиография по нахскому языкознанию. Грозный, 1968.
Вопросы вайнахского синтаксиса. Грозный, 1980.
Вопросы вайнахской лексики. Грозный, 1980.
Вопросы вайнахской лексики. Грозный, 1978.
Гонияшвили Т. Б. Из прошлого консонантизма нахских языков // Иберийско-кавказское языкознания. Т. XVI. Тбилиси, 1968.
Дешериев Ю. Д. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и проблемы происхождения и исторического развития горских кавказских народов, Грозный, 1963.
Дешериева Т. И. Категория модальности в нахских и иноструктурных языках. М., 1988.
Дешериева Т. И. Субъектно-объектные отношения в разноструктурных языках. М., 1985.
Дешериева Т. И. Исследование видо-временной системы в нахских языках (с привлечением материала иносистемных языков). М., 1979.
Имнайшвили Д. С. К вопросу о категории лица в глаголе нахских языков // Иберийско-кавказское языкознания. Т. XVI. Тбилиси, 1968.
Имнайшвили Д. С. Историко-сравнительный анализ фонетики нахских языков. Тбилиси, 1977.
Корзун В. Б. Советская чечено-ингушская литература. Библиография. Грозный, 1966.
Мачавариани Г. И. Некоторые вопросы эволюции систем латеральных согласных в нахской группе // Иберийско-кавказское языкознание, т. 14. Тбилиси, 1964.
Тимаев А. Д. Категория грамматических классов в нахских языках. Ростов-на-Дону, 1983.
Чентиева М. Д. История чечено-ингушской письменности. Грозный, 1958.
Чрелашвили К. Т. Система согласных в нахских языках. Тбилиси, 1975 (на груз. яз.).
Sommerfelt A. Études comparatives sur le caucasique du Nord-Est // Norsk Tidskritt for Sprogvidenskap. B. VII, 1934; B. IX, 1938; B. XIV, 1947.


| Тенты и пологи из брезента - ткань мебельная купить. Ткани оптом от производителя.