Следите за нашими новостями!
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

Б. Т. Грибанов

ЧЕЛОВЕКА ПОБЕДИТЬ НЕЛЬЗЯ (О ХЕМИНГУЭЕ)

(Хемингуэй Э. Фиеста (И восходит солнце). Прощай, оружие! Старик и море. Рассказы. - М. 1988)


 
Андрей Платонов прочитал в 1938 году роман Хемингуэя "Прощай, оружие!') и написал рецензию, открывавшуюся такими словами: "Из чтения нескольких произведений американского писателя Эрнеста Хемингуэя мы убедились, что одной из главных его мыслей является мысль о нахождении человеческого достоинства... Главное же - достоинство - следует еще найти, открыть где-то в мире и в глубине действительности, заработать его (может быть, ценою тяжелой борьбы) и привить это новое чувство человеку, воспитать и укрепить его в себе".
Вопреки установившейся к тому времени на Западе критической традиции, определявшей Хемингуэя как писателя, воспевающего насилие, жестокость, Платонов разглядел в своем американском собрате самое главное, скрытое от поверхностного взгляда, - его человечность, его боль и сострадание.
С этой боли, с возмущенного неприятия гнусных обстоятельств жизни, обрекавших человека на прозябание и бессмысленную гибель, и начинался Хемингуэй как писатель. Он вспоминал, как в начале 20-х годов оказался в качестве европейского корреспондента одной канадской газеты на греко-турецкой войне и увидел там ужасающие страдания мирного населения, изгнанного из своих родных мест. "Я помню, - писал Хемингуэй, - как я вернулся домой с Ближнего Востока с совершенно разбитым сердцем и в Париже старался решить, должен ли я посвятить всю свою жизнь, пытаясь сделать что-нибудь с этим, или стать писателем. И я решил, холодный, как змий, стать писателем и всю свою жизнь писать так правдиво, как смогу".
В стремлении правдиво - иными словами, реалистически - изображать жизнь видел Хемингуэй высшую задачу писателя, его призвание. Он верил, что только правдой можно помочь человеку. Для этого, как впоследствии будет сказано в повести "Старик и море" (1952), надо показать, "на что способен человек и что он может вынести".
Мир XX века, в который вошел Хемингуэй, а он был, по существу, ровесником века - он родился в 1899 году - и все его поколение, метко названное "потерянным поколением" (удачный термин, оброненный Гертрудой Стайн и введенный Хемингуэем в литературу), предстал перед ними миром жестоким, холодным и лишенным смысла. Кровавый отсвет первой мировой войны, через которую прошло ото поколение, в том числе и восемнадцатилетний Хемингуэй, получивший на итало-австрийском фронте тяжелое ранение, лежал на тех, кто остался в живых. Невозможно было объяснить безумие человечества, позволившего ввергнуть себя в эту, по словам Хемингуэя, "самую колоссальную, убийственную, плохо организованную бойню, какая только была па земле".
Послевоенная действительность в Европе, где обосновался начинающий писатель, не принесла очищения. В Италии воцарился фашизм - "ложь, изрекаемая бандитами", как определит его позднее Хемингуэй, в Германии бесчинствовала реакционная военщина, унавоживая почву для предстоящего прихода Гитлера. Молодое поколение, к которому принадлежал Хемингуэй, ожидало революции в Западной Европе. "Непосредственно после войны, - вспоминал в 30-е годы Хемингуэй, - мир был гораздо ближе к революции, чем теперь. В те дни мы, верившие в нее, ждали ее с часу на час, возлагали па нее надежду, потому что она была логическим выводом. Но где бы она ни вспыхивала, ее подавляли".
Утратив иллюзии, унаследованные от XIX века, и не обретя новых, ужаснувшись пустоте жизни, "потерянное поколение" судорожно искало выход в пьянстве и разврате, в острых ощущениях. Обычным делом стали самоубийства. Казалось, что в мире не осталось больше никаких нравственных ценностей, никаких идеалов.
"Я считал, что жизнь - это вообще трагедия, исход которой предрешен", - писал Хемингуэй.
Ощущением трагедии пронизано большинство произведений Хемингуэя первого десятилетия его творчества - с середины 20-х до середины 30-х годов. Окружающая действительность воспринималась писателем мозаикой больших и маленьких человеческих трагедий, в которых воплощалась бесплодная погоня человека за счастьем, безнадежный поиск гармонии внутри себя, одиночество среди людей, обреченные на поражение попытки человека отыскать некие непреходящие духовные ценности, нравственный идеал.
Уже в одном из первых рассказов Хемингуэя "Индейский поселок" (1925) его любимый герой, мальчик Ник Адамс, которому писатель отдал многие факты собственной биографии, среди безмятежной природы сталкивается сразу с началом и концом сущего на земле - с рождением и смертью.
Трагическая тема бессилия человека перед лицом Зла звучит в рассказе "Убийцы"; мотив беспомощности перед жестокой судьбой, перед Роком - в рассказе "В чужой стране". Безнадежностью и горечью наполнен в этом рассказе крик души итальянского майора, потерявшего любимую жену, когда он утверждает, что человек не должен жениться: "Если уж человеку суждено все терять, он не должен еще и это ставить на карту. Он должен найти то, чего нельзя потерять". И эта мысль - что человек должен "найти то, чего нельзя потерять" - становится лейтмотивом нравственного поиска Хемингуэя в те годы. Но самому писателю этот поиск представляется безнадежным - где в этом мире найти непреходящие ценности? Человек живет в мире жестокости, он одинок и беззащитен, его душевные связи с другими людьми, даже с самыми близкими, зыбки и непрочны.
Свой первый роман "Фиеста" ("И восходит солнце", 1926), принесший ему мировую славу, Хемингуэй не раз называл трагическим. Сетуя на неправильное понимание романа, он с негодованием жаловался: "Написать такую трагическую книгу, как эта, и чтобы они воспринимали ее как поверхностную джазовую историю". И действительно, за судорожным весельем героев романа за их подчеркнуто бездумным отношением к жизни явственно проглядывает трагедия целого поколения, опустошенного войной, утратившего духовные идеалы, оторванного от своих корней и гонимого, как осенний листья, но взбаламученной Европе.
До подлинных высот трагизма поднимается автор в романе "Прощай, оружие!" (1929), рассказывая историю любви между американским офицером Фредериком Генри и английской сестрой милосердия Кэтрин Баркли, двумя песчинками, захваченными кровавым смерчем мировой войны.
Война вообще занимала значительное место в творчестве Хемингуэя. В книге "Зеленые холмы Африки" (1935) он вспоминал, как, перечитывая "Севастопольские рассказы" Толстого, одну из своих любимых книг, он задумался "о том огромном преимуществе, которое дает писателю военный опыт. Война одна из самых важных тем, и притом такая, когда труднее всего писать правдиво". Отношение Хемингуэя к империалистическим воинам было недвусмысленным. Через два десятка лет в предисловии к новому изданию романа "Прощай, оружие!" он заявлял: "Писатель не может оставаться равнодушным к тому непрекращающемуся наглому, смертоубийственному, грязному преступлению, которое представляет собой война".
Война сама по себе является трагедией, а любовь на войне, среди страданий, крови и смерти, тем более трагична. Любовь героев романа пронизана предчувствием катастрофы. Катрин говорит своему возлюбленному: "Мне кажется, с нами случится все самое ужасное". Так оно и происходит. И хотя Фредерик Генри заключает свой "сепаратный мир" - дезертирует из армии и бежит с любимой женщиной в нейтральную Швейцарию, где они наслаждаются тишиной и миром, - рок настигает их, Кэтрин умирает во время родов. "Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это. Но успеваешь узнать. Тебя просто швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застанут врасплох, тебя убьют".
Ощущение безысходности, бессмысленности жизни достигает своего апогея в рассказе "Там, где чисто, светло". "Все - ничто, да и сам человек - ничто" - таков безнадежный вывод, к которому приходит один из героев рассказа.
В этом трагическом, обреченном мире необходимо было найти хоть какой-то якорь, хотя бы соломинку, за которую можно уцепиться. Хемингуэй нашел такой якорь в выработанном им в те годы "моральном кодексе". Смысл этого кодекса заключается в следующем: раз уж человек в этой жизни обречен на поражение, на смерть, то единственное, что ему остается, чтобы сохранить свое человеческое достоинство, это быть мужественным, но поддаваться обстоятельствам, какими бы страшными они ни были, соблюдать, как в спорте, правила "честной игры".
Наиболее явственно эта мысль выражена Хемингуэем в рассказе "Непобежденный". Для стареющего матадора Мануэля бой быков это не только возможность добывать деньги для существования, это гораздо большее - самоутверждение, вопрос профессиональной гордости. И, даже терпя поражение, человек может остаться непобежденным.
Возвращаясь к роману "Фиеста", следует сказать, что его герои Джейк Барнс не тонет в омуте окружающей его бессмыслицы, среди этой "суеты сует" только потому, что он придерживается хемингуэевского "кодекса" - в отличие от окружающих его ничтожеств и бездельников он любит свою профессию журналиста, гордится ею. Обделенный в жизни из-за ранения, которое лишает его возможности физически любить женщину, он не утопает в жалости к самому себе, не становится человеконенавистником, не спивается и не думает о самоубийстве. Джейк Барнс находит в себе силы жить, приемля жизнь такой, какова она есть, он сохраняет душевную стойкость, способность все выдержать.
Выстоять герою "Фиесты" помогает природа. Она выступает целительницей душевных ран, вечным источником радости.
Тема единения человека с природой, мысль о вечности природы и зыбкости человеческой жизни возникает у Хемингуэя уже в первых его рассказах. Она звучит в "Индейском поселке", где природа, окружающая мальчика, - озеро, солнце, встающее над холмами, рыба, плещущаяся в воде, - исполнена ощущением покоя и веры в бессмертие - "В этот ранний час, на озере, в лодке, возле отца, сидевшего на веслах, Ник был совершенно уверен, что никогда не умрет".
Образ природы, спасительной и вечной силы, проходит по существу через все рассказы о Нике Адамсе. В романе же "Фиеста" этот образ вырастает до масштабов символа, и природа остается, как писал Хемингуэй в одном письме, "вечной, как герой". И действительно, природа - один из героев романа, именно она противопоставляется людской суете. И чтобы подчеркнуть это, Хемингуэй предпослал роману два эпиграфа - первый о "потерянном поколении", а второй из Екклезиаста, начинающийся величественными словами: "Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки".
Начертав на своем знамени слова "Задача писателя - говорить правду", Хемингуэй тем самым определил себя продолжателем реалистических традиций американской и мировой литературы. Это видно и па перечисления великих мастеров, которых он считал своими учителями. В литературе Соединенных Штатов он выделял Марка Твена и его книгу "Приключения Гекльберри Финна". "Из нее вышла вся американская литература", - писал Хемингуэй. С уважением отзывался он и о творчестве Драйзера и Шервуда Андерсона. В европейской литературе он высоко ценил таких могучих реалистов, как Стендаль, Флобер, Мопассан, Томас Манн.
Особое место занимала русская литература: "Чудесный мир, который дарили тебе русские писатели". Хемингуэй восхищался точностью описаний, глубиной психологического анализа Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова.
Однако при всем споем восхищении гениями литературы прошлого Хемингуэй отвергал саму мысль о возможности подражания им. "Любое искусство, - утверждал он, - создается только великими мастерами... Когда появляется истинный художник, великий мастер, он берет все то, что было постигнуто и открыто в его искусстве до него... а затем великий художник идет дальше того, что было открыто и сделано ранее, и создает свое, повое". В другом случае он писал: "Единственный способ понять, на что ты способен, - это соревнование с писателями прошлого".
Вот такие высокие задачи ставил перед собой Хемингуэй. По его высказываниям и прежде всего по самим произведениям писателя видно, как упорно искал он свой стиль, свою манеру увидеть и запечатлеть окружающую действительность. Он стремился, по его словам, "проникнуть в самую суть явлений, понять последовательность фактов и действий, вызывающих те или иные чувства, и так написать о данном явлении, чтобы это осталось действенным и через год, и через десять лет, - а при удаче и закреплении достаточно четком даже навсегда, - мне никак не удавалось, и я очень много работал, стараясь добиться этого".
Своим девизом Хемингуэй взял ясность. "Обязательной чертой хорошего писателя является ясность", - писал он. "Писать с честной ясностью - гораздо труднее, чем писать с преднамеренной сложностью. Стиль писателя должен быть четким и ясным, его воображение богатым и опирающимся на реальность, а его слова простыми и энергичными. Великие писатели обладают даром великолепной краткости". Отсюда и характерные черты хемингуэевского стиля - предельная сжатость языка, выпуклость, зримость описаний, обнаженность слова, необычный диалог, идущий, казалось бы, по поверхности, но содержащий в себе глубокий и многозначный подтекст, умение опустить необязательное.
Творческие поиски Хемингуэя были неотделимы от выработанного им этического кодекса писателя, отмеченного высочайшей требовательностью. Широко известны его слова в книге "Зеленые холмы Африки" о том, что писателю помимо таланта и самодисциплины "нужно иметь совесть, такую же абсолютно неизменную, как метр-эталон в Париже".
Проблема честности писателя, его верности своему призванию, так волновавшая Хемингуэя, нашла свое блестящее воплощение в одном из лучших его рассказов "Снега Килиманджаро", где он создал образ писателя, продавшего свой талант ради денег, ради комфорта.
Претила Хемингуэю и позиция тех писателей, которые недостаток таланта пытались компенсировать обслуживанием той или иной политической партии. "Писатель может сделать недурную карьеру, примкнув к какой-нибудь политической партии, работая на нее, сделав это своей профессией и даже уверовав внес, - отмечал Хемингуэй. - Если это дело победит, карьера такого писателя обеспечена. Но все это будет не впрок ему, как писателю, если он не внесет своими книгами чего-то нового в человеческие знания. Нет на свете ничего труднее, чем писать простую честную прозу о человеке... И если писать правдиво, все социально-экономические выводы будут напрашиваться сами собой".
Новые социально-экономические идеи появились в творчестве Хемингуэя в 30-е годы естественно, как художественное отражение новых обстоятельств, возникших в Соединенных Штатах в эпоху великой депрессии. Таким откликом стал роман "Иметь и не иметь" (1937), роман о человеке, который в одиночку борется с обществом, обрекающим его и его семью на нищету, на гибель. Примечательным в новом романе было то, что писатель подводил своего героя-одиночку в момент его гибели к весьма многозначительному выводу: "Человек один не может. Нельзя теперь, чтобы человек один".
Хемингуэй вписал эти слова в гранки романа, когда в любимой им Испании в 1936 году вспыхнул фашистский мятеж. Гражданская война в Испании оказалась в известной мере переломным моментом в его политическом мышлении и в творческих решениях. Хемингуэй выступил как убежденный, страстный и непримиримый борец с фашизмом, он принял участие в борьбе испанского парода за свободу как писатель, как публицист, а временами и как солдат. В этой войне ему открылись новые герои, с которыми Хемингуэю доселе не приходилось сталкиваться, - коммунисты, бойцы Интернациональных бригад, добровольно приехавшие в Испанию, чтобы сражаться за свободу чужой им земли.
Этот новый герой вошел в творчество писателя, в пьесу "Пятая колонна" (1938), в роман "По ком звонит колокол" (1940). И если первая мировая война оборачивалась в романе "Прощай, оружие!" бессмысленной бойней и его герой Фредерик Генри дезертировал, то новые герои, участники народно-революционной войны в Испании, обнаруживали, что на свете есть то, ради чего стоит воевать, и, если понадобится, то и умереть - свобода парода, достоинство человека.
К таким людям принадлежит главный герой романа "По ком звонит колокол" Роберт Джордан, американец, сражающийся в рядах Интернациональных бригад, направленный в тыл к франкистам, чтобы с помощью партизан взорвать мост. И опять предощущение трагедии пронизывает повествование с первых же страниц. Угроза смерти витает над партизанским отрядом то в виде фашистских самолетов, то в облике вражеских патрулей, появляющихся в расположении отряда. Герой знает, что выполнение задания почти наверняка означает для него гибель, но он готов умереть во имя долга. Так оно и происходит - раненный во время взрыва моста, Джордан остается на верную смерть, прикрывая отход своих товарищей.
Когда Республика в Испании потерпела поражение, Хемингуэй написал вдохновенное слово-реквием "Американцам, павшим за Испанию" (1939). И вновь, как и в романе "Фиеста", здесь возникает образ земли. Но на этот раз в древней формуле Екклезиаста земля сливается с памятью о героях, погибших в борьбе за свободу: "Мертвым не надо вставать. Теперь они частица земли, а землю нельзя обратить в рабство. Ибо земля пребудет вовеки. Она переживает всех тиранов".
В годы второй мировой войны Хемингуэй сражался против фашизма и оружием слова, и просто оружием. Он охотился за немецкими подводными лодками на своем рыболовном катере у берегов Кубы, высадился с войсками союзников во Франции, участвовал в освобождении Парижа, в кровопролитных боях на германской земле.
Он высоко оценивал решающую роль советского народа в разгроме гитлеровской Германии и резко высказывался против происков империалистических кругов, направленных на разжигание новой войны, на этот раз против Советского Союза. Им были написаны тогда мудрые слова: "Теперь, когда война кончилась и мертвые мертвы, для пас настало еще более трудное время, когда долг человека - понять мир. В мирное время обязанность человечества заключается в том, чтобы найти возможность для всех людей жить на земле вместе".
Похожие мысли высказывал и герой написанного Хемингуэем после войны романа "За рекой, в тени деревьев" (1950) полковник американской армии Ричард Кантуэлл, пожилой, израненный человек, приехавший в Венецию для последнего свидания с любимым городом и с любимой женщиной. Значительная часть романа отдана воспоминаниям Кантуэлла о недавно закончившейся воине, он с огромным уважением говорит о русских: "Лично мне они очень нравятся, я не знаю народа благороднее, - и с презрением отзывается об американских генералах-политиках и о тогдашних государственных деятелях США. - Теперь нами правят подонки".
Роман "За рекой, в тени деревьев", как и все предшествующее творчество Хемингуэя, отмечен печатью трагедии. Полковник Кантуэлл знает, что смерть поджидает его буквально за ближним углом, но он встречает ее достойно И вновь возникает тема вечной земли, в которой находит свое успокоение человек. "Я бы хотел, - думает Кантуэлл, - чтобы меня похоронили где-нибудь подальше, на самом краю усадьбы, но чтобы оттуда был виден милый старый дом и высокие тенистые деревья... Я бы смешался с той землей, где по вечерам играют дети, а по утрам, может быть, еще учат лошадей брать препятствия и их копыта глухо стучат по дерну, а в пруду прыгает форель, охотясь за мошками".
Когда читатель окидывает мысленным взором все творчество Хемингуэя, он видит, как меняется его герой. Джейк Барнс в "Фиесте", страдая от жестокости страшного мира, в котором он и его друзья обречены жить, искал убежище от этого трагического мира в работе, в пьянстве, в бегстве к природе. Фредерик Генри в романе "Прощай, оружие!" пытался укрыться от бессмысленности убийственной войны в тихой Швейцарии, надеясь найти спасение от одиночества в объятиях любимой женщины, но терпел поражение. Одинокий бунтарь Гарри Морган в романе "Иметь и не иметь" бросал вызов обществу, отказывающему ему в праве на человеческое существование, и только в последний миг, погибая в неравной борьбе, приходил к пониманию того, что человек один бороться не может. Роберт Джордан в романе "По ком звонит колокол" делает решающий шаг вперед по сравнению с предшествующими героями Хемингуэя и находит свое место в рядах борцов за свободу. Полковник Кантуэлл, прощаясь с жизнью, видел ей оправдание в том, что принимал участие в войне против фашизма.
У всех этих героев есть одна общая примечательная черта. Страдая от внутренней рефлексии, от отсутствия согласия с самим собой, от недостижимости гармонии в жизни, от одиночества, на которое обречен человек в этом разорванном мире, они искали утешения и спасения у природы. Лучшие дни детства Ника Адамса прошли в лесах Северного Мичигана, и теплая память о них будет согревать его всю жизнь. К лесам и рекам Испании бежит Джейк Барнс, чтобы найти там успокоение. В горах Швейцарии надеется укрыться от жестокости войны Фредерик Генри. В лесах Гвадаррамы находит свое короткое счастье и героическую смерть Роберт Джордан. Лагуна Венеции оказывается последней радостью полковника Кантуэлла.
Все они беглецы из мира цивилизации. И героизм их проявляется в том, что они старались жить, страдать и умирать достойно, выполняя свой долг, человеческий и воинский.
Старик Сантьяго в повести "Старик и море" живет в ином мире. Он не ищет спасения в природе, он принадлежит ей. Он не только прожил свою долгую жизнь в единении с природой, с морем - он частица этого мира природы. В старике Хемингуэй нашел наконец того гармоничного героя, которого искал всю свою писательскую жизнь. В Сантьяго гармонично сочетаются смирение и гордость: "Он был слишком простодушен, чтобы задуматься о том, когда пришло к нему смирение. Но он знал, что смирение пришло, не принеся с собой ни позора, ни утраты человеческого достоинства".
Старик точно знает, зачем он родился на свет: "Ты родился, чтобы стать рыбаком, как рыба родилась, чтобы быть рыбой". Он ведет свою титаническую борьбу с огромной рыбой один на один, как и положено герою. Поединок этот со всеми его перипетиями, когда победа склоняется то на одну, то на другую сторону, все больше начинает напоминать подвиги героев мифов. Герой мифа должен вести борьбу в одиночестве, только тогда он может проявить все свое мужество, стойкость, отвагу, умение.
Борьба старика с рыбой заканчивается его победой, но его трофей крадут у него акулы. Старик сражается с ними изо всех сил, он не хочет сдаваться. И вот тогда старик произносит самые главные слова, в которых воплощен весь смысл повести: "...человек не для того создан, чтобы терпеть поражения... Человека можно уничтожить, но его нельзя победить".
В этих словах, можно сказать, и весь пафос творчества Хемингуэя.
 

Источник текста - сайт Русофил - Русская филология.