Следите за нашими новостями!
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

С. А. Бурлак

КРЕОЛЬСКИЕ ЯЗЫКИ И ГЛОТТОХРОНОЛОГИЯ

(Orientalia et Classica XIX. Труды Института Восточных культур и античности. Аспекты компаративистики 3. - М., 2008. - С. 499-508)


 
Глоттохронология - методика датирования дивергенции родственных языков, при ее применении используется понимание родства, принятое в классической компаративистике: «два языка называются родственными, когда они оба являются результатом двух различных эволюций одного и того же языка, бывшего в употреблении раньше» [Мейе 1938: 50]. Под эволюцией здесь имеется в виду непрерывная передача языка из поколения в поколение - такая, что дети и родители, деды и внуки в любой момент времени говорят на одном и том же языке. Между тем хорошо известно, что история языков не всегда вписывается в такую идеальную схему, в частности, существуют пиджины и креольские языки [1], возникающие не в результате непрерывной языковой преемственности, а как бы «с чистого листа» («не существует такого языка, из которого пиджин получился бы обычным для языков способом - путем передачи из поколения в поколение» [Бурлак, Старостин 2005: 66]). Такое отклонение от стандартного хода языковой истории немедленно отражается на применимости глоттохронологии. Сопоставление креольского языка с его языком-лексификатором и с другими языками той же группы дает взаимоисключающие результаты. При подсчете общих слов по стословному списку отличия креольского языка от его языка-лексификатора будут меньшими, чем отличия языка-лексификатора от других языков его группы (так получается по процедуре: язык не может иметь более чем одного предка, следовательно, креольский язык считается входящим в группу своего языка-лексификатора, а тем самым все элементы, которые не восходят к словам языка-лексификатора, вычеркиваются как заимствования). Но при этом отличия креольского языка от других языков, входящих в группу языка-лексификатора, будут бóльшими, чем отличия от них языка-лексификатора: так, например, любой англокреольский язык отличается, скажем, от немецкого, во-первых, тем, чем английский язык отличается от немецкого (big, а не groß 'большой', bone, а не Knochen 'кость' и т.д.), а во-вторых, тем, чем этот англокреольский язык отличается от английского (ср. ткп. gras 'трава' вместо feather 'перо', kukim < kook 'варить' + him 'его' вместо burn 'жечь' и т.п. - разумеется, здесь учитываются только замены с использованием корней английского происхождения). Тем самым оказывается, что креольский язык должен датироваться одновременно (а) как недавно отделившийся от языка-лексификатора и (б) как самое раннее ответвление соответствующей группы.
Кроме того, может оказаться, что два креольских языка, являющиеся потомками одного и того и того же пиджина, занимают на древе разное положение по отношению к своему лексификатору. Такова ситуация с англокреольскими языками ток-писин и бислама, потомками пиджина бичламар: при креолизации в бислама «существенная часть английской лексики восстанавливается: вместо kukim имеем bonim (< burn him), для значения 'перо' наряду с gras blong pijin вводится feta (< feather), для значения 'волосы' вводится hea (< hair; хотя gras сохраняется в значении 'волосы на теле'), вместо skru bilong lek восстанавливается ni (< knee); наряду со slip для значения 'лежать' восстанавливается ledaon (< lie down 'ложиться'), вместо rop для значения 'корень' используется rus (< roots 'корни') [Бурлак, Старостин 2005: 67]. Таким образом, ток-писин имеет с английским языком 81 % совпадений, бислама - 89 % совпадений, так что бислама образует особую подгруппу с английским языком, а токписин - нет (более близким к английскому оказывается нидерландский - 84 % совпадений). Кроме того, эти два креольских языка нарушают еще один основополагающий принцип компаративистики, согласно которому все языки - потомки одного праязыка должны быть в равной степени родственны любому другому языку.
Если же язык-лексификатор вымрет, то генеалогическое древо семьи, содержащей креольский язык, будет выглядеть нормальным, но при этом датировка дивергенции, полученная методом глоттохронологии, окажется заведомо не соответствующей действительности.
Таким образом, пользоваться методом глоттохронологии можно лишь в предположении, что среди исследуемых языков нет ни одного, который был бы по происхождению креольским. Следовательно, необходимо либо разработать способы разграничения креольских и «обычных» языков, либо перестроить метод, с тем, чтобы он давал адекватные реальной исторической картине результаты для любых языков, в том числе и креольских.
Но есть ли такие признаки, которые бы надежно отличали креольский язык от не-креольского? В работе [Беликов 2006] выделены следующие свойства, характерные для креольской лексики: составные наименования для базисных значений (даже для элементов стословного списка, например, 'перо' < 'трава птицы'; некоторые лексемы являются фразами по происхождению, как, например, бисл. ledaon 'лежать' < lie down 'ложиться', неразличение близких значений, таких, как 'говорить' и 'сказать', 'смотреть' и 'видеть', переход к базисным значениям от культурных (типа 'сердце' < 'часы'), проникновение в нейтральный регистр бывших пейоративных наименований (типа 'мальчик' < 'обезьяна'), проникновение различий, свойственных субстрату (типа противопоставления инклюзива и эксклюзива), а также наименование единичных объектов образованиями, восходящими к формам множественного числа.
Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что едва ли не все эти свойства можно наблюдать и на материале обычных, не креольских языков. Так, составные наименования для базисных значений можно найти, например, во французском языке, ср. etre couché 'лежать', etre assis 'сидеть'; сидеть’; сложным словом по происхождению является, например, англ. woman (< wif-man). Обозначение одним корнем близких значений встречается в славянских языках, где однокоренными могут быть, например, 'жечь' («палить») и 'зола' («пепел»), 'идти, ходить' и 'приходить'; в японском языке 'кора' и 'кожа' обозначаются одним и тем же словом - ka|wa| 皮. Проникновение в стословный список культурной (по происхождению), а также пейоративной лексики также не является чем-то экстраординарным: хорошо известно, что, например, в немецком языке слово 'голова' (Kopf) восходит к обозначению кубка, в романских языках 'голова' (ит. testa, фр. tete и т.д.) происходит из латинского testa '(обожженный) кирпич, черепица; глиняный сосуд'; родство рус. ногá с лит. nagà 'копыто' свидетельствует о его первоначально пейоративном статусе. Можно найти в не-креольских языках и следы контактного влияния в области семантических противопоставлений: так, во многих языках оппозиция типа «рука - кисть» сменяет оппозицию типа «Hand - Arm» (и наоборот) под влиянием соседних языков (см. [Дыбо 1996]).
Еще одно свойство, которого легко ожидать от стословных списков креольских языков, - это обилие в них заимствований (ср., например, ткп. kaikai 'есть, кусать'), а также наличие многочисленных дублетов, из которых один восходит к слову языка-лексификатора, а другой имеет субстратное происхождение, ср., например, сарамакка lósu и piójo 'вошь'). Но тем не менее, такое встречается и в языках, не считающихся креольскими, ср., например, fil[e] и a sáx 'много', vólken и xmáre 'облако' в языке идиш. Много заимствований, например, в языке брауи (28 слов из 110-словного списка, по данным Г. С. Старостина) [2]. В то же время в стословных списках таких креольских языков, как, например, крио или сеселва, количество заимствований минимально.
Более существенны, по-видимому, разнообразные грамматические нарушения: закрепление форм множественного числа для обозначения единичных объектов, как, например, ткп. tit 'зуб' (< англ. teeth 'зубы'), слияние с корнем слова артиклей, предлогов (это наиболее характерно для франкокреольских языков, ср., например, гаит. lalin 'луна' < la lune; сес. lefwa 'печень' < le foie; гаит. zo 'кость' < <le>s os, сес. dilo 'вода' < de l’eau; отметим, что в креол проникают наиболее употребительные сочетания, ср. гаит., сес. lalin < la lune 'луна', но zetwal < (le)s étoiles 'звезда', сес. dilo 'вода' < de l’eau, но disan < du sang 'кровь'). Сюда же можно отнести происхождение ряда слов от фраз, ср., например, ткп. husat (< who’s that?) 'кто', гаит. kisa 'что'. Но и это не может рассматриваться в качестве диагностического признака креольского языка, поскольку в таких языках могут отсутствовать как слова, восходящие к фразам (как, например, в сарамакка и сранане), так и закрепившиеся в функции ед. ч. формы мн. ч. (как, например, в бислама).
По-видимому, на характеристики стословного списка влияет не наличие в истории языка стадии пиджина, а нечто другое. Посмотрим, как ведут себя разные креольские языки при глоттохронологическом исследовании. Можно выделить как минимум два случая. В первом язык совершенно не может быть помещен на генеалогическое древо. Таков, например, ток-писин: он одновременно ближе всего к английскому и дальше от всех германских языков, чем они друг от друга (см. схему выше). Кроме того, он, будучи несомненно германским языком («средний уровень совпадений со всеми германскими языками, кроме английского, - около 60 %» [Бурлак, Старостин 2005: 67], он оказывается одним из наиболее ранних ответвлений индоевропейской семьи: по подсчетам В. И. Беликова, «попарные сопоставления между английским, русским и таджикским дают 27–32 %, а сравнение ток-писина с русским и таджикским - 20–21 %» [Беликов 2006: 68]. Отметим, что диагностическим признаком креольской природы такого языка, даже в случае вымирания языка-лексификатора, может служить именно несоответствие процентов совпадений: если язык оказывается одновременно и принадлежащим к определенной группе, и наиболее ранним ответвлением соответствующей семьи, значит, он является креольским. Во втором случае язык может быть вписан в древовидную схему, и лишь не соответствующая действительности датировка будет свидетельствовать о его некоторой «аномальности». Таков, например, язык бислама, который образует особую подгруппу с английским языком (89 % совпадений) [Бурлак, Старостин 2005: 67]. Далее эта подгруппа может быть сопоставлена с другими германскими языками: так, например, между английским и нидерландским насчитывается 84 % совпадений, между бислама и нидерландским - 69 % совпадений, но это в рамках допустимого: таков же процент совпадений у английского языка с готским (в пересчете с учетом времени фиксации готского, см. [Бурлак, Старостин 2005: 163]. Разумеется, эта подгруппа займет на генеалогическом древе неподобающее ей место наиболее раннего ответвления (примерно тогда же, когда отделился готский), но в целом «генеалогическое древо семьи, содержащей креольский язык, в этом случае уже выглядит практически нормальным» [Бурлак, Старостин 2005: 68]. Примерно такие же результаты дают и другие креольские языки. Так, язык крио насчитывает 96 % совпадений с английским языком (и тем самым составляет с ним одну подгруппу), 70 % с исландским, что в пределах допустимого по группе (ср. выше) и 31 % с русским языком, что также в пределах допустимого по семье: «все индоевропейские языки (из разных подгрупп: немецкий и русский, хинди и шведский, болгарский и румынский) имеют между собой около 30 % совпадений» [Бурлак, Старостин 2005: 132]. Язык сарамакка имеет 89 % совпадений со своим лексификатором - английским, 73 % с немецким и 34 % с русским (правда, в этом случае такой результат достигается прежде всего за счет вычеркивания колоссального, приближающегося к половине, процента заимствований). Гаитянский франкокреольский язык дает 24 % совпадений с русским (для сравнения: у французского языка с русским 27 % совпадений). В этом случае диагностический принцип несоответствия процентов не работает. Повышенный процент совпадений с языком-лексификатором легко спутать с повышением процента совпадений при близкородственных контактах («при близком родстве языков возможно вторичное их сближение, при котором трудно отличить более поздние заимствования от исконно родственной лексики» [Бурлак, Старостин 2005: 164].
По-видимому, главный фактор, влияющий на проценты схождений, состоит в том, как именно осуществлялось влияние языка-лексификатора. Здесь различаются несколько ситуаций. Первая - это «вливание» креольского языка в язык-лексификатор: появившийся пиджин считается языком-лексификатором, при этом нормативный (или близкий к нормативному) вариант языка-лексификатора доступен и - через стадию постпиджинного или посткреольского континуума - носители пиджина (или креольского языка, если креолизация успела произойти) постепенно выучивают язык-лексификатор, хотя, возможно, и не до конца. Соответственно, уменьшается процент заимствований, ликвидируются следы грамматической несовместимости, вместо прежних неточных и пейоративных обозначений вводятся более близкие к стандарту лексификатора. Эта ситуация наименее проблематична для компаративистики: если она началась недавно, то история ее известна (хотя, впрочем, вопрос о генетической принадлежности такого языка бессмыслен, поскольку посткреольский континуум - это не язык, а совокупность сильно различающихся идиолектов разной степени близости к языку-лексификатору), в пределе же она, вероятно, должна приводить просто к увеличению числа носителей языка-лексификатора. Возможно, именно такую ситуацию мы наблюдаем на примере, скажем, романских языков: на завоеванных римлянами территориях жило местное население, говорившее на различных языках, и наверняка выучивание латыни было постепенным - сначала общались на некоторой недоусвоенной латыни (подобно нганасанам, общавшимся с русскими на «русской говорке», см. [Хелимский 2000], потом, в условиях доступности латыни (народной - достаточно близкой к римскому стандарту, хотя и несколько отличной от него) познания местного населения в области латинской лексики и грамматики увеличивались и в конце концов латынь, претерпевшая некоторое субстратное влияние, стала основным языком соответствующих регионов.
Совсем иначе развиваются события, когда креолизация и дальнейшее развитие пиджина происходит без участия языка-лексификатора - таковы, в терминологии В. И. Беликова, «радикальные креолы» (см. [Беликов 2006: 57]. Здесь в полной мере проявляются отличия креольского языка от «обычного». И причина этого, по-видимому, состоит в том, что такой креол нарушает основной принцип эволюции языка, согласно которому языковая традиция непрерывна, если у соответствующего языка в любой момент времени есть «полноценные носители». При экспедиционных исследованиях «полноценным носителем» языка считается человек, который выучил этот язык в детстве, как родной: данные, полученные от людей, освоивших исследуемый язык во взрослом возрасте, могут учитываться при построении описания языка лишь в том случае, когда они не противоречат данным, полученным от полноценных носителей. Непрерывность языковой традиции подразумевает передачу языка от полноценных носителей новым поколениям полноценных носителей. В случае же радикальных креолов передача языка от полноценных носителей отсутствует: у пиджина таковых нет по определению. Соответственно, все следы неполноценности усвоения как лексики, так и грамматики закрепятся во вновь возникшем языке, - и этот язык будет демонстрировать все признаки отклонений от «обычных», возникших в результате дивергенции непрерывной языковой традиции языков.
Еще более радикальна ситуация искусственно смешанных языков, таких, как, например, мичиф или медновский алеутский. Такие языки, возникнув «как символ новой этничности» [Беликов 2006: 79], вероятно, представляют собой сознательную культивацию смешанной нормы, и в этом подобны эсперанто, идо, воляпюку и другим искусственно созданным языкам. Все их носители как минимум двуязычны (см. [Беликов 2006: 76-79], их стословные списки насыщены дублетами (например, в мичифе - французского происхождения и восходящие к кри), и возможность их полноценного будущего (без вливания в один из языков, на которых они основаны), а соответственно, и вероятность обнаружить такие языки среди языков, имеющих длинную эволюционную историю, остается под большим сомнением.
Вообще, можно, по-видимому, выделить следующие уровни «языкового смешения». При минимальном уровне язык еще остается нормальным членом своей группы как, например, английский, при несколько большем - обычно относится к группе, но пребывает как бы «на задворках», как идиш или африкаанс: показательно, что, например, в StarLing'овской базе данных по германским языкам имеются стословные списки немецкого, английского, нидерландского, фризского, исландского, норвежского (риксмола и диалекта гьестал), шведского, датского, фарерского, готского, древнеисландского, древнеанглийского и древневерхненемецкого, но списков идиш и африкаанс нет. Следующий уровень «смешения» - образование «нерадикального» креола: лексически он является членом группы, но грамматические отличия достаточно сильны. Далее - образование радикального креола с сильными отличиями (на грани понятности, а то и за этой гранью) не только в грамматике, но и в лексике, и, наконец, искусственно смешанный язык.
Но есть ли какая-то объективная реальность, стоящая за интуицией исследователя, кроме знания реальной истории развития соответствующих языков? Сравним по стословному списку какой-нибудь язык, не являющийся креольским, с родственным ему языком (также не креольским), например, шведский с датским. Шведские слова, которые не совпадают с датскими (в том числе такие, которые включены в список на правах синонимов), находят параллели в других германских языках: buk 'живот' этимологически тождественно нем. Bauch (но не, например, англ. belly), а Löf 'лист' - англ. leaf (но не нем. Blatt), små 'маленький' находит параллели в англ. small и исл. smár (но отличается, например, от нем. klein), stjert 'хвост' - в нидерландском (staart; в английском, немецком и исландском для обозначения хвоста используются другие корни). Такая картина является следствием транзитивности языкового родства и независимости выпадения слов из стословного списка: действительно, слово, унаследованное из праязыка, имеет примерно равные шансы сохраниться или не сохраниться в любом из языков-потомков (даже близкородственные контакты не сводят к нулю количество слов, находящих параллели лишь за пределами подгруппы). Точно так же слово, не имеющее параллелей внутри группы родственных языков, может оказаться этимологически тождественным словам других языков более крупного единства - семьи. Так, например, готское mimz 'мясо', не имеющее соответствий в рамках германской группы, находит параллели в балтийских (например, прусск. mensā), славянских (например, рус. мясо), индо-иранских языках (санскр. mamsá), а также в албанском (mish).
Таким образом, в стословном списке любого языка L при сравнении его со стословным списком языка N, родственного ему, мы найдем некоторое количество слов, не совпадающих со словами языка N, но имеющие параллели в других родственных L и N языках, причем для разных слов параллели будут обнаруживаться в разных языках. И есть лишь одно исключение из этого принципа: креольские языки. Все слова, скажем, англокреольского языка, не восходящие к тем или иным английским элементам, не имеют никаких параллелей ни в других германских языках, ни в других подгруппах индоевропейской семьи. Если же схождения с другими языками имеются, то они отсеиваются как заимствования (поскольку демонстрируют фонетические соответствия, отличные от стандартных). Так, например, сарамакка 'давать' не имеет параллелей внутри германской группы, но может быть сопоставлено с соответствующими словами других индоевропейских языков, ср. лат. , рус. дать и т. д. Однако это слово не является этимологическим продолжением и.-е. *-, поскольку индоевропейскому *d в сарамакка обычно соответствует не d, а t, ср. 'два' < и.-е. *duō, wata 'вода' < и.-е. *uodōr.
Следовательно, если при сопоставлении стословных списков языков L и N обнаруживается, что слова L, отсутствующие в N, находят параллели в других языках той же группы или семьи, а слова N, отсутствующие в L, таких параллелей не находят, можно с уверенностью утверждать, что язык N имеет креольскую природу (и L - его наиболее вероятный лексификатор) и датировать его отделение от L при помощи глоттохронологии бессмысленно. Точно так же, если язык N имеет сходства с несколькими разными языками группы X, но ни одно из оставшихся слов не находит параллелей в языках, родственных группе X, то язык N - креольский, причем лексификатор его, относившийся к группе X, вымер. Соответственно, если языки A и B таковы, что оба имеют сходство не только друг с другом, но и с другими языками соответствующей группы / семьи, это служит надежной гарантией, что ни один из них не является креольским, а значит, датировка их распада, полученная методом глоттохронологии, будет соответствовать действительности.
Рассмотрим с этой точки зрения язык африкаанс. Он имеет 97 % совпадений с нидерландским и образует с ним особую подгруппу. Далее эта подгруппа легко встраивается в общегерманское генеалогическое древо, поскольку уровень совпадений у африкаанс с другими германскими языками около 70 % (например, с исландским - 73 %, ср. 76 % схождений между исландским и нидерландским языками). Однако датировка распада «африкаанс-нидерландской» подгруппы оказывается существенно удревнена: более 500 лет, притом что реально африкаанс возник только в XVII в. При этом все слова языка африкаанс, не имеющие соответствий в нидерландском, не находят параллелей и в других германских (и индоевропейских) языках (разумеется, за исключением заимствований, таких, как kors 'кора' < франц. écorse). Такую же картину демонстрирует и язык идиш (про сопоставлении с немецким). Соответственно, оказывается, что исследователи имеют основания исключать эти языки из числа «законных» представителей германской группы и, в частности, не учитывать их данные в глоттохронологических подсчетах.
 

Примечания

1. Следуя Беликову, я буду называть креолом или креольским языком «всякий язык с потенциально неограниченными коммуникативными возможностями, восходящий к пиджину» [Беликов 2006: 53].

2. Отметим, впрочем, что язык брауи считается наиболее ранним ответвлением дравидийской семьи, - а такая картина очень похожа на «ветвление» семьи с креольским языком в случае вымирания языка-лексификатора, см. выше.


Литература

Беликов 2006 - В. И. Беликов. Конвергентные процессы в лингвогенезе (диссертация в виде научного доклада, составленная на основе опубликованных работ, представленная к защите на соискание ученой степени доктора филологических наук).

Бурлак,Старостин 2005 - С. А. Бурлак, С. А. Старостин. Сравнительно-историческое языкознание. М.: «Academia».

Дыбо 1996 - А. В. Дыбо. Семантическая реконструкция в алтайской этимологии. Соматические термины (плечевой пояс). M.: «Языки Русской Культуры».

Мейе 1938 - А. Мейе. Введение в сравнительно-историческое изучение индоевропейских языков [A. Meillet. Introduction а l’étude comparative des langues indo-européennes. Paris: Hachette]. М.–Л.: Государственное социально-экономическое издательство.

Хелимский 2000 - Е. А. Хелимский. «Говорка» - таймырский пиджин на русской лексической основе // В: Е. А. Хелимский. Компаративистика, уралистика: Лекции и статьи. М.: «Языки русской культуры».


Источник текста - сайт www.nostratic.ru.