(Глагольные и именные категории в системе функциональной грамматики. - СПб.,
2013. - С. 81-86)
Со времени создания В. В. Виноградовым учения о предикативности прошло более
полувека; однако спорные вопросы этой теории до сих пор не решены. Предикативность
как категория, приписываемая всем без исключения типам предложений-высказываний,
по-прежнему многолика: если применительно к каноническим двусоставным предложениям
ее облик вполне определен, то в отношении, скажем, к инфинитивным и генитивным
предложениям ее контуры размыты; что же касается высказываний типа Ну-ну,
Вот еще!, Ни боже мой! и т. п., то ясно видеть в них предикативность умел,
по-видимому, только сам создатель теории.
Во второй половине 50-х гг. в советском языкознании развернулась дискуссия
о предикативности, продолжавшаяся до середины 70-х гг. Учение В. В. Виноградова
при этом не только получило поддержку, но и подверглось критике, суть которой
заключалась, в частности, в следующем: 1) если под предикативностью понимается
выраженность в предложении модального, темпорального и персонального значений,
то она совпадает с понятием сказуемости; возникает дублирование терминов и понятий;
2) если предикативность трактуется как "то, что делает предложение предложением",
то она оказывается понятием, лишенным реального содержания, тавтологичным по
сути и ничего не добавляющим к нашим знаниям об устройстве предложения [Стеблин-Каменский
1956; 1971]. Соображения критического характера высказывали В. Г. Адмони [Адмони
1956], И. П. Распопов [Распопов 1958; 1961], О. А. Крылова-Самойленко [Крылова-Самойленко
1965].
Тем не менее, понятие предикативности утвердилось в отечественной традиции
именно в трактовке В. В. Виноградова. Не столько потому, что критические замечания
оппонентов были отведены содержательными аргументами (немногочисленные подобные
попытки, разумеется, были), сколько потому, что дискуссия свелась к выражению
по-разному мыслящими специалистами своих взглядов на проблему, но не привела
- и вряд ли могла привести - к выработке единой теоретической концепции. При
этом большинство ученых склонялось к уточнению и/или внутренней дифференциации
понятия предикативности, но не отвергало его. Объединить весьма различные точки
зрения было, по-видимому, слишком трудной задачей, поскольку ситуация в теоретическом
синтаксисе этой эпохи была (и во многом остается) типичной для гуманитарных
наук вообще, т. е. напоминала строительство одного и того же здания несколькими
бригадами с разных сторон, без согласованного плана, без единого начальства
и без общего фундамента. Университетские же преподаватели стремились опереться
на источники, хотя бы осененные авторитетом Академии наук, - а в них излагалась
концепция В. В. Виноградова. Еще в 1961 г. Т. П. Ломтев афористично выразил
возобладавшую точку зрения: "То, что обладает свойством предикативности, есть
предложение; то, что не обладает этим свойством, не есть предложение" [Ломтев
1961: 67]. Вопрос о сущности предикативности так и остался решенным лишь отчасти:
наилучшим образом - для канонического предложения, для остальных типов - либо
частично, либо... никак.
Мы исходим из того, что понятие предикативности отражает реально существующее
явление - но настолько сложное, что охватить его сущность дефиницией, ставящей
во главу угла лишь один какой-либо его аспект, невозможно. В онтологическом
аспекте предикативность тесно связана с понятиями предикации и предикативного
отношения, в грамматическом аспекте - со структурным ядром предложения,
в функциональном аспекте - с коммуникативностью как ведущим свойством
высказывания. Грамматический аспект в существующей традиции разработан лучше
других (хотя есть возможность дополнений), функциональный освещен, в частности,
в [Дымарский 2005]; здесь остановимся на онтологическом.
Понятие предикации имеет сложную историю. Безусловна его тесная связь
с понятием предиката и с предикабилиями, под которыми Аристотель понимал,
выражаясь современным языком, логические типы предикатов [1]
В представлениях средневековых схоластов предикация - познавательный акт, отображаемый
суждением, структура которого, если отвлечься от частностей, сводилась к формуле
S есть P.
В XIX–XX вв. понятие предикации дифференцируется: различаются логико-философское
и лингвистическое понятия предикации, причем второе из них тесно сближается
с понятием предложения. В Толковом словаре русского языка под ред. Д. Н. Ушакова
(СУ) читаем: "1. Определение, раскрытие содержания субъекта предикатом (филос.).
2. Установление предикативной связи между членами предложения (грам.)". В Словаре
современного русского литературного языка (БАС) повторено то же толкование.
В дальнейшей лексикографической практике эта дифференциация или сохраняется
(например, в Современном толковом словаре русского языка Т. Ф. Ефремовой, 2000),
или углубляется: "1. Лог. Определение, раскрытие содержания категории субъекта
предикатом. 2. Лингв. Отнесение содержания высказывания к действительности,
осуществляемое в предложении" (Большой толковый словарь русского языка под ред.
С. А. Кузнецова (БТС), 2000). Можно полагать, что появление толкований, подобных
приведенному в БТС, прямо связано с утверждением в отечественной традиции трактовки
предикативности, разработанной В. В. Виноградовым.
Вместе с тем близость приведенных дефиниций к понятию предикативности не означает
их синонимичности - как друг другу, так и понятию предикативности. Толкование,
восходящее к СУ, сводит "грамматическое" понятие предикации к формальной составляющей
предикативности, на которой В. В. Виноградов настаивал меньше всего; однако
оно сохраняет очевидную преемственность с тем понятием предикации, которое СУ
характеризует как философское. Толкование же, предложенное в БТС, заставляет
усомниться в существовании такой преемственности (правомерна даже постановка
вопроса о распаде полисемии), зато оно существенно ближе к главной идее В. В.
Виноградова: из него следует, что предикация и предикативность соотносятся между
собой так же, как отнесение и отнесенность, т. е. как процесс
и его результат. Предикация предстает как процесс реализации предикативности.
Такое понимание предикации вступает, однако, в противоречие с известным тезисом
Л. С. Выготского: "Внутренняя речь по своему синтаксическому строению почти
исключительно предикативна" [Выготский 1934: 211]. Мысль ученого была развита
его последователями: "внутренняя речь <...> является прежде всего предикативным
образованием. <...> оставаясь свернутой и аморфной по своему строению,
она всегда сохраняет свою предикативную функцию" [Лурия 1979: 140–141].
Н. И. Жинкин, настаивая на принципиальной несводимости внутренней речи к редуцированной
внешней, называл язык внутренней речи "предметно-изобразительным кодом" и подчеркивал
его универсальность и неизбыточность: "Язык внутренней речи свободен от избыточности,
свойственной всем натуральным языкам. Формы натурального языка определены строгими
правилами, вследствие чего соотносящиеся элементы когерентны, т.е. наличие одних
элементов предполагает появление других, - в этом и заключена избыточность.
Во внутренней же речи связи предметны, т. е. содержательны, а не формальны"
[Жинкин 1964: 36]. Предметность, содержательность связей внутренней речи и есть
ее "почти исключительная предикативность": ведь эти связи устанавливаются между
предикатами, поскольку связи каждого субъекта со своим предикатом заданы самим
фактом течения речемыслительного процесса и во внутренней речи не актуализируются.
Если понятие предикации неразрывно связывать с предложением, то есть с внешней
речью (так как во внутренней речи законченного предложения нет и не может быть),
то становится неясным, как вообще возможна внутренняя речь. Очевидно, что появление
не только цепочки предикатов, как представлял себе внутреннюю речь Л. С. Выготский,
но даже одного предиката возможно только тогда, когда по отношению к некоторому
заданному, наличному на текущий момент в сознании предмету мысли (→ субъекту)
некая сущность (предмет, признак, понятие etc.) приобретает статус предицирующего
его компонента. Предикация, следовательно, должна трактоваться как ментальный
акт, предшествующий внешней речи, а следовательно, и предложению, - ментальный
акт, который может частично отображаться во внутренней речи - в последнем случае
средствами предметно-изобразительного кода.
Отнюдь не каждый акт предикации обязательно получает дальнейшее воплощение
не только во внутренней, но и во внешней речи. Это еще одна причина, заставляющая
отказаться от тесного привязывания понятия предикации к понятию предложения,
тем более - к понятию предикативности в трактовке В. В. Виноградова.
Результатом акта предикации является установление предикативного отношения,
которое, в полном соответствии с традицией, трактуется как отношение субъекта
и предиката. Когда мы думаем, что наблюдаем воплощение предикации во внешней
речи, мы в действительности наблюдаем воплощение результата этого акта - предикативного
отношения.
Воплощения же эти многообразны: это не только 1) полная предикативная группа,
но также 2) тема-рематическая структура, и 3) свернутая предикативная группа,
и, наконец, 4) высказывания, содержащие лишь вербализацию наиболее рематической
составляющей предикативного компонента (Скорее, скорее!). Явления (3–4)
объединяются тем, что каждому из них может быть поставлено в соответствие (1)
или (2). Но, кроме таких явлений, существуют 5) высказывания типа Ну-ну,
Вот еще! - в принципе не возводимые ни к (1), ни к (2).
За всеми типами высказываний стоят ментальный акт предикации и его продуктпредикативное
отношение, но это не означает, что члены последнего всегда отображены в компонентах
данного высказывания или что предикативное отношение воплощается в грамматической
связи между такими компонентами. Тип (2), например, может быть реализован средствами
языка, вообще не располагающего средствами морфологического кодирования компонентов
синтаксической структуры, в силу чего никаких грамматических элементов, реализующих
связь между топиком и комментарием, в нем нет и быть не может [Ли, Томпсон 1982];
говорить в этом случае о предикативной группе и о предикативности, вкладывая
в эти понятия тот же смысл, что и применительно, допустим, к славянским языкам,
представляется нецелесообразным. В еще большей мере последнее относится к типу
(5).
Все дело в коммуникативном намерении говорящего: именно оно, а не акт предикации
запускает механизм порождения высказывания. Им же определяется и то, должно
ли предикативное отношение получить воплощение в высказывании, а если должно
- то как и в какой мере. В случае модально-ситуативного высказывания (5), например,
не получают воплощения ни субъект, ни предикат, ни компонент собственно предикативной
связи; их отсутствие в высказывании, однако, компенсируется его тесной и однозначной
связью с ситуацией, вне которой подобные модели не функционируют (подробнее
см. [Дымарский 2005]).
О предикативности же имеет смысл говорить в том случае, когда по меньшей мере
один компонент высказывания поддается идентификации в качестве участника предикативного
отношения.
Таким образом, онтологически предикативность должна интерпретироваться как
опосредованное коммуникативным намерением говорящего отображение предикативного
отношения в структуре высказывания. В грамматическом плане предикативность -
двусторонний механизм, включающий 1) грамматическое маркирование компонентов,
соответствующих компонентам предикативного отношения, и 2) актуализацию этого
отношения путем его локализации в мыслимой действительности через соотнесенность
с базовыми параметрами текущей коммуникации. Вторая составляющая грамматического
аспекта предикативности есть в то же время и ее функциональный аспект.
Примечания
1. Аристотель в "Топике" выделяет
четыре предикабилии: род (γένος, genus), вид (ε'ίδος, species), собственное
отличие ('ίδιον, proprium), случайное, или привходящее, отличие (συμβεβηκός,
accidens). Порфирий во "Введении к "Категориям" Аристотеля"
в качестве пятой предикабилии указывает еще видовое отличие (διαφορά, differentia)
[Стяжкин, Субботин 1967].
Литература
Адмони В. Г. О модальности предложения // Уч. зап. ЛГПИ
им. А. И. Герцена. 1956. Т. XXI. Вып. 1. Выготский Л. С. Мышление и речь.
М., 1934.
Дымарский М. Я. Высказывание и коммуникативность // Проблемы функциональной
грамматики: Полевые структуры. СПб., 2005.
Жинкин Н. И. О кодовых переходах во внутренней речи // Вопросы языкознания.
1964. № 6.
Крылова-Самойленко О. А. О предикативности // Научные доклады высшей школы.
Филологические науки. 1965. № 1.
Ли Ч. Н., Томпсон С. А. Подлежащее и топик: новая типология языков // Новое
в зарубежной лингвистике. Вып. ХI. Современные синтаксические теории в американской
лингвистике. М., 1982.
Ломтев Т. П. О совещании по теории синтаксиса // Вестник МГУ. Сер. VII. Филология
и журналистика. М., 1961. № 5.
Лурия А. Р. Язык и сознание. М., 1979.
Распопов И. П. К вопросу о предикативности // Вопросы языкознания. М., 1958.
№ 5.
Распопов И. П. Проблема предикативности в лингвистической литературе // Уч.
зап. Башкирского гос. ун-та. Вып. 8. Сер. филол. наук. Уфа, 1961. № 2 (6).
Материалы и наблюдения по русскому языку.
Стеблин-Каменский М. И. О предикативности // Вестник ЛГУ. 1956. № 20, вып.
4.
Стеблин-Каменский М. И. Предикативность? // Теоретические проблемы синтаксиса
современных индоевропейских языков: Тезисы докладов. Л., 1971.
Стяжкин Н. И., Субботин А. Л. Предикабилии // Философская энциклопедия. Т.
4. 5 т. М., 1967.
