Следите за нашими новостями!
Philology.ru - Русский филологический портал
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

Н. Хомский

НЕСКОЛЬКО МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ЗАМЕЧАНИЙ О ПОРОЖДАЮЩЕЙ ГРАММАТИКЕ

(Вопросы языкознания. - М., 1962. - № 4. - С. 110-122)

 
§ 1. Настоящие замечания вызваны рядом критических обсуждений [1] последних работ по дескриптивному синтаксису и синтаксической теории, проведенных в рамках порождающей грамматики [2]. Я постараюсь пояснить некоторые вопросы, которые, очевидно, явились источником недоразумений и путаницы в отношении целей и исходных пунктов указанных работ, а также попытаюсь наметить пути расширения подобных исследований и охвата ими некоторых важных областей, до сих пор остававшихся без внимания [3].
С самого начала полезно провести различие между данными (data) и фактами. Данные, которыми располагает лингвист, состоят из определенных наблюдений над формой и употреблением высказываний. Факты же языковой структуры, которые лингвист старается обнаружить, выходят далеко за пределы этих наблюдений. Грамматика того или иного языка представляет собой, по сути дела, гипотезу о принципах построения предложений в этом языке. Грамматика излагает основанные на фактах постулаты (правила), па которых базируются данные, собранные на определенном этапе. Мы судим о правомерности или ложности этой гипотезы по тому, насколько при помощи грамматики можно упорядочить имеющиеся данные, насколько удовлетворительное объяснение всей совокупности эмпирических наблюдений дается на основе той или иной грамматики, насколько всеобъемлющи обобщения, сделанные в грамматике, как грамматика «вмещает и себя» новые данные. Огромное количество данных доступно любому человеку, с детства говорящему на определенном языке; факты же языковой структуры остаются скрытыми от него.
Теория языковой структуры представляет собой гипотезу о лингвистических универсалиях. Согласно этой теории, грамматики любого человеческого языка построены тем или иным специфическим для данного языка образом. При этом необходимо дать особую характеристику различным видам грамматик (схема грамматического описания) и разработать метод, позволяющий избирать определенную грамматику из множества возможных (каждая избранная грамматика должна быть совместимой с имеющимися данными того или иного языка и давать возможность сформулировать специфический ряд основанных на фактах постулатов относительно изучаемого языка). Правильность подобной теории проверяется вполне надежным (хотя и косвенным) методом. Для этого необходимо выяснить ценность того или иного вида избранной грамматики в смысле, описанном выше.
Лингвист, который занимается исключительно языковыми данными, а не фактами языка (в указанном широком смысле), очень ограничивает область своих исследований [4]. Грамматическое описание, которое не дает ничего, кроме «компактного и расчлененного отображения инвентаря высказывании из данного языкового арсенала (corpus)» [5], не может претендовать и на полноту получаемых в результате наблюдений. Такое описание ориентировано на малое, в связи с чем и сам круг интересов при описании соответственно ограничен.
В SS я разбирал те виды грамматик, которые в значительно большей степени ориентируются на факты. Порождающая грамматика в смысле, изложенном в SS, вовсе не представляет собой большого собрания тщательно упорядоченных предложений, снабженного комментариями об этих примерах и указаниями о методах построения подобных же предложений. Порождающей грамматикой нельзя назвать и разбор кратких и понятных условных изображений (например, инвентарей, фонем, морфем, категорий или типов конструкций), в терминах которых можно репрезентировать высказывания, входящие в арсенал языка. Порождающая грамматика - это система эксплицитно сформулированных правил, при помощи которых каждой последовательности фонов (независимо от того, входят они в данный язык или нет) дается структурное описание, содержащее всю информацию о том, как эта последовательность фонов репрезентируется на каждом языковом уровне, и, в частности, информацию о том, построена ли данная последовательность фонов правильно (т. е. образует грамматически отмеченные предложения) [6], а если нет, то в каких отношениях она отклоняется от нормы (well-formedness) [7]. Между прочим, в такой грамматике различается класс совершенно правильно построенных (полностью отмеченных) предложений. Таким образом, назначение порождающей грамматики состоит в том, чтобы «порождать в языке любое число высказываний, кроме тех, которые наблюдаются исследователем заранее, т. е. порождать новые высказывания, большинство, если не все из которых должны быть непреднамеренно признаны отмеченными при экспериментальной проверке носителями данного языка» [8] (именно это важнейшее, по словам Хоккета, условие определяет ценность порождающей грамматики). Мне бы только хотелось добавить к замечанию Хоккета, что грамматика должна не только определять бесконечно большой класс правильно построенных высказываний, но должна также дать каждой последовательности фонов структурное описание. Такое описание должно дать возможность объяснить, как употребляется и понимается данное высказывание, т. е. должно дать структурную информацию, без которой невозможно серьезно проводить дальнейшую работу.
В SS для сравнительного изучения предложены три теории порождающей грамматики. Первая (основанная, в соответствии с теорией Маркова, на понятии конечного состояния), как было показано мною, оказалась неадекватной предъявляемым к ней требованиям. Вторая теория - это формализованный и несколько обобщенный вариант теории непосредственно составляющих, истолкованной в терминах теории порождающей грамматики. Третья представляет собой трансформационную модель. На основе рассмотрения различных видов лингвистических данных я старался показать, что теория непосредственно составляющих несовершенна и что на теорию трансформации можно возлагать больше надежд. Исследования, появившиеся с того времени [9], кажется, не опровергают этого утверждения. Мы имеем в виду основанный на фактах постулат относительно структуры английского языка и, более широко, структуры естественных языков вообще. Правомерность постулата такого рода можно проверить следующими способами: построением других видов грамматик, дающих больше возможностей исследовать данные, лежащие в основе теоретических выкладок; выяснением вопроса о том, подходит ли грамматика данного типа для того или иного естественного языка в связи с определенными формальными особенностями высказываний на этом языке и т. д.
§ 2. Исследование порождающей грамматики, описанное в SS, было обусловлено необходимостью объяснить способность говорящего с легкостью производить и понимать бесконечное число новых предложений (а также признавать их правильно построенными или в той или иной мере отклоняющимися от нормы) (см. SS, стр. 15 [418-419]). Порождающую грамматику следует рассматривать как характеристику определенных аспектов этой способности, причем особое внимание уделяется общим и универсальным принципам последней [10]. Если мы хотим обеспечить успешное осуществление этих целей, то создаваемые нами грамматики должны быть настолько точными, чтобы дать возможность сделать выводы, применимые непосредственно к обширным и разнообразным лингвистическим данным. С этим требованием редко считаются в традиционных или современных исследованиях [11], что в некоторой степени, очевидно, объясняется неформальностью лингвистических описаний, как традиционных, так и современных.
Изучение точных порождающих грамматик с ясными выводами из них (и общая структура таких грамматик) в настоящее время находится в зачаточном состоянии. В традиционных грамматиках при получении структурных описаний элементов, отсутствующих и собрании примеров, обычно полагаются на сознание и языковую интуицию читателя. Нет сомнения в том, что непосредственно не воспринимаемые признаки грамматической структуры но выражаются в грамматике, рассчитанной на сознательного человека. Этот последний каким-то неизвестным образом приобретает способность производить и понимать новые предложения, усвоив представляемую ему информацию из краткой традиционно]! грамматики. Изучение порождающих грамматик является естественным продолжением традиционной описательной лингвистики. Характерно, что современная лингвистика занимается более узкой проблемой создания инвентарей элементов, в терминах которых можно представить те или иные высказывания, и уделяет мало внимания правилам порождении высказываний со структурным описанием [12].
§ 3. Имея в виду те цели, которые были изложены в § 2, мы должны использовать различные данные для определения правомерности тех или иных порождающих грамматик, или, еще шире, для построения определенных теорий порождающей грамматики. Так, в SS, TAS и в других работах я занимался рассмотрением следующих данных:
1. а) фонетические транскрипции; б) оценка совпадения признаком высказываний; в) оценка правильности построения высказываний; г) изучение двусмысленности, обусловленной структурными причинами; д) оценка идентичности или различия в типе предложений; е) оценка целесообразности определенных классификаций и сегментаций и т. д. [13].
Под а) я имею в виду данные «импрессионистической» фонетики обычного типа, например запись контуров ударения и т. д. В основе категории б) лежат интуитивные оценки «одинаковости - неодинаковости», которые совершенно необходимы для дескриптивной фонологии [например, наблюдение, что в моей нормальной речи latter и ladder с фонематической точки зрения - идентичны (имеются в виду их фонематические признаки), но writer и rider - фонематически различны]. Для иллюстрации категории в) я приводил такие примеры, как: 2) colorless green ideas sleep furiously «бесцветные зеленые идеи спят бешено»; 3) furiously sleep ideas green colorless «бешено спят идеи зеленые бесцветные»; 4) the child seems sleeping «ребенок кажется спящим»; 5) the book seems interesting «книга кажется интересной» и некоторые другие. Я не в меньшей мере уверен в том, что предложения 2 и 5 построены правильно, а 3 и 4 - неверно, чем я уверен в традиционных фонетических записях (например, в различных вариантах транскрипций light house keeper's) или в определенных оценках одинаковости и различия. Под рубрикой г) я разбирал такие образования, как flying planes can be dangerous «полеты на самолетах могут быть опасными (или: летящие самолеты могут быть опасными)»; I found the boy studying in the library «я нашел, что мальчик занимается в библиотеке (или: я нашел занимающегося мальчика в библиотеке)» и т. д. Примеры категории д) - различны по своему характеру. Так, в этой связи я занимался проблемой грамматического объяснения того факта, что did you eat the apple, who ate the apple, what did you eat «Вы съели яблоко?, кто съел яблоко?, что Вы съели?» и т. д. естественно рассматривать как особый тип предложений (в отличие от you ate the apple и т. д.), а также проблемой интуитивно очевидной разницы между the police suspected the man behind the bar «полиция заподозрила человека за решеткой (или: на скамье подсудимых)»; ...questioned the man behind closed doors «... допросила человека при закрытых дверях»; ...put the man behind bars «... бросила человека за решетку». Были подняты многие другие вопросы подобного рода, например, почему smoking men скорее означает загоревшихся («дымящих») людей, а не людей, которые курят. Что касается целесообразности сегментации и классификации, то при оценке теории морфемного анализа было бы абсурдным не учитывать тот факт, что в 6 [it ended late ([IDendld + léyt], [D] - альвеолярный затвор), несомненно, содержатся, по крайней мере, четыре морфемы, а при определении правомерности теории классов слов не принимать во внимание то, что boy, horse, justice в определенном смысле являются словами другого типа по сравнению с compel, retain, bring.
Все подобные соображения вполне обычны в традиционной грамматике. Соображения типа а), б), е) ясно сформулированы в современной структурной лингвистике. Так, и основе методологических исследований американских дескриптивистов лежит информация типа е), которая принимается за известную. Если бы кто-либо предложил теорию морфемной сегментации, позволяющую заключить, что 6 содержит две морфемы, этот вывод, очевидно, считался бы достаточным основанием для отвержения самой указанной теории. То же относится к методам (например, к процессам подстановки) обнаружения классов, определения фонем и т. д. Эти методологические исследования (а также обусловливаемые ими споры) становятся совершенно непонятными, если не сделать вполне законного допущения, что они представляют собой попытку точно охарактеризовать то, что частично уже дано интуитивно. Попытки определить «фонему», «морфему» и т. д. предполагают наличие ряда ясных случаев применимости или неприменимости этих терминов, в связи с чем и можно проверить правомерность предлагаемого определения. То же относится к попытке определить «правильно образованные (грамматически отмеченные) предложения в английском языке» (т. е, построить английскую грамматику) или в каком-либо произвольном языке L'. В свете сказанного выше понятно, что речь идет о попытках определить и обобщить факты, лежащие в основе данных, доступных наблюдению, и объясняющие их. Отказ от использования данных типа 1 уничтожил бы лингвистику как отдельную дисциплину в той же мере, в какой отказ от учета чувств и восприятий субъекта уничтожил бы психофизику. В обоих случаях мы пытаемся (хотя весьма различными способами) найти основу для интуитивных суждений, хотя трудность получения надежной и вполне релевантной информации очевидна.
Ясно, что огромное количество данных описанного типа доступно исконным носителям того или иного языка (хотя отсюда не следует, что подобные данные легко выявить). Бессмысленно отказываться от использования таких данных при оценке определенной формулировки ряда правил того или иного вида грамматики (т. е. правил, которые носители языка тем или иным образом усвоили к тому моменту, когда они достигли способности производить и понимать новые предложения) или принципов, лежащих в основе грамматической структуры вообще.
Мне представляется, что при изучении грамматической структуры именно данным описываемых выше порядков необходимо дать точную характеристику и объяснение а также свести эти данные к некоторому числу общих принципов. Порождающую грамматику можно представить себе как теорию языка, пытающуюся охарактеризовать я объяснить данные этого рода. Эта точка зрения подробно разбирается в SS (например, в §§ 6, 8), в EML и в других работах, и я проиллюстрирую свои мысли еще несколькими примерами.
В случае данных типа 1а) необходимо стараться при помощи порождающей грамматики выявить общие правила, лежащие в основе определенных фонетических наблюдений. Важно показать, как контуры ударения фраз и отдельных слов в английском языке обусловливаются их структурой по НС и сегментными фонемами [14]. Такое исследование должно содержать разбор редукции гласных (как, например, во втором слоге compensation, но не condensation в моей речи) в терминах НС и структуры слога (ср. EML и SPE). Необходимо также объяснить, почему такие элементы, как telegraph, aristocrat (в контекстах ≠ - ≠, - + y, - + ic) и т. д., обладают строго определенным рядом вариантов. Это можно сделать, показав, что указанное явление обусловливается применением независимо мотивированных правил (ср. EML и SPE) и так далее в бесчисленном множестве подобных случаев. Правомерность порождающей грамматика (т. е. возможность выяснения при помощи такой грамматики фактов, лежащих в основе языковой структуры) оценивается в той мере, насколько она позволяет вскрыть, каким образом посредством относительно малого числа простых систематизированных правил объясняется значительное количество таких данных (ср. выше § 1).
В случае данных типа 1в) порождающая грамматика показывает взаимные связи между независимыми суждениями о правильности построения тех или иных структур и формулирует общие правила, на основе которых можно вывести разнообразное множество таких суждений (ср., например, 6). Многочисленные примеры см. в SS, TAS, GEN.
Имеется второй путь изучения данных типа 1. Можно попытаться выяснить объективные экспериментальные методы характеристики этих интуитивных наблюдений. Так, в отношении традиционных фонетических наблюдений типа 1а) можно заняться отысканием объективных акустических или артикуляторных коррелятов тех явлений, которые лингвисту представляются на слух в виде уровня ударения, качества гласных и т. д. В отношении данных типа 1в) можно провести опыты на поведение (behavioral tests), которые по своим результатам будут соответствовать интуитивным суждениям о правильности построения [15].
Таким образом, имеются два подхода к языковым данным. Можно охарактеризовать эти данные как на основе порождающей грамматики, так и при помощи экспериментальной проверки. Эти два подхода не являются, однако, альтернативами. Безусловно, что оба они оправданы, и нам хотелось бы применить их таким образом чтобы они давали сходные результаты. Важно понять, что каждый из этих методов дополняет, но не предопределяет один другого.
Независимо от того, какой метод мы используем, ключ успешной работы заложен в данных, которые стимулируют исследование (в нашем случае - это данные [16]). Предположим, например, что кто-либо высказывает эмпирическое суждение о том, что уровень ударения соответствует физической мере интенсивности. Можно, однако, быстро обнаружить, что ударение в таком определении вовсе не соответствует «импрессионистическим » транскрипциям, при помощи которых производится фонетическая запись 1а). Исходя из этого было бы абсурдным заключить, что транскрипции неверны, что фонология строится на песке и т. д. Отсутствие соответствия в этом случае может просто указывать на то, что избран неправильный эксперимент [17]. Подобным же образом, когда опыт со спаренными высказываниями не дает возможности показать, что writer и rider с точки зрения их фонемного состава различны в моей речи, это означает, что указанный эксперимент требует пересмотра и усовершенствования. Если тот или иной эксперимент, применяемый для проверки грамматической отмеченности (т. е. 1в), не дает возможности показать требуемое различие между 2 и 5, с одной стороны, и 3 и 4 - с другой, то из этого можно заключить лишь, что указанный эксперимент не является совершенным. Другими словами, мы оцениваем качество и релевантность эксперимента (и порождающей грамматики) в зависимости от того, насколько этот эксперимент соответствует изучаемым данным. Нет никакого труда построить плохую грамматику. В равной степени очень легко поставить плохой эксперимент. Ни то, ни другое не представляет интереса.
§ 4. Мне хотелось бы здесь разобрать некоторые критические замечания в отношении SS. Рассмотрим сначала G Хилла. Хиллу в этой работе удалось показать лишь то, что несколько экспериментов, которые он испробовал, оказались очень плохими. Негативные результаты, полученные Хиллом, с моей точки зрения, не представляют интереса, и я не вижу причин находить эти результаты удивительными [18].
Так, если информатору задать вопрос: «какое из данных предложений является грамматически отмеченным?», не объяснив ему предварительно, как следует понимать этот вопрос, он, конечно, будет считать, что его ответы не представляют никакого интереса для характеристики данных типа 1в). Подобным же образом, если спросить у информатора: «что Вы слышите?», то его ответы вряд ли будут фонетически релевантными [т. е. мало соотнесенными с 1а)]. Если же спросить: «эти предложения - одинаковы или различны?», не указав, что мы имеем в виду под этим вопросом, то не. следует ожидать, что результаты этого эксперимента будут соотносимы с классификацией признаков высказываний как идентичных или различных с точки зрения их фонемной структуры [ср. 16)]. Отсутствие соответствия в таких случаях ничего не говорит о правомерности наблюдений типа 1а), 16), 1в); оно просто указывает, как и следовало ожидать заранее, что для получения релевантной информации о сознательных реакциях говорящего необходимы более совершенные средства [19].
Хилл предлагает один эксперимент, который мог бы дать полезные результаты. При этом эксперименте информатору предлагаются два ряда высказываний и задается вопрос, имеется ли в обоих рядах одно и то же формальное соотношение. Хилл считает этот опыт «более структуральным», чем непосредственный эксперимент по проверке грамматической отмеченности, и более подходящим для трансформационного анализа [20]. Насколько я могу понять рассуждение, которое привело к такому выводу, мне кажется, что оно основано на путанице двух порядков. Речь идет прежде всего о природе трансформационных отношений: некоторые ряды, которые Хилл приводит в своем опыте, содержат предложения, связанные друг с другом с точки зрения трансформации, другие же ряды не связаны таким образом. Если Хилл считает указанный эксперимент особенно пригодным для трансформационной грамматики, то это, очевидно, частично объясняется тем, что он неправильно истолковал техническое употребление термина «грамматическая трансформация» в SS, TAS, GEN и в других работах. Хилл употребляет этот термин в значении любого, формально формулируемого отношения между предложениями. Я не думаю, что указанный термин когда-либо употреблялся в таком значении.
Во-вторых, в работе Хилла вполне очевидна путаница в отношении между терминами «порождающая грамматика» и «трансформационная грамматика». Хилл, очевидно, отождествляет обе эти грамматики. Сходным же образом Болинджер считает, что замечания Якобсона о грамматической отмеченности (я вернусь к ним ниже) имеют особое значение для трансформации (см. LSLE, стр. 377). На самом деле ни замечания Хилла, ни замечания Якобсона не имеют прямого отношения к трансформационной модели порождающей грамматики. Они скорее относятся к порождающей грамматике как таковой, т. с. к построению точных грамматик с, эксплицитными следствиями о правильности построения высказываний. Изучение грамматической отмеченности предложений никак не совместимо со взглядом, что определенная, трансформационная теория, предложенная в SS, GEJN и в других работах, является самой перспективной специфической чертой порождающих грамматик. Этой проблемой скорее должны заниматься те исследователи, которые интересуются синтаксисом в традиционном смысле или вопросами, разбираемыми выше в § 2.
Следует, наконец, пояснить еще одно критическое замечание в адрес трансформационной грамматики, даваемое в G. Хилл находится под впечатлением, что исследователи трансформационных моделей для порождающей грамматики рассматривают предложения в основном как цепочки напечатанных слов и что мы не согласны с тем, что «язык в первую очередь представляет собой звуковую систему и лишь во вторую - графическую». По его мнению, этим можно «объяснить отрицательное отношение многих структуралистов» к трансформационному анализу. В SS, GEN и в других работах грамматика рассматривается как состоящая из двух компонентов: синтаксического и морфофонемного. Первый порождает бесконечный класс цепочек минимальных синтаксически функционирующих единиц. Каждая такая цепочка, кроме того, автоматически получает структурное описание. Морфофонсмный компонент грамматики в конечном итоге превращает каждый элемент, даваемый как выходной продукт (output) синтаксического компонента, в фонетическую репрезентацию высказывания. Как SS, так и GEN посвящены главным образом синтаксическому компоненту. С другой стороны, ряд исследований был посвящен морфофонемному компоненту порождающей трансформационной грамматики [21]. Однако тот факт, что выходным продуктом порождающей грамматики является репрезентация речи, вполне ясно изложен в SS (например, на стр. 46) и в GEN [22].
Якобсон в своей BVGM также указывает на неудовлетворительную интерпретацию в SS таких примеров, как 6) colorless green ideas sleep furiously; 7) furiously sleep ideas green colorless.
Эти критические замечания (положительно оцененные в LSLE Болинджера) я нахожу весьма любопытными и загадочными. Критика Якобсона в отношении этих примеров, а также его замечания о грамматической отмеченности и о степени грамматической правильности вообще, как мне кажется, вполне поддерживают мои взгляды, высказанные в SS - в определенной части эти замечания представляют собой просто пересказ положений SS с использованием слегка измененной терминологии. Поэтому я считаю, что Якобсон и Болинджер абсолютно неверно истолковали точку зрения, изложенную в SS.
В SS примеры 6 и 7 использовались для иллюстрации бесполезности: а) поисков семантически обоснованного определения «грамматической отмеченности», или б) попытки определить грамматическую отмеченность в терминах порядка аппроксимации. Так, 6, но не 7, безусловно, является правильно построенным предложением (или, по крайней мере, в большей степени, чем 7), хотя а) ни 6, ни 7 не являются «значимыми » (meaningful) в каком-либо смысле, независимом от грамматической структуры, и б) оба предложения не дифференцируются в терминах статистического порядка аппроксимации. Те же примеры можно было бы использовать для иллюстрации невозможности: в) определить «грамматическую отмеченность» в терминах модели «грамматически правильных морфем», ибо 8 имеет ту же модель, что и 6, а 9 - ту же модель, что и 7. Считать, что морфемы -ly и т. д. в 6 и 8 - различны, было бы равносильно априорному заключению по вопросу, требующему исследования: 8) harmless seem dogs young friendly (- less - - s - - ly) «Безобидными кажутся собаки молодые дружественные»; 9) friendly young dogs seem harmless (- ly - - s - - less) «Дружественные молодые собаки кажутся безобидными».
Якобсон указывает, что мы можем различить грамматическую структуру 6 (но не 7) и что «эти грамматические отношения создают значимое предложение». Он также замечает, что только б может быть использовано в стихе [23], что мы можем поставить вопросы к этому предложению и различить в нем некоторые метафоры и т. д. Все эти замечания лишь подтверждают положение SS о том, что именно 6, а не 7 является грамматически отмеченным и что - определенная значимость этого предложения может формулироваться лишь на основе его независимо различаемой грамматической структуры. Тот факт, что независимо различаемые «грамматические отношения создают значимое предложение», вполне согласуется с утверждением SS о том, что только на основе значимости высказывания нельзя заключить о его грамматической отмеченности. Если возражать против этого положения, то необходимо будет признать, что имеется абсолютный семантический признак «значимость», который можно приписать высказываниям совершенно независимо от рассмотрения их грамматической структуры (можно показать, что этот признак применим к В, но не к 7). Трудно поверить, однако, что кто-либо серьезно может придерживаться этого взгляда.
Из рассмотрения таких примеров, как 6, 7 (и многих других примеров различного рода; ср. SS, § 9), вытекает, что восприятие грамматических отношений в предложении не связано с априорной и независимой идентификацией семантических свойств и что изучение грамматической структуры совершенно независимо от значения. Далее, как отмечается в SS (стр. 101): «изучение значения настолько осложнено (даже после определения языковых элементов - носителей значения и их отношений), что любая попытка изучать значение независимо от такого определения исключается [24]. Иными словами, если нам даны какой-то язык и его формальные средства, мы можем и должны изучать семантическую функцию последних (как, например, это делает Якобсон в "Beitrag zur allgemeinen Kasuslehre", TCLP, 6, 1936), но мы не можем, очевидно, найти абсолютных семантических единиц, известных до построения грамматики и используемых для того, чтобы тем или иным образом определить грамматические величины».
Замечания Якобсона не дают повода для пересмотра указанных выше выводов. Якобсон заявляет, что, признав предложение грамматически отмеченным и определив его грамматические отношения, говорящий может истолковать его; для этого следует учесть, как в данном конкретном случае функционируют определенные формальные элементы и конструкции. Якобсон отмечает, что вообще легче подобрать то или иное объяснение грамматически отмеченной последовательности (по сравнению с грамматически неотмеченной). Такая точка зрения вполне совпадает, однако, с концепцией, сформулированной в SS [25].
В этой связи мы можем обратиться к рассмотрению того, что Болинджер называет семантической основой трансформационной грамматики (LSLE, стр. 377). Он утверждает, что «если известно значение seem, мы можем с некоторой уверенностью предсказать, что образование *Не is seeming мало вероятно». При определенной интерпретации это замечание совершенно правильно. Можно было бы также утверждать, что, зная значение seem, можно диагностировать появление этого элемента в контексте I saw - boy, или, зная значение in, можно предсказать неотмеченность I saw in boy и т. д. [26]. Однако подобные допущения являются целесообразными лишь в том случае, когда мы имеем дело с определенной характеристикой значения seem, in и т. д. безотносительно к их грамматической функции, лишь на основе которой можно предсказать функцию значения [27]. Если же этого нет, то утверждение Болинджера сводится к наблюдению (выраженному весьма сбивчиво), согласно которому seem не встречается в длительной форме (progressive). В общем мне представляется, что долгий спор о зависимости грамматических категорий от значения не выходит за пределы словопрений: никто еще не привел убедительных доказательств важности такой зависимости.
В противовес SS Якобсон также считает, что понятие «степень отмеченности» - неприемлемо. Однако здесь, по моему мнению, вопрос лишь в терминологии. Якобсон признает (BVMG, последний параграф), что имеется определенная шкала «стирания» корреляции между «синтаксическими формами и выражаемыми ими реляционными понятиями»; он также настаивает на различении буквального и переносного употребления. Однако именно такие соображения и обусловливают изучение отклонений от отмеченности, против чего Якобсон возражает. Вопрос состоит лишь в том, является ли изучение подобных проблем естественным продолжением грамматических исследований (т. е. в какой мере соображения, важные для изучения принципов построения предложений, могут дать систематическое объяснение подобных явлений). Я считаю, что в определенной мере это возможно; и изучение степеней отмеченности (или, если хотите, шкалы «стирания» корреляции синтаксических форм и выражаемых ими реляционных понятий) является попыткой показать, как простое обобщение некоторых привычных понятий может способствовать уяснению самих указанных проблем.
§ 5. В связи с большими недоразумениями в вопросах терминологии мне хотелось бы подчеркнуть, что я использую термины «грамматическая отмеченность» и «степень отмеченности» в узко специальном смысле (хотя и связанном в той или иной мере с обычным). В частности, из утверждений, что предложение является «полуотмеченным» или отклоняется от грамматической нормы, вовсе не следует, что такое предложение «предосудительно» (BVGM, стр. 144) или что его употребление исключается и запрещается. Для этого, насколько я понимаю, нет никаких «онтологических» оснований (LSLE, стр. 377, BVGM, стр. 144), за исключением тех, которые отражены в грамматических категориях и подкатегориях. Использование предложения, которое в той или иной мере является грамматически полуотмеченным, не более предосудительно, чем использование трансформа, далеко отошедшего от своего ядра. В обоих случаях мы делаем попытку произвести углубленный анализ структуры предложения; цель такого анализа в конечном итоге сводится к тому, чтобы оправдать выводы, полученные на основе менее тщательного изучения использования и интерпретации высказывании. Есть случаи, когда употребление предложений, отклоняющихся по своей грамматической структуре от отмеченных, вполне уместно. Ср., например, такие фразы, как a grief ago у Д. Томаса [28], или ироническое выражение Веблена perform leisure. В этих и в многочисленных подобных случаях определенный стилистический эффект достигается именно отклонением от грамматической отмеченности.
При анализе высказывания, грамматически отклоняющегося от отмеченного, мы пытаемся интерпретировать его, опираясь на все те признаки грамматической структуры, которые сохраняются в этом высказывании, и на все аналогии его с совершенно правильно построенными предложениями. Интересно в связи с этим, что полностью отмеченные высказывания не нуждаются в какой-либо интерпретации (именно поэтому хорошо подобранные примеры отклонения от грамматической нормы могут нередко оказаться более полезными при анализе; см. сноску 23). При изучении грамматически полуотмеченных высказываний часто стараются дать различные интерпретации в специально подобранных контекстах, что и дает основание заключать о том, что эти примеры не отклоняются от грамматической нормы. Такой подход бьет совершенно мимо цели, так как затушевывает важное различие между классом высказываний, для которых нет необходимости в искусственной интерпретации на основе аналогий, и высказываниями, которые можно истолковать лишь посредством отношений к верно подобранным элементам того же класса.
Так, например, когда Якобсон замечает (BVGM, стр. 144), что golf plays John можно было бы считать вполне ясным высказыванием, он совершенно прав. Но когда он заключает, что это высказывание в такой же мере соответствует грамматическим правилам английского языка, что и John plays golf, то он слишком суживает понятие «грамматическое правило», исключая возможность принципиально разграничить указанные две фразы. Заключение о ясности первого из этих высказываний основывается на ряде последовательных операций, которые мы производим при его интерпретации. Первой из таких операций является признание факта, что эта фраза отклоняется от определенного грамматического правила английского языка, в данном случае от избирательного правила, определяющего грамматические категории подлежащего и дополнения при глаголе play. Подобные операции совершенно не нужны в отношении неотклоняющейся (и, следовательно, не представляющей интереса) фразы John plays golf.
Я вовсе, однако, не хочу сказать, что каждое выражение, представляющее трудности интерпретации или употребленное в переносном смысле, является грамматически полуотмеченным (или наоборот). Основное заключается в том, в какой степени особенности употребления и понимания высказываний можно выяснить путем анализа и обобщения грамматических понятий. В приведенном выше случае, как и во многих других, мне представляется это возможным. В связи с этим было бы совершенно произвольным и нецелесообразным утверждать, что теория грамматической структуры ограничивается изучением таких относительно неважных вопросов, как согласование, флективно-отмеченные категории и т. д. [29].
Короче говоря, мне не кажется, что игнорировать различия подкатегорий, входящих в ряд John plays golf, golf plays John, John plays and, более правомерно, чем соответственно видеть человека своими глазами, на абстрактной картине и в чернильной кляксе. Тот факт, что мы можем дать определенную интерпретацию во втором случае и даже иногда в третьем (используя при этом все имеющиеся возможности), не стирает различий между этими тремя слоями.
Подобные примеры заставляют нас изучать степени грамматической отмеченности. В дополнение к данным 1 мы можем попытаться, например, объяснить тот факт, что такие фразы, как 10, не находятся на столь же крайнем полюсе «нарушения» грамматических правил, как 11, хотя подобные предложения, строго говоря, не соответствуют правилам языка в той же мере, как 12: 10) a grief ago; perform leisure; golf plays John; colorless green ideas sleep furiously; misery loves company; John frightens sincerity; what did you do to the book, understand it? «горе тому назад; совершать отдых; гольф играет в Джона; бесцветные зеленые идеи спят бешено; несчастье любит компанию; Джон пугает искренность; что ты сделал с этой книгой, понимаешь ее?»; 11) a the ago; perform compel; golf plays aggressive; furiously sleep ideas green colorless; abundant loves company; John sincerity frightens; what did you do to the book, justice it? «a the тому назад; совершить заставить; гольф играет агрессивный; бешено спят идеи зеленые бесцветные; обильный любит компанию; Джон искренность пугает; что ты сделал с книгой, правосудие ее?», 12) a year ago; perform the task; John plays gofl; revolutionary new ideas appear infrequently; John loves company; sincerity frightens John; what did you do to the book, bite it? «год тому назад; исполнить задание; Джон играет в гольф; революционные новые идеи появляются редко; Джон любит компанию; искренность пугает Джона; что ты сделал с этой книгой, кусаешь ее?».
Здесь возможны бесчисленные градации грамматической отмеченности. Можно попытаться выразить эти отличия в терминах порождающей грамматики и (что гораздо важнее) найти определенное объяснение существования указанных различий (путем изучения порождающей грамматики).
Возникает вопрос: каковы те процедуры, посредством которых грамматика может дать произвольной последовательности фоной структурное описание, указывающее на степень ее грамматической отмеченности, на степень отклонения от грамматической регулярности и на сам вид отклонения (ср. § 1). Это вполне естественный вопрос в рамках § 2.
Допустим, что у нас имеется грамматика, порождающая бесконечный ряд высказываний со структурным описанием. Назовем единицы, в терминах которых эти высказывания репрезентируются нейтральным термином «формативы» (термин предложен Болинджером). Предположим далее, что на уровне m у нас имеется иерархия категорий формативов со следующей структурой. На уровне 1 у нас имеется одна категория, обозначаемая С11 (категория всех формативов). На уровне 2 - категории, обозначаемые С21, ... , С2n2. На уровне 3 нам даны категории С31, ... , C3n3, где n3 < n2 и т.д. вплоть до уровня m с категориями Сm1 ,... , Сmnm (1 < n2 < С < ... nm). На каждом уровне категории являются полными (exhaustive) в том смысле, что каждый форматив принадлежит по крайней мере одной из них, а иногда и более чем одной категории (в случае грамматической омонимии). Можно также обусловить, чтобы каждый уровень представлял собой более мелкую градацию по сравнению с предыдущим, т.е. подразделение категорий предыдущего уровня на подкатегории.
Допустим, что категории уровня m - это мельчайшие категории, используемые в правилах порождающей грамматики, т.е. члены Сm1 взаимозаменяемы в ряду порождаемых высказываний. При этом многие из них могут содержать лишь один форматив.
Для большей конкретности укажу, что под формативами я имею в виду английские слова [30]. Предположим, что мы имеем дело с иерархией из трех уровней. Тогда С11 = класс всех слов. Пусть С12 = существительные, C22 = глаголы, С23 = прилагательные, С24 = прочие слова. Пусть, С31 ,..., С3j будут подкатегориями глаголов (только транзитивные формы, глаголы с неодушевленными дополнениями и т.д.), подкатегориями существительных и т.д. Тогда каждую последовательность слов можно репрезентировать соответственно последовательностью категорий первого, второго и третьего уровней, к которым эти слова принадлежат. Так, misery loves company репрезентируется С11, С11, С11 - на первом уровне, С21, C22, С21 - (т.е. СГС) на втором уровне, Сабстр Гk Cабстр - на третьем уровне (т.е. указанные элементы выражают соответствующие члены C3i. Согласно одному из избирательных правил порождающих грамматик (т.е., но трансформационной модели SS, одному из ограниченных контекстом правил составляющей структуры), Гk встречается только с одушевленными предметами. Таким образом, высказывание misery loves company не будет порождено грамматикой, a John loves company будет. Однако пример misery loves company на втором уровне имеет репрезентацию, общую с порожденным высказыванием, а именно СГС. Поэтому мы называем это предложение полуотмеченным на уровне 2. Что же касается abundant loves company, то это предложение лишь на уровне 1 имеет репрезентацию, общую с порожденным высказыванием, и потому называется грамматически неотмеченным.
Даже не вдаваясь в детали, вполне ясно, что подобным же образом мы можем приписать степень грамматической отмеченности любой последовательности формативов в случае, когда порождающая грамматика заменяется иерархией категорий. Степень грамматической отмеченности - это мера отдаления высказывания от порожденного ряда абсолютно правильно построенных предложений; при этом общая величина, репрезентирующая последовательность категорий, показывает, в каких отношениях изучаемое высказывание отклоняется от нормы [31]. Чем больше порожденный язык ограничивается категориями уровня т (т. е. чем уже избирательные ограничения), тем более совершенной является градация высказываний но степеням грамматической отмеченности. В процессе уточнения грамматического описания (т. е. при детальном изучении ограничений встречаемости в естественных предложениях) не «выпадает» ни одно высказывание. Подвергая анализу иерархию категорий, мы просто производим более мелкую градацию высказываний по степеням грамматической отмеченности и, таким образом, увеличиваем способность грамматики отмечать различия между высказываниями [32].
Таким образом, при помощи порождающей грамматики, заменяемой иерархией категорий, можно приписать определенную степень грамматической отмеченности любой последовательности нормативов. Если бы удалось показать, каким образом иерархию категорий можно получить на основе порождающей грамматики, то лишь эта последняя давала бы возможность приписывать степени грамматической отмеченности. Имеются несколько способов осуществления этой задачи.
Прежде всего, следует учесть, что трансформационная грамматика на промежуточных уровнях репрезентации пользуется такими символами, как «существительное,
прилагательное, ...» (в добавление к более узким подкатегориям), даже в тех случаях, если назначением такой грамматики является порождение узкого класса грамматически полностью отмеченных предложений (ибо эти более широкие категории вносят определенное упрощение в область трансформационных правил). Таким образом, вполне возможно, что иерархия категорий будет включаться в правила поэлементной структуры трансформационной грамматики. При этом мы можем иметь дело с релевантной иерархией или с определенным видом приближения к построению таковой [33].
Построение иерархии категорий на основе ряда высказываний можно представить себе и в другом плане. Мы имеем в виду определение анализа на оптимальную категорию k при произвольной величине k. Предположим для простоты, что у нас имеется набор предложений (corpus) одинаковой длины. Пусть С1, ..., Ck будут (возможно, налагающимися друг на друга) категориями, дающими исчерпывающую классификацию формативов, которые встречаются в инвентаре предложений. Тогда каждое предложение репрезентируется, по крайней мере, одной категориальной последовательностью. Каждая такая категориальная последовательность, в свою очередь, является репрезентацией многих последовательностей формативов, в частности таких, которые могут и не оказаться в первоначальном инвентаре примеров. Таким образом, выбор категории к расширяет наш набор примеров и превращает его в ряд предложений, которые в терминах этих категорий неотличимы от предложений первоначального инвентаря.
Анализ на оптимальную категорию k естественно определить как такой, который минимально расширяет сам инвентарь примеров, т. е. наилучшим образом отражает
отношения заменяемости элементов в пределах этого инвентаря. Если для каждой величины к провести анализ на оптимальную категорию k, то этот анализ можно избрать как уровень иерархии (в случае, если он дает значительное преимущество перед анализом на оптимальные категории k - l, но не уступает анализу на оптимальные категории k + l). Легко убедиться, что имеются случаи, когда при анализе на оптимальную категорию к получаются накладывающиеся друг на друга классы (омонимы) [34].
При этом можно отказаться от ограничения, согласно которому все предложения должны быть одинаковой длины, а набор примеров должен быть определенной протяженности (finite). При уточнении подобных положений [35] открывается еще одна возможность - на основе самой порождающей грамматики подразделять высказывания, не порождаемые непосредственно, по степеням отмеченности. Это достигается посредством категориальной иерархии, которая получается при анализе порожденных предложений.
Указанный метод - бузусловно схематичен и сильно упрощен. Тем не менее такой подход к проблеме определения синтаксических категорий имеет много выгодных особенностей и важных преимуществ по сравнению с другими методами (например, но сравнению с процедурой подстановок) [36], которые описывались в специальной литературе (подробнее см. LSLT). В частности, указанный подход открывает возможность построения иерархии категорий и подкатегорий и позволяет дать обоснованное общее решение проблемы распознавания омонимов. Этот метод разбирается здесь лишь как пример того направления, в котором можно было бы продолжить исследования отклонений от грамматической отмеченности.
 

Примечания

1. A. Hill, Grammatically, «Word», XVII, 1, 1961 (далее - G); R. Jakobson, Boas' view of grammatical meaning, «American anthropologist», LXI, 1959 (далее - BVGM); Bolinger, Linguistic science and linguistic engineering, «Word», XVI, 1960 (далее - LSLE).

2. Особенно в отношении моей работы «Syntactic structures» ('s-Gravenhage, 1957; далее - SS).

3. Многое из того, что говорится в данной статье, является пересказом моих замечаний, сделанных ранее в SS или в «A transformational approach to syntax» [«Proceedings of the III Texas conference on problems in the analysis of English», ed. by A. A Hill - в печати (далее - TAS)].

4. В своей работе LSLE Болинджер различает два подхода к лингвистическому описанию: «ориентированный на данные» (data-oriented) и «ориентированный на модель» (model-oriented). Смысл этого различения, по Болинджеру, заключается в том, что при исследованиях, ориентированных на модель, менее принимаются во внимание факты языка как такового. Основное различие описываемых Болинджером подходов, по моему мнению, в том, что при использовании метода, «ориентированного на данные», ограничиваются обычно рассмотрением узкого круга непосредственно доступных фактов; при применении этого метода не делается попытки точно сформулировать какие-либо более глубокие обобщения.
В этой связи следует помнить, что даже самый ограниченный ряд эксплицитно сформулированных рекурсивных (итеративных) правил в действительности может охватить намного больше фактов, чем самое огромное собрание примеров, произведенное на основе метода, «ориентированного на данные». Ниже мы вернемся к этому вопросу.

5. В одном месте своих «Methods in structural linguistics» (Chicago, 1951) З. Харрис считает это «главнейшей задачей работы в области дескриптивной лингвистики». Позднее, однако, он замечает (стр. 372), что «анализ приводит к формулировкам, которые дают возможность синтезировать, или диагностировать, высказывания на данном языке». Именно этот ряд формулировок я называю грамматикой, хотя я не уверен, что последнее из цитированных утверждений в настоящее время оправдано (т. е. что какие-либо известные процедуры дают возможность получить адекватную грамматику). Однако это другой вопрос. Здесь мне важно было только показать различие в целях при указанных подходах.

6. В грамматиках того типа, который изучается в SS, часть структурного описания последовательности фонов представляет собой их репрезентацию на уровне структуры фразы. Это достигается посредством ряда абстрактных цепочек, которые можно эквивалентно представить в виде дерева с маркированными узлами (подробнее см. SS и приводимую там литературу). Полностью отмеченными предложениями, порождаемыми грамматикой, являются те, которые репрезентируются деревом, на вершине которого имеется лишь один узел S (где S является особым начальным символом структурной грамматики, лежащей в основе построения таких предложений). Трансформационные правила важны также при репрезентации фразовой структуры, хотя вопрос о том, как это делается, еще удовлетворительно не разрешен. См. мою «Logical structure of linguistic theory» (1955 - мимеогр. изд.; далее LSLT), выдержкой из которой является SS, а также «On the notion "rule of grammar"» («Proceedings of the Symposia on applied mathematics», XIII, 1961).

7. T е. предложениям, не порожденным непосредственно, все же можно приписать определенную степень грамматической отмеченности и дать структурное описание, показывающее их соотношение с непосредственно порожденными предложениями. Специальная глава LSLT посвящена этому вопросу, который бегло разбирается также в SS (сноски 2 и 7 главы V). Ниже (§ 5) мы возвратимся к этой проблеме.

8. См. Ch. Hockett, Two models of grammatical description, «Word», X, 1954 (перепечатано в сб. «Readings in linguistics», ed. by M. Joos, Washington, 1957); см. также Сh. Hockett, A note on «structure», UAL, XIV, 1948 (также перепечатана в «Readings...»).

9. Например, TAS, которая в большой мере является выдержкой из книги Р. Б. Лиза «Grammar of English nominalizafcions» (Baltimore, 1960; далее - GEN).

10. Теорию порождающих грамматик, естественно, можно рассматривать как описание некоторых главнейших навыков, наблюдаемых при усвоении языка ребенком. Подробнее см. мою работу «Explanatory models in linguistics» («Proceedings of the International congress on logic, methodology and philosophy of science», ed. by P. Suppes, August, 1960 - в печати).

11. За некоторыми очень небольшими исключениями (например, в отношении флективных парадигм традиционного типа). При наличии списка лексических элементов парадигма дает точные указания для построения ряда флективных форм определенной протяженности. Ясно, однако, что это не представляет решающего значения.
Как раз на синтаксическом уровне интуитивный характер грамматических описаний и недостатки таких описаний становятся особенно очевидными, ибо именно здесь данные нельзя уместить в список определенного размера. Мне представляется, однако, что ввиду интереса современных лингвистов именно к инвентарю элементов, а не к грамматическим правилам, некоторые важные аспекты фонологии вышли из сферы лингвистического исследования, например вопросы типа разбираемых ниже. Дальнейшие замечания об этом см. в EML, а также в кн.: М. Halle, N. Chomsky, Sound pattern of English (в печати, далее - SPE).

12. В SS я отметил некоторые исключения из этого. В частности, правила Харриса для перехода от морфем к высказываниям можно истолковать как модель порождающей грамматики, а предложенная Хоккетом модель (в соответствии с теорией Маркова) была специально построена в качестве порождающей грамматики предложений.

13. Чтобы избежать возможных недоразумений, отметим, что данные этого рода релевантны для определения качества грамматики и грамматической теории. Эти данные, однако, не должны использоваться для построения пли выбора того или иного вида грамматики в том плане, как ото вытекает из теории лингвистической структуры. Указанное различие является основным (подробнее см. SS и EML). Так, можно построить общую теорию лингвистической структуры, которая окажется настолько эффективной, что даст возможность посредством определенных данных о языке [ограниченных в рассматриваемом контексте а), б), в)] создать порождающую грамматику этого языка, т. е. получить как раз те данные, которыми располагает ребенок при усвоении языка. Такая процедура является разумной, если целью изучения порождающей грамматики является построение модели определенного рода для изучения языка. Однако при оценке того, насколько указанная теория изучения языка соответствует реальной языковой практике, неизбежно придется принять во внимание данные г), д), е ) .

14. См. N. Chomsky, M. Halle, F. Lukoff, On accent and juncture in English, сб. «For Roman Jakobson», The Hague, 1956. Новая упрощенная и обобщенная трактовка этого материала в связи с общим изучением фонологических процессов содержится в SPE. Частично эти мысли можно найти в EML и (в более раннем варианте) в моем докладе на IV Техасской конференции (1959).

15. Лингвисты обычно мало занимались этим подходом к языковым данным. Так, даже в отношении 16), для проверки которого был предложен очень хороший эксперимент (опыт 3. Харриса со спаренными высказываниями; см.: Z. Harris, указ. соч., стр. 32 и сл.), в лингвистической литературе нет ни одной работы, посвященной объективной оценке результатов этого опыта, несмотря на тот факт, что отношение совместимости (одинаковости - различия) признаков высказывания считалось (после публикации «Postulates» Блумфилда) краеугольным камнем структурной лингвистики. Нет сомнения, что этот эксперимент (в том виде, в каком он обычно описывается) часто не дает правильных результатов. Были предложены некоторые пути его совершенствования (например, в SS, стр. 96), но они не были систематически изучены.

16. В определенной мере, конечно, теоретические исследования или практические эксперименты могут привести нас к необходимости отвергнуть первоначальные данные как нерелевантные или неверные. Можно полагать, что в результате систематических исследований можно усовершенствовать наше понимание того, что является естественными границами данной дисциплины и изучение каких явлений может помочь углублению анализа языковой структуры.

17. Ряд неудачных попыток найти нужный эксперимент в конце концов может поставить под сомнение имеющиеся фонетические данные, хотя трудно сказать, когда это оправдано. Так, мы можем обнаружить следующее: то, что фонетист воспринимает как уровень ударения, определяется частично не акустическими закономерностями, а идеальной моделью ударения, которая приписывается высказыванию правилами порождающей грамматики (т. е. фонетист может «слышать» нечто, отсутствующее в полном объеме в звуковой волне, но предусмотренное грамматической структурой звуковой волны, природу которой фонетисту удалось в определенной мере осознать). Мне представляется, что это полностью не исключено в отношении уровней ударения (ср. SPE).
Подобным же образом ряд неудачных попыток получить суждение о том, что 2 и 5 значительно отличаются в определенном отношении от 3 и 4, в конце концов может поколебать нашу уверенность в правильности того или иного суждения, по крайней мере у некоторых говорящих. Вполне допустимо, как мне кажется, что некоторые говорящие на английском языке не осознают разницу между 2 и 5 и подобными им примерами, с одной стороны, и 3, 4 (или tall the man cigar the smoked black «высокий the человек сигара the курил черный» с любой интонацией; ср. G, сноска 4) и т. д., с другой. Такой человек, если он существует, будет иметь не больше успеха в изучении синтаксиса, чем глухой в качестве фонетиста.

18. Очевидно, Хилл придерживается мнения, что я предложил эти эксперименты как общий критерий грамматической отмеченности или степени грамматической отмеченности. Однако это неверно. С самого начала я разъяснил в SS (стр. 13 [418]), что не предлагаю какого-либо общего эксперимента на поведение. Я утверждал (мимоходом при обсуждении порядка аппроксимации, стр. 16 [419]), что говорящий на английском языке будет рассматривать 3, а не 2 как последовательность несвязанных слов, произнося каждое из них с интонацией законченного целого. При этом говорящий легче вспоминает 2, чем 3, и легче заучивает первый из этих примеров, несмотря на то, что оба они являются для него новыми. Я старался не вводить читателя в заблуждение относительно возможности того, что мои замечания могут представить общий критерий грамматической отмеченности (так, эти замечания неприменимы в случаях 4 и 5). Позднее, на стр. 35-36 [441] я сделал несколько дополнительных замечаний о фонетических признаках, связанных с отклонением высказывания от грамматической отмеченности, причем вовсе не указывал какого-либо общего операционного критерия.В самом деле, мне вообще неизвестны такие критерии.
Между положениями SS и результатами Хилла имеется лишь один разнобой, а именно следующий: в отличие от меня, Хилл обнаружил, что его информаторы не произносили каждое слово в 3 с интонацией закопченного целого. Этому, однако, не следует удивляться. В экспериментах, которые проводил Хилл, соответствующие инструкции и установки могут иметь значительное влияние на ответы информаторов. Именно поэтому, между прочим, ни мои замечания, ни комментарии Хилла нельзя серьезно считать описанием процедуры эксперимента. Вывод о «статистической надежности» (G, стр. 7) в связи с такими ни к чему не обязывающими замечаниями показывает лишь непонимание того, что является серьезным научным экспериментом. Во всяком случае вопрос о том, как читается определенная последовательность слов 3 (ведь речь идет только об этом), не представляет такой важности, чтобы по нему можно было проводить длительную дискуссию.

19. Это особенно отмечается в работе: Maclay, Sleator, Responses to language. Judgements of grammaticalness, UAL, XXX, 1960, стр. 281. Опыты указанных авторов, очевидно, дали лучшие и более релевантные результаты, чем те, которые описывает Хилл. В своей работе «Language, purposive behavior and evolution» (1958, мимеогр. изд.) Э. Леннеберг описывает опыт по проверке грамматической отмеченности примера 2, а также предложений, получаемых при произвольных перестановках слов в этом примере. Опыт Леннеберга, проводившийся со студентами Массачусетского технологического института, предварительно получившими соответствующие инструкции (указанные в его работе), дал ожидаемые результаты, полностью совпадающие у всех информаторов.

20. Следует отметить, что этот эксперимент (в том виде, в каком он был проведен) пока не оказался полезным. Так, он не дает возможности ответить на вопрос, какое из двух предложений (the child is sleeping, the child seems sleeping «ребенок спит, ребенок кажется спящим») следует отвергнуть как отклоняющееся от правильного построения. Далее, этот опыт не позволяет, как мне кажется, делать обобщения о таких различиях, как 2-3, Возможно, однако, что этот опыт поддается усовершенствованию. Вообще указанный эксперимент следует рассматривать как один из целой серии опытов, на основе которых, возможно, удастся дать определенную характеристику грамматической отмеченности.

21. Особенно см. М. Halle, Sound pattern of Russian, The Hague, 1960. Этот вопрос является центральным также в моем «Transformational basis for syntax» («Proceedings of the IV Texas conference...», ed. by A. A. Hill - в печати). Та же проблема обсуждается в одном из разделов TAS.

22. Очевидно, мое замечание в SS привело Хилла к заключению, что трансформационная грамматика имеет дело прежде всего с графикой, а не с речью. Это замечание следующее: «В прошлом языковом опыте говорящего слова whale "кит" и of могут иметь одинаковую (т. е. нулевую) частотность появления в контексте I saw a fragile - "я видел хрупкого - ", и все же говорящий немедленно заявит, что лишь первая из этих подстановок приводит к грамматически правильному предложению» (стр. 16 [419]). Смысл указанного замечания сводился к тому, что оценка правильности построения предложений не может основываться на статистическом порядке аппроксимации. Это вполне очевидно и вряд ли заслуживает большего внимания, чем уделено в моем беглом замечании. Правда, приведенная формулировка требует определенной квалификации читателя. То же можно было бы сформулировать и иначе. Так, можно было бы сказать, что в контексте Σ (где Σ представляет собой фонетическую транскрипцию I saw a fragile, произнесенного с законченной интонацией и т. д.) /weyl/ будет истолковано как знакомый лексический элемент whale, /əv/ с ударением 4 будет отвергнуто, а с ударением 1 либо рассмотрено как новый незнакомый лексический элемент, или как форма цитаты of. Очевидно, к этому можно добавить и другие оттенки значения. Мне кажется, однако, что точность и строгость анализа более полезны не в разборе подобных вопросов, а в других областях.

23. Хилл, напротив, считает, что 7, а не 6 могло бы быть строкой современной поэзии (G, стр. 4). Как Хилл, так и Якобсон ссылаются на письменный язык поэзии для доказательства этих (противоположных) тезисов. Однако вопрос о том, встречается ли последовательность слов в стихе, не имеет никакого значения, ибо совершенно ясно, что отклонение от правил построения не только терпимо (как в прозе, так и в поэзии), но может с успехом применяться как стилистический прием (ниже мы вернемся к этому вопросу). Следует отметить, что наше замечание никак не является новым наблюдением; ср., например, Empson, Seven types of ambiguity (Meridian), стр. 34: «Требования стихотворного размера дают возможность поэту употребить слова и выражения, не являющиеся обычными в разговорной речи, так что в этих случаях читатель должен вспомнить и сопоставить различные сходные образования в разговорном языке, оценивая вероятность каждого из них в зависимости от их близости к рассматриваемому случаю. Именно поэтому поэзия может быть более компактной (хотя внешне и менее точной), чем проза. Именно поэтому невнимание поэта к современному разговорному стилю... ведет к таким пагубным результатам...».

24. В исследованиях, посвященных значению, это положение считается аксиомой. Ср., например, Ziff, Semantic analysis, Ithaca, 1960.

25. Темпоральные усложнения этого описания не следует принимать слишком буквально. Я считаю, что разумная апперцепционная модель должна давать возможность идентифицировать грамматическую структуру независимо от семантических соображений (то же относится и к модели изучения языка). Сам по себе этот вопрос - очень широкий, и я здесь не буду входить в подробности. Мне хотелось бы только подчеркнуть, что те, кто считает семантику в том или ином смысле основой для грамматики, очевидно, не отдают себе отчет в том, насколько экстремистским и неправдоподобным является их утверждение. Если следовать указанной концепции, то получается, что имеются абсолютные семантические величины, идентифицируемые в шумах независимо от присущей им грамматической структуры (в частности, от лексических элементов). Возможно, что здесь имеется в виду менее широкое утверждение. Однако, насколько мне известно, таковое никогда ясно не формулировалось.

26. Выражение «вероятность встречаемости» часто используется вместо такого узкоспециального термина, как «грамматическая отмеченность». Использование этого выражения имеет видимость объективности, которая, однако, вводит нас в заблуждение. Практически нельзя предсказать, что именно вероятно в речи.

27. Следует подчеркнуть что в исследованиях, посвященных значению, аргументация обычно обратна указанной. Так, нередко утверждают, что знание, зрение и т. д. вовсе не являются теми процессами, к которым применимо известное правило: глаголы know, see (подобно seem) в своих обычных значениях, как правило, не встречаются в длительной форме.

28. Один из примеров, проанализированных в интересной работе Циффа, посвященной отклонению от грамматической отмеченности [«On understanding "understanding"» (мимеогр. изд.- 1960)].

29. Отметим, что если мы таким образом произвольно ограничим изучение грамматики, то даже не сможем объяснить различие между 6 и 9, с одной стороны, и 7, 8 - с другой, ибо это различие выражается лишь в терминах категорий, которые устанавливаются на основе определенных синтаксических соображений, далеко выходящих за пределы вопроса флективности. Если же мы посредством правил (построенных с использованием таких синтаксических категорий, как прилагательное, существительное и т. д.) можем различить 6 от 9, то подобным же образом па основе правил, учитывающих синтаксические подкатегории одушевленного существительного и т. д., можно различить John plays golf от golf plays John. Здесь мы имеем дело лишь с более мелкой разновидностью привычных категорий. Я не вижу между ними никакой принципиальной разницы. Для отделения друг от друга таких категорий, как существительное, прилагательное и т. д., никогда не предлагалась какая-либо общая процедура, которая в равной степени была бы применима к более мелким подкатегориям. Я возвращусь к этому вопросу ниже.

30. Это - только иллюстративный пример.

31. Таким путем можно репрезентировать лишь одно «измерение» отклонения от грамматической отмеченности. Есть и другие способы. Ср., например, SS, § 5, сноску 2. В случаях, не вызывающих затруднений, можно дать более дробную градацию высказываний (здесь, однако, я не буду входить в такое рассмотрение).

32. Вполне естественно задать вопрос: где должен кончиться анализ категориальных иерархий? Это, однако, не является вполне очевидным. По мере того, как уточняются грамматические правила, мы можем обнаружить, что наша грамматика сливается с так называемой логической грамматикой. Это означает, что мы изучаем небольшие налагающиеся друг на друга категории формативов, причем каждую категорию в настоящее время (при наличии грамматики) мы можем признать определенным семантическим признаком. Если при серьезном изучении проблемы приведенное положение окажется правильным, то тем интереснее. Мы сможем, таким образом, заключить, что изучение принципов построения предложений действительно ведет к все более глубокому осознанию употребления и понимания высказываний (при их непрерывном анализе).

33. Эта возможность вытекает из некоторых замечаний Р. Б. Лиза.

34. В общем вполне естественно, что перекрывание категорий ведет к расширению ряда порожденных предложений, ибо сами категории увеличиваются. Поэтому вообще анализ расчлененных категорий (на основе изложенной выше оценочной процедуры) следует предпочитать анализу равного числа перекрывающихся категорий. Предположим, однако, что перекрываются настоящие омонимы, например категории С и Г в таких элементах, как /riyd/ (read, reed) и т. д. Тогда открывается возможность двух репрезентаций предложений read the book (ГАС или СAC), the reed looks tall (АСГП или АГГП) и т. д. Ср. единственный способ репрезентации этих предложений (ГАС и АГГП), если /riyd/ означает Г. В каждом случае мы можем избрать ту репрезентацию, которая (безотносительно к прочим условиям) обусловливается сопоставлением с другими предложениями (в приведенных примерах - ГАС и АСГП). Таким образом, накладывая категории друг на друга, можно сократить число порожденных предложений. Следовательно, наложение категорий друг на друга допустимо в том случае, когда выигрыш, получаемый таким путем, значительно превосходит «убыток» (разрастание протяженности категорий). Необходимо исследовать вопрос о том, можно ли определить омонимы как элементы, перекрывающиеся в оптимальном ряду категорий на определенном уровне. Некоторые данные в пользу такого допущения содержатся в LSLT.

35. Этот подход к градации степеней грамматической отмеченности был описан более подробно в LSLT и с некоторыми подтверждающими эмпирическими данными в лекции в Лингвистическом институте в Чикаго в 1954 г., а также в прениях на IV Техасской конференции.

36. Часто предлагается, чтобы категории определялись в терминах тех или иных рядов флективных морфем. Однако при отсутствии общих правил выбора релевантных рядов (такие правила, насколько мне известно, никогда не формулировались) подобные определения являются совершенно ad hoc. В этих случаях обычно желают избежать необходимости найти определенную основу разбиения на категории.