БОЛЬШОЙ СЛОВАРЬ РУССКОЙ РАЗГОВОРНОЙ ЭКСПРЕССИВНОЙ РЕЧИ (Предисловие)
(СПб.., 2004)
Живая речь всегда экспрессивно окрашена, говорящий стремится к выразительности,
так или иначе отражающей его эмоциональное состояние, настроение, внутреннюю
самодостаточность или неудовлетворенность, одобрение или неодобрение происходящего,
вследствие чего им даются самые разнообразные ценностные, образно-ассоциативные,
игровые, комические и пр. характеристики окружающего мира и самого субъекта
речи. Русский язык располагает широким набором средств для реализации этой естественной
потребности говорящего, для репрезентации самых разных экспрессивных состояний
и характеристик. Это стилистические, мотивационные, оценочные, эмотивные, образные
и многие другие языковые и речевые средства, добавочные компоненты экспрессивности
в составе значения слова и фразы - экспрессемы, либо собственно выразительные
слова и идиомы, так называемые экспрессивы.
Разумеется, экспрессия окрашивает не всякое повествование. Существует немало
нормативных и функциональных ограничений к ее использованию: в зависимости от
темы, от условий или от целевой установки общения повествование может строиться
исключительно с помощью нейтральных слов и выражений, либо с преимущественным
применением общенаучной и специальной терминологии, стандартизированных оборотов,
общепринятых клише, как это происходит в строго научной и официально-деловой
речи, особенно в их письменных формах и жанрах. В текстах такого рода принято
воздерживаться от экспрессивных единиц и совершенно недопустимо использовать
снижающие слова и обороты типа сдохнуть, балдёж, туфтовый, дурья башка, гнать
тюльку.
Некоторые ограничения предполагает и так называемая публичная речь - повествование,
предназначенное для широкого, массового восприятия. Прежде всего это устные
и письменные формы средств массовой коммуникации, передачи телевидения, радио,
публикации общенациональных и региональных газет и журналов, рекламные тексты.
В некотором смысле к ним тяготеет и массовая литература, современная беллетристика
«широкого потребления», особенно приключенческая. Сложившаяся в русской культуре
традиция требует сдержанности и умеренности слова в публичной печати и в публичной
речи, в которые «непечатное слово» и «нецензурная брань» до недавнего времени
категорически не допускались. Между тем, в последнее время ситуация резко изменилась.
Печатные средства массовой информации, новейшая публицистика, звучащая публичная
речь отбросили большинство из привычных для читателя и слушателя нормативных,
стилистических и этических ограничений и по выразительности и эмоциональной
окраске максимально приблизились к живой обыденной речи со всеми присущими ей
функциональными особенностями. Более того, разговорные, а то и сниженные единицы
языка стали использоваться даже в деловой и научной речи.
Произошло глобальное снижение, массовая «экс-прессивация» публичного общения,
официальной коммуникации, в которых совсем не редкими стали не только экспрессивы
разговорной речи, но даже и прежде невозможные за пределами обыденной речи грубые,
бранные, вульгарные речевые единицы.
Чем объяснить эту резко возросшую популярность низкого стиля и активное проникновение
его единиц в другие стилистические сферы?
Объяснений может быть множество, но главное состоит в том, что к началу ХХI
столетия в русском культурном и языковом пространстве произошла «смена нормативной
основы литературного языка»: нормотворческая значимость письменного языка художественной
литературы стала уступать свою функцию устной речи публичных каналов общенациональной
коммуникации. Практически это означает, что постепенно языковое сообщество стало
ориентироваться в своем представлении о речевых идеалах и эталонах не на образцовый
язык русских писателей, «властителей дум», как это было в XIX веке и отчасти
в первой половине ХХ столетия, а на звучащую публичную речь средств массовой
информации (СМИ).
Причины такого «культурного переворота» очевидны. Во-первых, и прежде всего,
это цивилизационные процессы - бурное развитие электронных средств массовой
информации, радио и телевидения, которые несомненно превзошли не только письменную
книжную речь, но и газетно-публицистическую по широте охвата адресатов, по оперативности
распространения информации, моментальности и текущей актуальности коммуникации,
а значит, и по влиянию на массы.
Во-вторых, причиной переориентации культурных эталонов стало демографическое
изменение русскоязычного этноса. К концу ХХ столетия в составе российского населения
стали абсолютно преобладать горожане во втором-третьем поколениях, резко уменьшилось
количество исконно деревенских жителей, сохраняющих особенности местной речи.
Важную роль сыграла и политика всеобщего и обязательного среднего образования.
В итоге число носителей нормы литературного языка (или, во всяком случае, разговорно-литературной
речи) среди всего говорящего по-русски этноса стало определяющим, массовым.
Вместе с тем по целому ряду исторических причин в России на протяжении всего
ХХ столетия существенно сокращался, истончался слой высокообразованных людей,
интеллектуальной элиты, русской интеллигенции, уменьшалось и число (а значит,
и процентное соотношение) основных носителей кодифицированной нормы литературного
языка, строгого языкового стандарта.
В-третьих, причиной культурно-языковой переориентации стало омолаживание социально
и профессионально активной части общества нового времени: значительную роль
в общественной жизни, а следовательно, и в публичной коммуникации (особенно
в электронных СМИ) стала играть молодежь, молодое поколение со свойственной
ему радикальностью вообще и в публичном речевом поведении в частности. Доминантой
общественной жизни молодежи является естественное стремление к динамичности
и экспрессивности. Динамичной и экспрессивной становится и речь нового поколения.
Наконец, и это, в-четвертых, нельзя не учитывать и влияния фактора резких
социально-политических изменений в стране. Как утверждение советской власти
в 1920-х годах, так и ее крах в конце ХХ столетия закономерно сопровождались
резким увеличением в живой речи количества снижающих лексических новаций: вульгаризмов,
жаргонизмов, варваризмов.
В результате всех названных причин и факторов к началу ХХI столетия в русском
(и, надо полагать, не только в русском) культурно-языковом пространстве произошло
серьезное изменение: переориентация идеалов с высокой и элитарной культуры на
массовую, общеэтническую. В языке это отразилось «тектоническим смещением» функциональных
стилей: резко сузилась, почти исчезла сфера высокого, патетического, пафосного,
ее место занял нейтральный стиль речи, в свою очередь потесненный экс-прессией
разговорных и разговорно-сниженных элементов национального русского языка. Очередная
варваризация языка города - проникновение в него нелитературных единиц, заимствованных,
диалектных или жаргонных (о подобном языковом процессе еще в 1920-е годы писал
известный лингвист Б. А. Ларин), привела и литературный язык, языковой стандарт
к ослаблению строгости, усреднению, а значит, к снижению, понижению его уровня.
Существенно возросло количество проблемных, с точки зрения литературной нормы,
фактов языка: вариантов ударений, морфологических форм, дублетных слов, фразеологических
вариаций, многие из которых и представлены в Словаре.
Центральную, эталонную позицию в языковой культуре стала занимать устная публичная
речь средств массовой информации со всем ее жанровым многообразием: программы
радио- и теленовостей, репортажи, комментарии, беседы, интервью, дискуссии,
ролевые игры, сериалы и т. п., т. е. многофункциональная, динамичная, преимущественно
диалогическая, часто спонтанная, нерегламентированная и почти всегда экспрессивная
живая речь, в которой кроме привычных нейтральных или публицистических слов
и оборотов активно стали использоваться просторечные экспрессивы, жаргонизмы,
неустоявшиеся англо-американские заимствования, вульгаризмы и прочие субстандартные
единицы. Многие из таких «новаций» устной публичной речи мгновенно были подхвачены
и письменной речью - газетно-журнальной публицистикой, которая, как известно,
также подверглась заметному стилистическому снижению и экспрессивному окрашиванию.
Не следует, однако, думать, что массовое снижение речевого стандарта - исключительное
следствие объективных социальных и демографических процессов. Резко возросшая
популярность низкого - грубого, комического, ненормативного - связана и с особым
функциональным потенциалом единиц этой сферы коммуникации, с их особой выразительностью,
привлекательностью и доступностью для самого широкого круга носителей русского
языка. Низкие, бранные и вульгарные языковые средства обладают особыми возможностями
воздействия на адресата, прямого и непосредственного выражения коммуникативного
намерения, негативной эмоциональной оценки и речевой агрессии. И напротив: обращение
к сниженным и часто к нелитературным, субстандартным единицам позволяет говорящему
эффективно снимать эмоциональное напряжение, «расслабляться», отказываясь в
определенных ситуациях от следования языковым правилам или нормам речевого поведения.
Наконец, область низкого - это специфическая сфера массового, доступного всем
словотворчества, юмористического самовыражения и языковой игры.
Вполне закономерно, что экспрессивный потенциал сниженных языковых средств
не может игнорироваться устной публичной речью СМИ, через которые во многом
и формируется мыслительный уровень средней языковой личности и общества в целом.
Средства массовой коммуникации являются речевой средой обитания подавляющего
большинства носителей современного русского языка, чтение газет и журналов,
просмотр телепередач и общение с Интернетом - часто единственная сфера речевой
деятельности, в которой задаются речевые «эталоны», «нормы», «эстетика» для
массового носителя языка. Поэтому значительную долю иллюстративного материала
Словаря составляет язык СМИ - газет, телевидения и Интернета.
Бурное развитие средств массовой информации и вся совокупность цивилизационных,
культурных, социальных и собственно языковых условий привели к легализации и
активизации такие слои русской лексики и фразеологии, которые до недавнего времени
были функционально и нормативно ограниченными либо даже запретными. Естественно,
возникла потребность и полной лексикографической фиксации, систематизации и
описания этих слоев как единого понятийно-смыслового и функционально-стилистического
континуума - своеобразного единства слов и фразеологических единиц с общим содержанием
сниженности, неофициальности, фамильярности, шутливости, насмешливой или грубой
оценки, брани, издевки, непристойности, т. е. особым образом систематизированного
функционально-стилистического поля экспрессивов, которое и составляет объект
непосредственного описания в данном Словаре.
Формирование словника и актуальное толкование словарных единиц Словаря осуществлено
на основе определенного круга источников разных функциональных типов: из публичной
устной речи радио- и телепередач, из письменной речи газетно-журнальных публикаций
за последние 8–9 лет, из текстов русского Интернета, из обиходной городской
речи, включая идиоматику современного фольклора, а также из текстов художественной
литературы, преимущественно современной.
«Большой словарь русской разговорной экспрессивной речи» можно воспринимать
двояко: с одной стороны, как дополнение к словарям общего, тезаурусного типа,
которое объединяет сниженную, сугубо разговорную, преимущественно субстандартную
лексику и фразеологию, с другой - его можно рассматривать как специальное собрание
слов и выражений сниженной экспрессивной речи, русского обиходного общения во
всем его разнообразии и без всяческих прикрас. Увы, предлагаемое собрание не
всегда льстит ментальному образу человека, говорящего по-русски. Наряду с обогащающими
русский язык блестящими по звуковой или словообразовательной форме, богатыми
по семантическому наполнению и остроумными по яркой образности единицами, в
живой русской речи немало и ходовых штампов, откровенно грубых номинаций, популярных
циничных вульгаризмов и просто отвратительных образов. Но такова объективная
реальность русской речи, исправлять, улучшать, а значит и искажать лексико-фразеологический
состав которой лексикограф не вправе. Это задачи других изданий и других специалистов.
Поэтому читатель найдет в предлагаемом Словаре самый широкий диапазон сниженного
экспрессивного и эмоционально-оценочного самовыражения русского человека: от
шутливо-разговорного до насмешливо-иронического, грубого или вульгарного, весь
спектр массового народного словотворчества современного города: простонародного
и интеллигентского, бюрократического и уголовного, молодежного и детского.
Каков состав словника Словаря и каковы его пределы? Пожалуй, это самый сложный
вопрос для словаря разговорной речи. И все же установим, с некоторой долей условности,
два главных его предела относительно языковой нормы и употребительности рассматриваемых
единиц: «верхний» и «нижний».
«Верхний» предел - это граница, отделяющая литературную норму, языковой стандарт
от языкового субстандарта. Разумеется, установить жесткую границу между стандартом
и субстандартом затруднительно, особенно в лексике. В языке немало смешанных,
переходных случаев, поэтому в Словарь включено и некоторое количество слов и
значений, которые хотя и относятся к литературной норме, но составляют ее периферию
либо даже находятся на границе между стандартом и субстандартом. Это сравнительно
небольшое количество эмоционально выразительных, экспрессивных слов и выражений
с традиционной пометой «разговорное», например: бахнуть, допрыгаться, заарканить,
загогулина, не до жиру, чемоданное настроение и др. Но гораздо больше в
Словаре единиц, которые составляют промежуточный слой между стандартом и общеупотребительным
субстандартом и сопровождаются пометой «разговорно-сниженное», например: балаболка,
барахлить, дылда, мордобой, мотануть, захапать, мурыжить, дерябнуть, до поросячьего
визга и т. п.
«Нижний» предел словника - это граница, за которой оказываются территориально
или социально ограниченные единицы, распространенные и употребляющиеся исключительно
в деревенских говорах или в городских жаргонах. В Словарь включается только
так называемый общеэтнический лексикон, социализованная лексика и фразеология
- известная и понятная большинству носителей русского языка. Заметим, что и
в этом случае затруднительно провести жесткую границу между общеэтническими
единицами и диалектными или жаргонными. Существует немало примеров лексической
и семантической переходности, когда слово или фразеологизм сохраняют очевидную
территориальную либо социально-групповую окрашенность, но тяготеют к наддиалектному
или общежаргонному употреблению. Единицы такого рода также включаются в Словарь,
но сопровождаются специальными пометами «областное» или «жаргонное».
Таковы крайние пределы, приблизительные границы формирования словника Словаря.
Между этими границами, часто условными, переходными, проницаемыми, размещается
основной лексико-фразеологический корпус Словаря, который можно квалифицировать
в целом как общерусский субстандарт. «Субстандарт» означает верхний предел,
все, что находится за пределами языковой нормы, а «общерусский» - нижний предел
словника: слова и выражения, более или менее известные всему говорящему по-русски
этносу.
Для общеизвестных, но ненормативных единиц традиционно используется наименование
- городское просторечие. Термин, казалось бы, понятный своей внутренней формой:
«простая» речь - раскрепощенная, незамысловатая, не ограниченная системно-языковыми,
этическими или эстетическими нормами.
В то же время использование этого термина связано и с некоторыми неудобствами,
поскольку в русской лингвистической традиции рассматриваются две разновидности
просторечия. Первая - социальное просторечие, т. е. речевые ошибки малообразованных
людей, чаще пожилых, обычно негородского происхождения, тех, кто говорит «как
может», например: зв'онит (вместо звон'ит), ш'офер (вместо
шофёр), ехай (вместо поезжай), культурный (в значении
вежливый), влазить, извиняюсь, ндравиться, выпимши и т. п. Единицы
такого рода не включаются в Словарь, за исключением немногих слов или выражений,
которые регулярно используются в бытовой речи как имитации простонародности
для преднамеренного снижения, комического упрощения повествования, например:
аванец, давеча, папаня, завсегда, отсюдова, таперича, фатера, фря, за бесплатно,
ходить на двор и т. д.
Социальному просторечию противопоставлен другой его тип - функционально-стилистическое
просторечие, природа которого заключается в сознательном, преднамеренном использовании
субстандартных единиц - грубых, вульгарных или непристойных слов и идиом (включая
и простонародные имитации) для выражения особой экспрессии снижения и упрощения
речи, для резко негативной оценки, эпатирования собеседника, для языковой игры
и пр., например: алкаш, босота, впендюриться, встояка, дерьмо и многие
другие, которые, несомненно, являются наддиалектными, общеэтническими, но при
этом остаются субстандартными, не входят в сферу литературного лексикона, хотя
и тяготеют к разговорной норме. Единицы такого рода, чаще всего грубые экспрессивы,
составляют основу Словаря, самый обширный его состав, поэтому традиционная лексикографическая
помета «просторечное» здесь не используется, как не используется обозначение
«нейтральное» в традиционных толковых словарях. Функционально-стилистическое
просторечие выполняет в живом общении ту же роль, что и разговорная разновидность
литературного языка («нестрогий» стандарт), но гораздо более сильными, резкими,
выразительными и часто даже конвенционально запретными средствами. Однако закономерность
развития языка такова, что некоторые просторечные единицы в живом и массовом
употреблении постепенно становятся разговорно-сниженными, литературными и пополняют
языковой стандарт. Такими, например, стали слова болтать, буянить, горб,
зачастую, ладно, мудрить, наверняка, парень, в относительно недавнем прошлом
бывшие низкими, просторечными.
Следовательно, функционально-стилистическое просторечие и есть та промежуточная,
переходная сфера национального русского словаря, его общеэтнический субстандарт,
в котором, с одной стороны, происходит популяризация, социализация частных диалектизмов
и жаргонизмов, а с другой - вызревает пополнение для разговорно-литературной
и тяготеющей к ней разговорно-сниженной лексики. Это обстоятельство определяет
структуру общерусского субстандарта в целом и характерную пестроту его состава,
который, впрочем, тоже имеет системный характер и может быть представлен в виде
трех основных слоев общеупотребительных ненормативных слов и выражений в зависимости
от их происхождения и от связей с литературным языком: разговорно-деловые, традиционные,
общежаргонные.
Первый слой - так называемые разговорно-деловые или просторечно-деловые номинации
бюрократизированной речи. Источник таких единиц - литературный язык, его система
словообразовательных средств, распространенных преимущественно в разговорной
речи: это разного рода сокращения, усечения, сжатия смыслов, слов и словосочетаний,
а также некоторые продуктивные способы морфологического словообразования. Под
воздействием таких словообразовательных способов в живой речи формируется множество
разных специфически разговорных сокращений или производных от сокращений слов
(бомж, бэу, бэушный, нал, безнал, гэбист, эсэнговский). С ними сопоставимы
универбаты - сокращения словосочетаний, и подобные им образования (аморалка,
платёжка, конкретика, обменник, отказник, вещевик, экстремалы, органы).
Сниженный разговорно-деловой характер имеют также многочисленные отглагольные
слова (наработки, подвижки) и компактные идиоматизации форм слов или
словосочетаний (без разницы, без вариантов, без проблем, возможны варианты).
Все эти новообразования создаются с установкой на динамичность жизни современного
города, на «простоту» обозначения, понимаемую как оперативную экономность и
стереотипность номинаций, и потому большинство таких единиц имеет своеобразный
разговорно-сниженный или просторечно-деловой характер обиходного речевого употребления,
когда соединяются официальный статус коммуникации и мобильная «простота» современного
общения. Многие из таких единиц отличаются специфической «канцелярской» образностью
(ср. семантические новообразования продавить, оприходовать, пересечься, озвучить),
с которой вступает в противоречие их сугубо разговорное назначение. В результате
многие из таких словоупотреблений приобретают сниженный характер, грешат против
языкового вкуса.
Деловые разговорно-просторечные новообразования имеют в русской речевой стихии
свои словообразовательные предпочтения, «модные» деривации, среди которых, например,
приставка от-: отъехать (ненадолго уехать), отксерить, отслеживать,
отзвониться, или высокочастотный суффикс -к- в популярных ныне универбатах
- нормативно неустойчивых порождениях чиновничьей речи: оборонка, платёжка,
гуманитарка, социалка, нефтянка, нобелевка и т. п. Это весьма нестабильный
слой общеэтнической лексики и фразеологии. Часть подобных единиц очень быстро
проникает в сферу обиходной речи, претендует на нормализацию (бюджетник,
продлёнка, обменник, органы), они отмечаются в Словаре как разговорные,
хотя при этом сохраняют некоторую окраску упрощенности или фамильярности общения.
Другие новообразования остаются в сфере субстандарта - функционального просторечия
и отличаются явной ненормативностью, грубоватой упрощенностью (отксерить,
нобелевка, пищёвка, социалка). Большинство единиц такого рода сопровождается
в Словаре функциональной пометой «деловое», а в некоторых случаях - «специальное»
(вещевик, оборонка, оперативник, переноска, платёжка).
Второй слой общеэтнического субстандарта, традиционный - наиболее обширный
и разнородный пласт «старого» просторечия. К нему относятся уже упоминавшиеся
единицы социально-просторечного и областного происхождения, когда они приобретают
наддиалектный характер и используются преднамеренно. Единицы с социальной окраской
сопровождаются пометами «простонародное» - обычно это шутливые имитации неграмотной
речи: армян, бабаня, брульянт, в аккурат, ветеринарка, вдарить, зазря, нехай,
окромя, накось выкуси и т. п. Если же наддиалектные слова отличаются очевидной
региональной отнесенностью, то в Словаре они обозначаются пометой «областное»:
ботало, карзубый, котяхи, облыжный, отчекрыжить, пыром и др. К социализованным
«простонародным» и «областным» единицам отчасти близки так называемые традиционно-народные
номинации, которые привносят в речь особую выразительность фонового традиционно-культурного
содержания: портки, посиделки, присушка, барабашка, окаянный, все глаза проглядеть,
отдай и не греши, разрази меня громом и др. Подобные слова и выражения фиксируются
пометой «традиционное» (в узком традиционно-культурном смысле). Употребление
в живой речи современного города перечисленных субстандартных единиц - простонародных,
областных и традиционно-культурных - обычно преследует цель снизить стилистический
уровень общения, сделать повествование более простым в социальном плане, хотя
и усложненным по содержанию: более выразительным, ярким, эмоционально напряженным,
часто шутливым и грубоватым.
Однако основной состав традиционного общеэтнического субстандарта составляют
другие слова и выражения - так называемое экспрессивное просторечие, которое
специально предназначено для выражения низкого, насмешливого, грубо-фамильярного,
бранного и вульгарного: блажить, втихаря, гнида, кумпол, харя, жертва аборта,
заткнуть фонтан, свербеть в заднице и др. Семантические приращения к базовому
смыслу таких единиц обозначаются соответствующими оценочными пометами: «неодобрительное»,
«презрительное», «уничижительное», «насмешливое», «грубое», «бранное» и др.
Традиционное экспрессивное просторечие непосредственно смыкается с разговорно-сниженными
единицами, отделить от которых их можно не всегда. К экспрессивному просторечию
относятся единицы, которые несут в себе этические и эстетические ограничения
в употреблении - это не столько сниженные номинации, сколько низкие и вульгарные,
оскорбительные или бранные, не рекомендуемые для использования не только в письменной,
но и в устной разговорной речи.
Если литературный язык представляет собой в некотором смысле идеализированную,
обработанную, общепризнанную и цивилизованную картину мира, то общеэтнический
субстандарт и особенно функционально-стилистическое просторечие являет собой
другую языковую реальность: более натуральную, стихийную, грубую, минимально
обработанную и во многом нелицеприятную. Так, например, экспрессивное просторечие
содержит широкий набор шовинистических оценочных номинаций: абрам, азер,
америкашка, армяшка, жид, китаёза, косоглазый, макаронник, нацмен, поляндия,
хохляндия, тундра, чучмек и т. п., что вполне уживается с таким же бесспорным
фактом, как национально-этническая терпимость русского народа. Впрочем, обиходная
русская речь не щадит и собственные ценности, в речевой практике глубоко укоренилось
насмешливо-уничижительное использование традиционных русских имен, как правило,
с негативным смыслом ‘дурачок, неумный’, ср.: Эх ты, ваня! (лёха, стёпа,
федя, вася). Иногда в этом же значении используются даже и имена в полной
форме, с усилением иронического, насмешливо-презрительного отношения к человеку
(‘глупец, неумный, недалекий человек, деревенщина’): иван, степан. То
же и с женскими именами: маруха, марушка, умная Маша, дунька, матрёна
и др.
К числу традиционных в широком смысле единиц общеэтнического субстандарта,
или просторечия, относится также обширный круг слов, сочетаний и выражений маргинального
характера: грубого или вульгарного сквернословия, в том числе обсценного, путь
которому в литературный язык закрыт по этическим или эстетическим причинам.
Можно выделить два подслоя традиционного сквернословия. Один из них - грубые
вульгарные единицы первичной физиологической номинации: говно, жопа, ссать,
срать, бздеть, старый пердун, жопа с ручками и т. п. Они сопровождаются
пометой «вульгарное» (т. е. до крайности сниженное и упрощенное, а потому не
рекомендуемое к употреблению). Другой подслой - так называемые матизмы, или
единицы русского мата: хуй, пизда, ебать и многочисленные их переосмысления
и производные. Это наиболее грубые единицы, жесткое ограничение или полный запрет
на открытое, публичное и особенно печатное (отсюда и характерный эпитет «непечатные»)
употребление которых в речи является традиционным для русской культуры. В Словаре
они отмечаются пометой «нецензурное».
Сквернословие - это развитая и, увы, очень распространенная в русской языковой
действительности сфера общеэтнического субстандарта, неотъемлемая часть традиционного
просторечия. Отсутствие лексикографической информации о сквернословии или ее
недоброкачественность, недостаточность ведет не к исправлению нравов и речи
говорящих по-русски, а напротив, возбуждает нездоровый интерес к маргинальным
единицам. Словарь включает в свой состав сквернословие в достаточно широком
наборе наиболее распространенных единиц, слов и фразеологизмов с соответствующими
стилистическими пометами, которые подсказывают читателю общественный статус
этих единиц и остерегают от неоправданного их использования или от употребления
вообще. Непосредственно к обсценизмам и прежде всего матизмам примыкает обширный
круг эвфемистических (заменяющих запретные) образований, слов и фразеологических
единиц, смысл и выразительность которых зачастую становятся ясными только при
соотнесении с непристойным «прототипом», ср.: блин, бляха-муха, едрёна мать,
едрёна-матрёна, ёлки-палки, ё-моё, японский бог, туды твою в качель, выёживаться,
грёбаный, послать на три буквы и др.
Третий слой общеэтнического субстандарта - жаргонное просторечие, сниженная
экспрессия которого сопровождается своеобразной эпатирующей образностью, социально-групповой
претенциозностью и, нередко, вызывающей грубостью. Основным источником жаргонного
просторечия являются частные жаргонные подсистемы, социальные и профессиональные
диалекты - социолекты. Взаимодействие разговорной речи с жаргонами приводит
к тому, что некоторые из социально-групповых слов и выражений подвергаются социализации,
становятся общеизвестными (как это стало, например, с пресловутым мочить)
или даже общеупотребительными. В этом случае их рассматривают как интержаргон,
или общий жаргон, т. е. совокупность ненормативных, но социализованных - общеизвестных
или общеупотребительных слов и фразеологизмов, пополняющих общеэтнический субстандарт,
а в ряде случаев и разговорно-литературную речь. Такие, например, ныне нормативные
образования, как беспредел, расклад, промазать, прокрутить, втереть очки,
по блату, подначивать и пр. - элементы недавнего просторечия, прежде служившие
в более узком смысле обозначениями криминальных реалий, а теперь общеупотребительные
разговорные единицы. В других случаях общеупотребительные просторечные слова
и выражения сохраняют жаргонную окраску, привнося в живую речь некоторый «шлейф»
вульгаризованности (балдёжный, кайф, крутой, трахаться, тусовка, мочить;
вешать лапшу на уши; крыша поехала и т. п.), поэтому в Словаре они сопровождаются
пометой «жаргонное», смысл которой следует понимать как «общежаргонное, жаргонно-просторечное».
Впрочем, в живой русской речи встречается немало и популярных собственно жаргонных
слов, которые сохраняют социально-групповую или профессиональную окраску, т.
е. такие единицы, которые более или менее понятны всякому говорящему, но соотносятся
им с определенной жаргонной сферой, чаще всего уголовной (базлать, барать,
жиган, заказуха, малина, шмонать), а также с молодежной (гулялово, двинутый,
депрессуха, лавэ), подростковой (законно, камчатка, мотик), армейской
(дембель, калаш, парадка) речевой средой и рядом других. Такие словоупотребления
также попадают в Словарь в силу их известности и частого использования в современной
речи. Подобные единицы, очевидно пограничные, переходные относительно общерусского
субстандарта, общего жаргона и частных жаргонов, сопровождаются двумя пометами:
общей - «жаргонное» и какой-л. из частных, уточняющих - «криминальное», «молодежное»,
«подростковое», «армейское», «музыкальное» и т. п.
Заметим, что рассматриваемые в Словаре речевые единицы с экспрессией сниженности
хотя и имеют общеэтнический характер, однако отличаются и некоторой социальной
ориентацией, дают представление о группах его носителей. Б. А. Ларин в связи
с этим писал: «Язык - оказывается фактором социальной дифференциации не в меньшей
степени, чем социальной интеграции…» [8]. Так,
разговорно-деловые и просторечно-деловые образования - характерный признак непроизвольной,
обиходной речи чиновничества, деловых людей и журналистов. Жаргонное просторечие
шире по социальной ориентации, но особенно часто окрашивает речь молодежи, части
творческой интеллигенции и обслуживающих их работников масс-медиа. Более разнообразен
по социальным связям пласт традиционного субстандарта. Так называемая простонародная
и традиционно-народная лексика и фразеология соотносятся прежде всего с лицами
старшего возраста, горожанами в первом поколении и часто с людьми недостаточного
общего образования. Разговорно-сниженная лексика и грубые экспрессивы отличаются
максимальной универсальностью употребления как наиболее близкие языковой норме
средства снижения речи. Известной универсальностью и всеохватностью характеризуется
и обсценный пласт традиционного просторечия (нецензурная, и в том числе «матерная»,
лексика и фразеология), всегда популярного в «силовых», сугубо мужских социально-профессиональных
сферах: армейской, милицейской, пролетарской и т. д. Однако в последнее время
открытое употребление обсценизмов стало распространяться и в других социально-профессиональных
слоях, включая интеллигенцию, которая стала рассматривать эту маргинальную часть
русского словаря как особое средство эффективной выразительности, языковой игры,
а в некоторых случаях и протестного речевого поведения.
Итак, весь лексико-фразеологический континуум экспрессивной разговорной речи,
описанный в «Большом словаре русской разговорной экспрессивной речи», можно
представить в виде следующих групп:
1) разговорно-литературные слова и выражения с элементами снижающей экспрессии,
эмоциональности и образной оценки; 2) разговорно-сниженные экспрессивы, промежуточные
между языковой нормой и общерусским субстандартом; 3) элементы сниженной деловой
лексики, находящиеся на периферии языкового стандарта; 4) простонародные единицы
преднамеренного шутливо-имитационного употребления и областные слова с наддиалектным
статусом; 5) традиционно-народные номинации с фоновой культурной окраской; 6)
собственно просторечные грубые и бранные экспрессивы; 7) низкая маргинальная
лексика и вульгарное «физиологическое» сквернословие; 8) нецензурные обсценизмы
(русский мат) и связанные с ними дисфемизмы и эвфемизмы; 9) общежаргонное просторечие;
10) собственно жаргонные единицы (криминальные, молодежные, подростковые, армейские
и др.), тяготеющие к широкой употребительности или общеизвестные.
Автор-составитель выражает искреннюю признательность проф. В. П. Беркову -
вдохновителю и строгому рецензенту Словаря, щедро делившемуся с автором идеями
и соображениями о работе в целом и об отдельных словарных статьях, проф. В.
М. Мокиенко - за неизменную поддержку, доброжелательную критику и ценные советы,
проф. А. С. Герду - за важные замечания и полезные рекомендации. Низкий поклон
сотрудникам издательства «Норинт», выполнившим огромную и неоценимую работу
по совершенствованию Словаря. Сердечная благодарность моему главному помощнику
и постоянному «внутреннему» рецензенту И. А. Химик за помощь в подборе и анализе
речевого материала.
