Следите за нашими новостями!
Philology.ru - Русский филологический портал
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

А. И. Ревякин

О СОЦИАЛЬНО-ЭСТЕТИЧЕСКОЙ РОЛИ АРХАИЗМОВ

(Вопросы филологии. - М., 1969. - С. 398-406)

 
В подлинно художественном произведении нет безразличных, нейтральных слов. Любое из них играет ту или иную социально-эстетическую роль.
Специфическим средством лексической изобразительности являются архаизмы.
В поэтической, общелитературной, обиходно-разговорной речи вполне допустимы, а в ряде случаев даже и необходимы устаревшие слова, способные повысить ее выразительность.
Лучшие русские писатели с изумительным мастерством и тактом использовали архаические слова в целях воссоздания характера языка изображаемой эпохи, показа ее колорита.
Раскрывая процесс работы над трагедией "Борис Годунов" Пушкин писал: "я... в летописях старался угадать образ мыслей и язык тогдашнего времени" [1]. Поэт гениально "угадал" язык изображаемого им времени. Речь его действующих лиц дает полное представление об этом языке, о его историческом колорите. В этой трагедии князь Воротынский говорит: "Наряжены мы вместе город ведать, Но, кажется, нам не за кем смотреть: Москва пуста; во след за патриархом К монастырю пошел и весь народ. Как думаешь, чем кончится тревога?"
Стремясь воссоздать речевой аромат изображаемого им исторического времени, Пушкин, как видим, вводит в речь действующих лиц трагедии устаревшие слова и выражения: ("наряжены", "ведать", "во след"). Но, во-первых, все эти слова понятны, ясны читателю и, во-вторых, их немного, они искусно вкраплены в современную автору речь.
Восхищаясь сценой в Чудовом монастыре, Белинский писал: "Вообще, вся эта превосходная сцена сама по себе есть великое художественное произведение, полное и оконченное. Она показала, как, каким языком должны писаться драматические сцены из русской истории" [2].
Языком этой сцены, так восхитившей Белинского, написана вся трагедия.
Г. О. Винокур справедливо отмечал, что "славянизмы в "Борисе Годунове" представляют собой лишь отличительные, заметные места в рамках обычного языка пушкинской поэзии" [3].
Пушкин старался в летописях "угадать образ мыслей и язык тогдашних времен", но ему "был чужд метод прямолинейного документализма, чисто цитатный подход к материалу, так широко распространенный в литературных произведениях, имеющих своей задачей историческое изображение. Поэт в Пушкине постоянно побеждает стилизатора" [4].
Манера весьма умеренной архаизации языка действующих лиц характеризует и исторические романы Пушкина.
В этих романах "персонажи из низших классов говорят так же, как и простолюдины - дворовые времена автора, т. е. даже без заметных отличий от просторечия, типичного и для малообразованных дворян центральной России" [5].
Метод использования архаизмов, свойственный Пушкину, является правилом и для Лермонтова.
"Песню про царя Ивана Васильевича" поэт сложил "на старинный лад". Но слагая ее, он пользовался современным ему языком, обращаясь лишь к отдельным устаревшим словам и выражениям, понятным для всех социальных слоев его времени. И с помощью этих отдельных слов, выражений ("Ох ты гой еси", "али", "не поведал", "ведаешь"), а также (и еще больше!) применяя своеобразную народно-поэтическую изобразительность и народную конструкцию фразы, он создал впечатление старинной песни.
 
"Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Про тебя нашу песню сложили мы,
Про твово любимого опричника,
Да про смелого купца, про Калашникова;
Мы сложили ее на старинный лад,
Мы певали ее под гуслярный звон
И причитывали да присказывали".
 
Или: "Как возговорил православный царь".
В этой поэме "поэт от настоящего мира неудовлетворяющей его русской жизни перенесся в ее историческое прошедшее, подслушал биение его пульса, проник в сокровеннейшие и глубочайшие тайники его духа, сроднился и слился с ним всем существом своим, обвеялся его звуками, усвоил себе склад его старинной речи, простодушную суровость его нравов, богатырскую силу и широкий размах его чувства, и как будто современник этой эпохи, принял условия ее грубой и дикой общественности, со всеми их оттенками, как будто бы никогда и не знавал о других, - и вынес из нее вымышленную быль, которая достовернее всякой действительности, несомненнее всякой истории" [6].
А. Н. Островский создал ряд исторических пьес: "Козьма Захарьич Минин-Сухорук", "Воевода", "Дмитрий Самозванец", "Комик XVII столетия" и другие.
Островский любил игру народного ума и языка, ему ведом был старинный русский язык. Но он, как Пушкин и Лермонтов, не пытался писать этим языком. Он стремился передать лишь его дух, его особенности.
Пьесы Островского вводят нас в гущу событий прошлого, обстоятельно знакомят читателей с тогдашними нравами и людьми. Читая их, мы становимся как бы свидетелями изображаемых событий. Аромат эпохи и языка передан Островским удивительно правдиво. И при всем том язык его пьес в основном остается языком его современности. Это чудесный русский язык, которому при помощи введения отдельных устаревших, но всегда понятных слов, выражений, оборотов приданы черты старинного языка.
Его Минин в самый торжественный момент обращения к народу о спасении родины и помощи Москве, когда нужны были высокие слова, сказал:
 
"И аще, братья, похотим помочь,
Не пожалеем наших достояний!
Не пощадим казны и животов!
Мы продадим дворы свои и домы!
А будет мало жен, детей заложим!"
("Козьма Захарьич Минин").
 
Одним из действующих лиц "Воеводы" является Пустынник. Чтение духовных книг наложило на его язык явную печать. Но и в его речи нет ничего, что бы оставалось неясным, трудно воспринимаемым, глубоко архаичным, чуждым языку современников драматурга.
Вот речь Пустынника:
 
"Года бегут; что день, слабеют силы;
А немочи час от часу сильней.
Настанет день, зайдет к моей пещере
Убогий брат, - на оклик нет ответа.
Отворит дверь, и тлеющие кости
Отшельника увидит пред собой.
Сойдут с горы, потупившись смиренно,
В немом молчанье, брат за братом, старцы
И с пеньем понесут меня в обитель,
И честно похоронят, и напишут
В синодик имя божьего раба
На память вечную. И у престола,
Что день, помин по мне творится будет;
Но все, что видел я, что сам содеял,
Что я любил, что я покинул в мире -
Со мною в могиле быльем порастет".
 
Перед нами чистая, благоуханная русская речь, в которой, своеобразно окрашивая ее, имеется и несколько устаревших слов. За исключением одного ("содеял") все они церковные ("обитель", "синодик", "престол"). Кроме слова "синодик", они понятны и без контекста.
Миряне в исторических пьесах Островского говорят еще более простым и ясным языком. И вот почему Тургенев, прочтя "Воеводу", писал: "Эдаким славным, вкусным, чистым русским языком никто не писал до него!.. Ах, мастер, мастер этот бородач" [7].
 
Советские писатели, обращающиеся к историческим темам, как правило, продолжают лучшие традиции предшествующей прогрессивной литературы. Так же как Пушкин, Лермонтов и А. Н. Островский, они не стремятся к точной документально-фотографической передаче языка прошлого.
А. Н. Толстой, один из лучших советских исторических романистов чужд стилизации языковой архаики. Его не интересуют частные, преходящие речевые особенности изображаемой эпохи. Враждебный натурализму, он берет в языке лишь ведущее. Его привлекают только устойчивые свойства языка.
Он повествует о событиях прошлого по преимуществу литературным языком своей современности. При этом и персонажи его исторических романов также говорят в основном языком нашей современности.
К языку изображаемой эпохи А. Н. Толстой обращается чаще всего в документах. Дух эпохи, ее колорит писатель создает главным образом правдивым воспроизведением социальной обстановки, нравов и характеров.
Представление о характере, о свойствах языка изображаемой эпохи, о ее речевом колорите, А. Н. Толстой дает минимальным количеством слов устаревших или обозначающих предметы и явления, вышедшие из употребления.
При этом, эти слова поясняются контекстом, описанием называемого предмета, непосредственной близостью с синонимом; понятным современному читателю и т. д.
Например:
"Трое холопов в бумажных, набитых паклей военных колпаках и толсто стеганных, несгибающихся войлочных кафтанах с высокими воротниками - тигелях".
Или:
"Второй плутонг... - Палить! Второй ряд, так же как и первый, выстрелил, упал на колени".
И еще: "На Варварке стоит низенькая изба в шесть окон, с коньками и петухами - кружало - царев кабак".
Так же художественно экономно А. Толстой использует для воссоздания речевого колорита изображаемой эпохи и некоторые особенности грамматической организации речи: "с товарищи", "летаху", "побеждати" и т. п.
 
Устаревшие слова, выражения, обороты, если они служат созданию исторического колорита и не затрудняют восприятие прошлого - уместны, эстетически оправданы.
Возражения вызывают излишества в использовании речевой архаики, стремления выдать сомнительную стилизацию за подлинный старинный язык.
Введение в лексический оборот поэтических произведений архаических элементов требует большой речевой чуткости, художественного такта, эстетической меры, мастерства.
В литературно-художественной практике эти требования во многих случаях не выполняются.
Некоторые писатели, увлекаясь узорами архаической речи, нередко теряют чувство меры. Излишне нагнетая архаические слова, они делают язык своих произведений трудно усвояемым, а иногда и просто непонятным.
Эти излишества имеются, например, в романе А. Чапыгина "Степан Разин", о котором Горький восторженно писал: "шелками вытканный" [8]; "произведение совершенно исключительное... как старинная жемчужная риза на иконе богоматери, нельзя вынуть ни единой бисеринки" [9].
В этом романе юродивый дед говорит Степану Разину:
"Ты казну ежели золотную, жемчужную, альбо серебряную похощешь, то скажу я тебе о травах цветных, сиречь подосельному - о кринах черленых и белых"...
Изображая расправу народной толпы в доме боярина Морозова, Чапыгин пишет:
"Кичные очелья били о подоконники, выколачивая венисы и бирюзу... Сбрасывали сукманы и сермяги, наряжались наскоро с треском материи по швам, в ферязи и котыги. Сбрасывали с ног лапти и уляди, обувались в чедыги узорчатого сафьяна"...
Не отдельными излишествами, как Чапыгин, а явным злоупотреблениями нарочитой архаизацией языка своих романов грешит В. Язвицкий. В его романе "Иван III, государь всея Руси" великий князь Василий Васильевич, обращаясь к новгородскому владыке Ионе, говорит: "Здесь же усладил яз душу свою райскими звонами соборной звонницы и скорблю токмо, што лишен есми радости очесами зрети дивно велелепие храма святой Софии"...
Софья Витовтовна, мать князя Василия, поучает его:
"Мысли токмо денно и нощно, како ворогов своих избыть, како заступу найти у христиан, а яз о том же помыслю с владыкой"...
Увлекаясь вязью старинной речи, писатель начинает и сам повествовать языком своих героев. "Старый государь, чуя все время подле себя Ивана, гнев свой сдержал и, пожаловал всех, сущих во граде, и наместников своих посадив в Можайске, возвратился к Москве, никому зла не содеяв".
Или:
"Вборзе подали коней князьям, и, торопь позавтракав"...
И еще: "Седьмицы через две после пирования в Престольной палате"...
Путь усиленной архаизации авторской речи и натурализма в речах действующих лиц, на который часто сбивается В. Язвицкий, эстетически ложен.
Пушкин в статье о романе "Юрий Милославский" Загоскина говорил о том, что многие романисты, "вызвав демона старины, не умели им управлять и сделались жертвой своей дерзости". То же явление мы наблюдаем и в произведениях некоторых советских романистов.
Путь натуралистического воспроизведения языка прошлого, нарочитая стилизация языковой архаики - путь рабства, а не творческой типизации.
Создатель "Бориса Годунова" сказал, что "если многие слова, многие обороты счастливо могут быть заимствованы из церковных книг, то из сего еще не следует, чтобы мы могли писать да лобжет мя лобзанием вместо цалуй меня" [10].
Авторы исторических произведений, сохраняя чувство меры в использовании архаизмов в речах действующих лиц, не должны архаизировать собственную речь. Архаизация авторской речи лишь затрудняет восприятие изображаемого.
 
Архаизмы вводятся не только для воссоздания речевых особенностей прошлого. Они могут быть уместны и в языке произведений о современности.
А. М. Горький, будучи прекрасным знатоком родной речи, не случайно в статье "О языке" сказал: "В старом славянском языке все-таки есть веские, добротные и образные слова, но необходимо различать язык церковной догматики и проповеди от языка поэзии. Язык, а также стиль писем протопопа Аввакума и "Жития" его остается непревзойденным образцом пламенной и страстной речи бойца, и вообще в старинной литературе нашей есть чему поучиться" [11].
В современную речь архаизмы вводятся для придания ей торжественности и важности, для выражения необычного, напряженно-эмоционального смысла, повышения экспрессивности и т. п. Ту же эмоционально-экспрессивную функцию архаизмы несут и в художественных произведениях.
Пушкин в поэме "Полтава" писал:
 
"И день настал. Встает с одра
Мазепа, сей страдалец хилой.
Сей труп живой, еще вчера
Стонавший слабо над могилой".
 
Он же в стихотворении "Перед гробницею святой" утверждал:
 
"Сей остальной из стаи славной
Екатерининских орлов!
 
По поводу этих строк Белинский сказал: "Здесь слово сей незаменимо, а этот, если б оно и подошло под меру стиха, только бы всё испортило" [12].
Рисуя образ поэта - пророка, вождя и провидца, объятого святыми идеями гражданственности, Пушкин великолепно использует церковнославянскую и древнерусскую архаику:
 
"Духовной жаждою томим,
В пустыни мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутьи мне явился;
Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он"
...........................
"Восстань, пророк, и виждь и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей".
("Пророк").
 
Архаизмы вводятся также в целях сатирических, иронических и комических.
В "Губернских очерках" Салтыкова-Щедрина помещик Перегоренский, жалуясь на исправника Маремьянкина, прозванного Живоглотом, говорит:
"Но сим не исполнилась мера бесчинств Живоглотовых. В прошлом месяце, прибыв на ярмонку в село Березино, что на Новом, сей лютый зверь, аки лев рыкаяй и преисполнившись вина и ярости, избил беспричинно всех торгующих, и дотоле не положил сокрушительной десницы своей, доколе не приобрел по полтине с каждого воза"...
В. Маяковский, саркастически иронизируя над попами, пишет:
 
"А попу
и от смерти
радость велия -
и доходы и веселия"
("От поминок и панихид у одних попов довольный вид").
 
Художники слова, глубоко проникающие в законы родной речи, стремящиеся использовать до предела ее возможности, могут воскрешать многие так называемые устаревшие слова и выражения, давать им новую жизнь, обогащать ими активный словарь своих современников. Так делал Пушкин. Он утверждал:
"Чем богаче язык выражениями и оборотами, тем лучше для искусного писателя. Письменный язык оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но не должен отрекаться от приобретенного им в течение веков. Писать единственно разговорным - значит не знать языка" [13].
Архаические слова могут быть использованы в художественной литературе не только в прямом, но и семантически переосмысленном значении.
Пушкин, энергично освобождавший русский литературный язык от оков архаической церковной идеологии, "воскрешал старинные выражения с ярким колоритом национальной характерности, смешивал и сливал слова и обороты церковнославянского языка с живою русской речью, и на таком соединении создал поразительное разнообразие литературных стилей и жанров" [14]. При этом он "всегда проводил отчетливую грань между широкою возможностью художественного или риторического использования церковнославянизмов и узким кругом их общественно-бытового употребления" [15].
Автор "Бориса Годунова", "приспособляя слова, выражения, обороты церковнославянского языка к стилям художественной литературы и к бытовому русскому языку, вкладывает в церковнославянизмы новое содержание, нередко атеистическое или вольнодумное... Поэма "Гаврилиада" переполнена атеистически перевернутыми выражениями церковного языка" [16].
Поэт искусно подчинял устарелые слова и выражения особенностям живой современной ему русской речи.
Его принципы и мастерство разнообразного применения архаизмов как средства лексической изобразительности остаются эстетическим образцом и для нашего времени.
 

Литература

1. А. С. Пушкин. Наброски предисловия к "Борису Годунову". Полн. собр. соч. Изд. АН СССР, т. XI, 1949, стр. 140.

2. В. Белинский. Полное собр. соч., т. VII, изд. АН СССР, М., 1966, стр. 530.

3. Г. О. Винокур. Язык "Бориса Годунова". См. сб. "Борис Годунов" А. С. Пушкина. Л., 1936, стр. 139.

4. Там же, стр. 142.

5. Л. А. Булаховский. Русский литературный язык первой половины XIX века, Изд. "Радяньска школа", Киев, 1941, стр. 140.

6. В. Белинский. Полное собр. соч., т. IV, изд. АН СССР, М., 1954, стр. 504.

7. И. С. Тургенев. Письмо к И. П. Борисову от 16 марта 1865 г. Полное собр. соч. и писем в двадцати восьми томах, т. IV, Изд. АН СССР, М. - Л., 1963, стр. 365.

8. М. Горький. Собр. соч. в тридцати томах, т. XXV. "Художественная литература", М, 1953, стр. 254.

9. Там же, т. XXX, стр. 8.

10. А. С. Пушкин Путешествие из Москвы в Петербург. Полн. собр. соч., изд. АН СССР, т. XI, 1949, стр. 226.

11. М. Горький. Собр. соч. в тридцати томах, т. XVII, М., "Художественная литература", 1953, стр. 166.

12. В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. II, М., изд. АН СССР, 1953, стр. 546.

13. А. С. Пушкин. Письмо к издателю. Полн. собр. соч., т. XII, АН СССР, 1949, стр. 96.

14. В. В. Виноградов. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв., М., Учпедгиз, 1938, стр. 235.

15. Там же.

16. В. В. Виноградов. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв., М, Учпедгиз, 1938, стр. 233.