Следите за нашими новостями!
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

В. И. Супрун

АНТРОПОНИМЫ В ВОКАТИВНОМ УПОТРЕБЛЕНИИ

(Известия Уральского государственного университета. - 2001. - № 20)


 
В нашем языкознании принято называть выделенную в аксиоматической функциональной триаде К. Бюллера (1879-1962) функцию обращения апеллятивной [1], что не вполне удобно, так как происходит омонимизация с прилагательным от термина апеллятив 'имя нарицательное в противоположность имени собственному' [2]. Видимо, русский термин возник под влиянием английского appellative function of language [3]. Сам К. Бюллер называл эту функцию Appellfunktion [4], в чешской лингвистике этот термин перевели как apelová funkce [5].
Вероятно, более точным русским соответствием этим терминам будет апелляционная, или апеллирующая, функция. Ср.: апелляция <...> 2. Обращение за поддержкой, советом и т. п.; апеллировать <...> 2. Обратиться (обращаться) за поддержкой, советом и т. п. [СРЯ, 1, 41] Правда, СРЯ прилагательное апелляционный ограничивает употреблением только в юридическом значении, однако это можно объяснить ориентацией словаря на общеупотребительную лексику, отсутствием потенциальных (окказиональных) контекстов. Отметим, однако, что и в немецкой лингвистике иногда встречается терминосочетание appellative Funktion [6]. М. В. Сафронова назвала эту функцию К. Бюллера обращающейся [http://ooipkro.nm.ru/Text/t37_237.htm].
Р. О. Якобсон выделял в языке фатическую (контактоустанавливающую) функцию [7], которая сопредельна с референтивной (коммуникативной, денотативной, когнитивной). Контактоустанавливающими средствами выступают во всех языках вербальные единицы (включая нулевые) и паралингвистические (соматические) проявления, реализуемые различными действиями индивида (адресанта) с целью привлечения внимания собеседника (адресата) [8].
Среди контактоустанавливающих вербальных единиц значительное место занимают антропонимы. Их функционирование в разных языках определяется интралингвистическими закономерностями и экстралингвистическими факторами. В целом антропонимия является ядерным разрядом в ономастическом поле любого языка, что можно определить как языковую универсалию. Фреквенталией является способность антропонимов образовывать от полного имени гипокористическую форму, которая используется преимущественно в коммуникативных целях. Гипокористика отражает звуковую природу языка, указывая, возможно, на древние характеристики вокативных формул. Так, для русского языка характерна двуслоговая модель (около 80% всех форм) с ударением на предпоследнем слоге (98,4%) [9].
К внутриязыковым особенностям употребления имён собственных при обращении относится наличие/отсутствие в языке специальной вокативной формы. Хотя традиционно эта форма именуется падежом, вероятно, точнее будет трактовать её как явление, стоящее вне падежной системы. Основное назначение падежа - выражать синтаксические отношения слова к другим словам высказывания, тогда как обращение стоит за пределами предложения. Справедливо подчёркивается семантическая и синтаксическая изолированность вокатива от остальных членов падежной системы [10]. С другой стороны, термин вокатив подчёркивает эту обособленность позиции слова, её отличие от падежных форм, поэтому он более точен, чем терминосочетание именительный обращения или Anredenominativ [11]. В. И. Карасик возводит вокативы в ранг языковой универсалии, отмечая при этом, что они "специфично отражают национально-культурные особенности языков, неоднородны по своему составу и имеют сложное содержательное строение" [12].
В языках с морфологически оформленным вокативом употребление формы в качестве единицы особого предназначения воспринимается более отчётливо. Вероятно, морфологическое воплощение вокативности является палеоязыковой универсалией, которая по мере развития языка имеет тенденцию к утрате. Немецкий учёный Г. Курциус предполагал, что вокатив в индоевропейском языке был равен неоформленной именной основе и ему противостоял падеж с суффиксом -m-, однако русский исследователь А. В. Попов в конце XIX в. убедительно доказал, что чистая основа (позднее её назвали casus indefinitus) предшествовала как падежам на *- m, *- s, так и вокативу [13].
Формы, восходящие к праславянскому вокативу, сохранились в чешском, польском, сербском, хорватском, болгарском, македонском, украинском, отчасти белорусском языках, в то время как русский утратил их. Этот процесс, начавшийся ещё в XI в., только к XVII в. окончательно привёл к замещению русских звательных форм формами именительного падежа [14]. Имеются звательные формы в румынском (domine, domnule), грузинском (батоно) и других языках.
В русском языке потребность в отделении вокатива от номинатива и фонетические особенности обращения привели к появлению усечённых разговорных форм обращения у слов 1-го склонения (мам, пап) [15]. В диалектной речи используются также для обращения формы с наращением доча, сына, что тоже можно рассматривать как проявление тенденции разведения двух падежей. В последнем вокативе отмечается даже изменение рода, вероятно, обусловленное флексией: Моя сына, ты верно гутаришь, было. (Екимов Б. Подарок // Волгоградская правда. 2001. 28 апр. С. 4). Как застывшие формы используются вокативы некоторых слов (Боже, Господи, владыко, старче, сынку), обычно восходящие к прецендентным текстам. Достаточно регулярно происходит гиперкорректное употребление звательной формы слова владыка в качестве номинатива: владыко сказал.
К экстралингвистическим факторам вокативного употребления антропонимов относятся этнокультурно-исторические традиции, обусловливающие выбор форм обращения. Европейская коммуникация строго разграничивает официальную и неофициальную сферы общения, распределяя между ними личные и фамильные имена. В официальном обращении в качестве вокативной единицы используется апеллятивно-антропонимическая формула нем. Herr Hengst, Frau Jahn, англ. mister Smith, missis Smith, франц. monsier Durand, madame Bovary, чеш. pane Nováku, paní' Novaková и т. д. Личные имена, их гипокористические и оценочные формы употребляются при неофициальном общении: англ. Robert, Bob, нем. Johann, Hans, чеш. Josefe, Pepíku и т. п.. В последнее время в Европе начинает распространяться американская модель обращения к коллеге гипокористической формой имени, которая приводит к нулевому вокативу, к ситуации, прекрасно описанной В. И. Карасиком: если у собеседников большая разница в возрасте, то старший обращается к младшему коллеге по имени, а младший вынужден отказываться от использования обращения, так как обратиться по имени некорректно, учитывая разницу в возрасте, а использование социального вокатива или апеллятивно-антропонимической формулы может быть истолковано как отрицательное отношение к собеседнику [16].
Наличие национально окрашенной вокативной модели имя + отчество в русском языке стало причиной низкой частоты употребления формулы господин + фамилия при обращении [17], которая в некоторых социальных группах вызывает эффект отчуждения или даже (как результат социального расслоение общества и сохранения идей коммунистического равенства) имеет пейоративный оттенок [18].
Модель товарищ + фамилия оценивается отрицательно другими социальными группами, воспринимается в обществе как политически окрашенное обращение, свидетельствующее о принадлежности адресанта к коммунистической партии. С другой стороны, отсутствие устойчивого употребления нейтральных статусных обращений приводит к тому, что в русском узусе не закрепляется предлагаемый многими писателями, журналистами, филологами вокатив сударь/сударыня, который не может преодолеть сопротивления коммуникантов и вытеснить стремительно набравшее частотность обращение мужчина/женщина, уходящий вокатив молодой человек/девушка (его сокращение в употреблении вызвано постоянным несоответствием обращения возрасту адресата, что было многократно осмеяно в юмористических произведениях) и официальное (судебное) обращение гражданин/гражданка/граждане.
Функционирование русской вежливой модели имя + отчество приводит также к тому, что в ситуации, когда адресант не знает или забыл эти антропонимические единицы, он вынужден прибегать к нулевому вокативу, поскольку любое иное обращение может быть воспринято как ирония или недоброжелательность (госпожа Иванова, господин ректор). Как выход из сложившегося положения узус определил этикетную форму "Простите, я забыл Ваше имя и отчество".
Выражая уважительность, являясь нормативной этикетной формой, обращение, состоящее из имени и отчества, нарушает фонетические закономерности вокативных структур, поэтому оно подвергается преобразованиям, чаще всего синкопированию: Пал Палыч, Марь Иванна, Дарь Николавна, но оно может также сопровождаться аферезисом: Сан Саныч. Эти формы могут использоваться и в номинативе, однако их возникновение следует отнести к вокативу. Писатели XIX в. использовали в своих произведениях в основном синкопированные формы отчеств (Иван Евсеич и Яков Васильич в "Лошадиной фамилии" А.П. Чехова и мн. др.).
Общераспространенной моделью вокатива при общении детей и лиц младшего возраста при обращении к взрослым родственникам является формула дядя/тётя, бабушка (баба) /дедушка (деда) + гипокористический антропоним. В некоторых случаях это обращение может быть адресовано друзьям семьи, хорошим знакомым. При невокативном использовании в отсутствие носителя имени словосочетание может приобрести ироническую или негативную коннотацию: Опять баба Маша всем двойки влепила. В данном случае апеллятивно-антропонимический комплекс сближается по своим характеристикам с "заглазным" прозвищем.
Обращение по одиночному имени в русском узусе указывает на равенство социальных ролей коммуникантов, равный возраст и довольно высокую степень близости отношений. При этом полная форма имени может свидетельствовать о серьезности разговора, натянутости отношений, придаёт коммуникации официальность. Гипокористическая и деминутивно-мелиоративные вокативные формы антропонима выбираются в дружеской среде, а также при обращении старшего к младшему. Существуют личные и семейные предпочтения в выборе деривата: Маша, но не Маня, Дима, но не Митя, Саша, но не Шура, Мила, но не Люда, Люда, но не Люся, Виталий, но не Виталя и пр. Употребление краткого или ласкательного имени по отношению к старшему или малознакомому человеку чаще всего придаёт вокативу отрицательную коннотацию.
Широкую палитру оценочности (от положительной и ласкательной до насмешливой и негативной) несут в себе антропонимические комплексы из гипокористического антропонима и отчества. Разумеется, при общении чаще реализуются позитивные оттенки коннотации. Существуют гендерные предпочтения: женщинам подобные вокативы адресуются значительно чаще, чем мужчинам: Ниночка Петровна, Даша Николаевна, Аллочка Сергеевна и др. Впрочем, гипокористические и позитивные оценочные дериваты в целом более употребительны при коммуникации женщин.
В диалектной и просторечной русской речевой среде используется обращение по изолированному отчеству, что также является национально окрашенным вокативом, хотя и прослеживаются определённые параллели с восточными именованиями лиц и обращениями к ним; мы знаем многих арабских учёных и писателей только по отчествам: Ибн Сина (Авиценна), Ибн Рушд (Авероэс), Ибн Фадлан и мн. др. [19].
Возможно, на изолированное использование отчества в качестве вокатива оказали влияние фонетические закономерности модели обращения, при этом - в отличие от гипокористики - отмечается тенденция к употреблению трёхслогового антропонима: Иваныч, Петрович, Василич, Андревна, Васильна. Н. В. Подольская называет использование изолированного отчества эллиптированием (не связывая его с вокативом) [20].
Диалектная речь также характеризуется вокативным использованием андронимов - именований жены по имени или прозвищу мужа [21]. Для последнего времени более характерно возникновение андронимов на базе фамилии супруга: Супруниха, Гаврилючка.
В арготической, жаргонной, сленговой речи регулярно используются при обращении прозвища. При этом в качестве вокативов выступают только принимаемые адресатом антропонимы, а "заглазные" прозвища употребляются в аффектированной речи наряду с другими пейоративами. Употребление в качестве обращения псевдонимов мало отличается от аналогичного использования фамилий.
 

Примечания

1. Cм.: Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред. В. Н. Ярцева. М., 1990. С. 564.

2. См.: Подольская Н. В.Словарь русской ономастической терминологии. М., 1978. С. 37.

3. См.: Баранов А. Н. и др. Англо-русский словарь по лингвистике и семиотике. Т. 1. М., 1996. С. 38.

4. См.: Metzler Lexikon Sprache / Hrgb. v. H. Glьck. Stuttgart; Weimar, 1993. S. 79.

5. См.: Akademický slovník cizích slov. Praha, 1998. S. 63.

6. Metzler Lexikon Sprache. S. 683.

7. Лингвистический энциклопедический словарь. С. 565.

8. Ван Цзиньлин. Обращения в типологически различающихся языках. Чанчунь, 2000. С. 26.

9. См. подробнее: Супрун В. И. Имена и именины. Волгоград, 1997. С. 139-140.

10. См.: Булыгина Т. В., Крылов С. А. Падеж // Лингвистический энциклопедический словарь. С. 356.

11. Metzler Lexikon Sprache. S. 683.

12. Карасик В. И. Язык социального статуса / Ин-т языкозн. РАН; Волгогр. гос. пед. ин-т. М., 1992. С. 196.

13. Крысько В. Б. История индоевропейского аккузатива в "Синтаксических исследованиях" А. В. Попова // Вопр. языкознания. 1990, № 4. С. 120.

14. См.: Филин Ф. П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков: историко-диалектологический очерк. Л.: Наука, 1972. С. 386-387.

15. См.: Грамматика русского языка. Т. 2: Синтаксис. Ч. 2. М., 1954. С. 127.

16. См.: Карасик В. И. Язык социального статуса. С. 206.

17. См.: Супрун В. И. Ономастическое поле русского языка и его художественно-эстетический потенциал. Волгоград, 2000. С. 67.

18. См.: Кронгауз М. А. Обращения как способ моделирования коммуникативного пространства // Логический анализ языка: Образ человека в культуре и языке. М., 1999. С. 130-131.

19. См.: Советский энциклопедический словарь / Гл. ред. А. М. Прохоров. М., 1983. С. 471.

20. См.: Подольская Н. В. Проблемы ономастического словообразования (к постановке вопроса) // Вопр. языкознания. 1990. N3. С. 49.

21. См.: Подольская Н. В. Словарь русской ономастической терминологии. М., 1978. С. 29.