Следите за нашими новостями!
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

Б. А. Успенский

РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ РУССКОЙ ЭКСПРЕССИВНОЙ ФРАЗЕОЛОГИИ

(Структура текста - 81. Тезисы симпозиума. - М., 1981. - С. 49-53)


 
Изучение русского мата связано со специфическими и весьма характерными затруднениями. Характерна прежде всего табуированность этой темы, которая - как это ни удивительно - распространяется и на исследователей, специализирующихся в области лексикографии, фразеологии, этимологии. Между тем, подобные выражения, ввиду своей архаичности, представляют особый интерес именно для этимолога и историка языка, позволяя реконструировать элементы праславянской фразеологии. Соответствующие табу распространяются и на ряд слов, семантически связанных с матерщиной [1]; специфика русского языка в этом отношении предстает особенно наглядно в сопоставлении с западноевропейскими языками, где такого рода лексика не табуирована. Табуированности матерщины и соотнесенных с нею слов нисколько не противоречит активное употребление такого рода выражений в рамках анти-поведения, обусловливающего нарушение культурных запретов.
Особое отношение к матерщине обусловлено специфическим переживанием неконвенциональности языкового знака, которое имеет место в этом случае. Знаменательно, что запреты на соответствующие выражения носят абсолютный, а не относительный характер, обнаруживая принципиальную независимость от контекста: матерщина считается в принципе недопустимой для произнесения (или написания) - даже и в том случае, когда она воспроизводится от чужого имени, как чужая речь, за которую говорящий (пишущий), вообще говоря, не может нести ответственности. Иначе говоря, этот текст в принципе не переводится в план мета-текста, не становится чистой цитатой: в любом контексте соответствующие слова как бы сохраняют непосредственную связь с содержанием, и, таким образом, говорящий каждый раз несет непосредственную ответственность за эти слова [2]. Но подобное отношение к языковому знаку характерно прежде всего для сакральной лексики: в самом деле, именно сфере сакрального присуще особое переживание неконвенциональности языкового знака, обусловливающее табуирование относящихся сюда выражений, - тем самым, обесценная лексика парадоксальным образом смыкается с лексикой сакральной.
Разгадка подобного отношения к матерщине объясняется, надо думать, тем, что матерщина имела отчетливо выраженную культовую функцию в славянском язычестве; отношение к фразеологии такого рода сохраняется в языке и при утрате самой функции.
Действительно, матерная ругань широко представлена в разного рода обрядах явно языческого происхождения - свадебных, сельскохозяйственных и т.п., - т.е. в обрядах, так или иначе связанных с плодородием: матерщина является необходимым компонентом обрядов такого рода и носит безусловно ритуальный характер. Одновременно матерная ругань имеет отчетливо выраженный антихристианский характер, что также связано именно с языческим ее происхождением. Соответственно, в древнерусской письменности матерщина рассматривается как черта бесовского поведения, ср., например, описание языческих игр в "Челобитной нижегородских священников" 1636 г.: "Да еще, государь, друг другу лаются позорною лаею, отца и матере блудным позором, в род и в горло, безстудною самою позорною нечистотою языки своя и души оскверняют". Обличая тех, кто .проводил время, "упражняющеся в сквернословiях и на сатанинских позорищах", митрополит Даниил писал в сер. XVI в.; "Ты же сопротивнаа Богу твориши, а христiанин сый, пляшеши, скачеши, блуднаа словеса глаголеши, и инаа глумленiа и сквернословiа многаа съдѣваеши и в гусли, и в смыки, в сопѣли, в свирѣли вспѣваеши, многаа служенiа сатанѣ приносиши"; по его словам, "Идѣже бо есть сквернословiе и кощуны, ту есть бѣсом сьбранiе, и идѣже есть игранiа, тамо есть дiавол, а идеже есть плясанiе, тамо есть сатана"; матерщина выступает здесь в одном ряду с типичными атрибутами языческого поведения, обличаемыми в поучениях, направленных против двоеверия. Ср. еще наказ Троицкого Ипатьевского монастыря монастырским приказчикам (XVII в.), где предписывается, чтобы монастырские крестьяне "матерны и всякими скверными словами не бранились, и в бѣсовскiе игры, в сопѣли и в гусли и в гудки и в домры, и во всякiе игры не играли"; подобные свидетельства могут быть умножены. Повесть временных лет, описывая языческие обряды радимичей, вятичей и северян, упоминает "срамословье" как специфическую черту языческого поведения. Примечательно также встречающееся в древнерусской учительной литературе мнение, что матерная брань - "то есть жидовское слово": "жидовское", как и "еллинское", может отождествляться в христианской перспективе с язычеством, и, соответственно, славянские языческие боги могут трактоваться как "жидовские" - мы встречаем, например, упоминания о "жидовском еретике Перуне" и "Хорсе-жидовине", Вместе с тем,, способность матерно ругаться приписывается домовому, т.е. персонажу явно языческого происхождения.
Необходимо отметить, что матерная брань в ряде случаев оказывается функционально эквивалентной молитве. Так, для того, чтобы спастись от лешего, домового, черта и т.п., предписывается либо прочесть молитву, либо матерно выругаться (подобно тому, как для противодействия колдовству обращаются либо к священнику, либо к знахарю); при этом матерщина может рассматриваться даже как относительно более сильное средство, т.е. возможны случаи, когда молитва не помогает, а действенной оказывается только ругань. Равным образом как молитва, так и матерщина является средством, позволяющим овладеть кладом: в одних местах для того, чтобы взять клад, охраняемый нечистой силой, считается необходимым помолиться, в других - выругаться. Совершенно так же магический обряд "опахивания", совершаемый для изгнания из селения эпидемической болезни (которую также отождествляют с нечистой силой), в одних случаях сопровождается шумом, криком и бранью, в других - молитвой. Поскольку те или иные представители нечистой силы генетически восходят к языческим богам, можно предположить, что матерная ругань восходит к языческим молитвам или заговорам [3]. Соотнесенность матерщины с языческим культом исключительно ярко проявляется у сербов, когда для того, чтобы спастись от града, бросают вверх (в тучу) молот и при этом матерно ругаются. Как известно, в славянской (и индоевропейской) мифологии молот выступает как атрибут Бога Громовержца, насылающего грозу и град; надо полагать, что и матерщина имеет к нему то или иное отношение.
Для выяснения роли матерной брани в языческом культе представляет непосредственный интерес поучение против матерщины, в котором говорится, что скверным словом оскорбляется, во-первых, Матерь Божия, во-вторых, родная мать собеседника, и "третiя мати - земля, от неяже кормимся, и питаемся, и одѣваемся, и тмы благих прiемлем, по Божiю повелѣнiю к нейже паки возвращаемся, иже есть погребенiе" [4]. В одном из списков апокрифической "Беседы трех святителей" находим вопрос: "Что есть не подобает православным христианом бранится?" - и следует ответ: "Понеже Пресвятая Богородица мать Христу Богу вторая наша мать родная, от нея же мы родихомся и свет познахом. Теретяя [третья] мать земля, от нея же взяты и питаемся и в нея же паки возвратимся"; считается, что это русская вставка в памятнике греческого происхождения. Ср. еще апокрифический "Свиток Иерусалимский", где Господь говорит: "приказываю вам не божиться и не произносити всуе имене Моего и не испускати из уст ваших скверных, хульных и матерных слов. Сколь есть тяжек сей грех, што я простить его не могу , потому что не одну родную мать поносишь, - поносишь ты мать родную, Мать Богородицу, мать сыру землю". Равным образом в духовном стихе "О пьянице ("Василий Великий") говорится, что матерным словом хулится Мать Сыра Земля и Богородица. Соответственно, исследователь белорусской духовной культуры (А.Е. Богданович), констатируя "представление о земле как о всеобщей матери" у белорусов, замечает: "поэтому, между прочим, считается предосудительным ругаться материнскими словами, чтобы не оскорбить чести матери земли".
Исключительно характерно в этой связи магическое совокупление с землей, имеющее, несомненно, языческое происхождение (именно так иногда объясняют ритуальное катание по земле в сельскохозяйственных обрядах). Знаменательно, что такое оскорбление матери Земле приравнивалось к обиде родителям - в одном древнерусском епитимейнике читаем: "Аще ли отцю или матери лаял или бил или, на землѣ лежа ниць, как на женѣ играл, 15 дни [епитимий]". Ср., вместе с тем, обращение девиц к празднику Покрова с просьбой о замужестве, где обыгрывается внутренняя форма названия этого праздника, причем невеста уподобляется земле, понимаемой как женский организм: "Батюшка Покров, земелечку покрой снежком, а меня молоду женишком", Понимание земли как женского организма находит отражение в одной из "заветных сказок" А.Н.Афанасьева, где проводится сопоставление земли с женским телом: титьки - "сионские горы", пуп - "пуп земной", vulva - "ад кромешный". Мотив совокупления с землей имеет явные мифологические корни и обнаруживает связь с основным мифом о Боге Грозы, как это видно, например, в свадебном причитании:
 
Расшиби-ко ты, Громова стрела,
Еще матушку - мать сыру землю
Развались-кось ты, мать сыра земля,
На четыре все сторонушки...
 
Сходным образом и в античном язычестве земля воспринималась как женский организм, а урожай трактовался как разрешение от бремени. Отсюда объясняются как фаллические процессии, так и ритуальное сквернословие (эсхрология) в античности. Совершенно так же объясняется, наконец, и ритуальное обнажение в сельскохозяйственной магии, в равной мере характерное для античных и для славянских обрядов.
Для ассоциации Матери Земли с Богородицей, представляет интерес следующее свидетельство, относящееся к Ярославской губ.: "Когда в засушливые годы (1920 и 1921 г.) некоторые из крестьян стали колотушками разбивать на пашне комья и глыбы, то встретили сильную оппозицию со стороны женщин. Последние утверждали, что делая так, те 'бьют саму мать пресвятую богородицу'"; в других случаях совершенно аналогичные запреты мотивируются опасением, что Мать Земля не родит хлеба или ссылкой на беременность земли.
Ассоциация земли с Богородицей может находить отражение в иконописи: так на псковской иконе "Собора Богоматери" XIV в. (собр. Третьяковской галлереи) аллегория земли изображается в виде Богородицы на траве (эту икону иногда связывают с ересью стригольников). Отметим, наконец, что у хлыстов на годовом радении во время пения песен в честь "Матушки сырой земли" выходит из подполья богородица и причащает присутствующих ягодами. В "Бесах" Достоевского Марья Тимофеевна говорит: "'А по-моему..., Бог и природа есть все одно'... А тем временем и шепни мне, из церкви выходя, одна наша старица, на покаянии у нас жила за пророчество: 'Богородица что есть, как мнишь?' - 'Великая мать, отвечаю, упование рода человеческого'. - 'Так, говорит, Богородица - великая мать сыра земля есть, и великая в том для человека заключается радость'". Как видим, это высказывание прямо подтверждается этнографическими данными.
Остается отметить, что культ Матери Сырой Земли непосредственно связан в славянском язычестве с культом противника Бога Громовержца, в первую же очередь - с культом Мокоши как женской ипостаси, противопоставленной Богу Грозы; ср. в этой связи цитированное свадебное причитание, где выступает мотив громовой стрелы, расшибающей Мать Сыру Землю. С принятием христианства почитание Мокоши было перенесено как на Параскеву Пятницу (которая может восприниматься, соответственно, как "водяная и земляная матушка"), так и на Богородицу, вследствие чего Богородица и ассоциируется с Матерью Сырой Землей. Знаменательно в этом смысле, что в русских духовных стихах заповедь не браниться матерными словами может вкладываться в уста как Пятницы, так и Богородицы.
 

Примечания

1. Характерно, что слав. *jěbati в западнославянских языках имеет значение "ругать, проклинать", т.е. семантика данного слова может соотноситься с общим значением матерного выражения.

2. Такого рода восприятие нашло отражение в духовном стихе "О пьянице" ("Василий Великий"):
Который человек хоть одныжды
По матерну взбранится,
В шутках иль не в шутках,
Господь почтет за едино.

3. Весьма любопытны в этом отношении непристойные надписи в голоснике (т.е. резонаторе) новгородского Софийского собора, сделанные еще до обжига, т.е. в сер. XI в. По всей вероятности, мы имеем здесь не сознательное святотатство, но синкретическое совмещение христианского и языческого культа, т.е. христианским молитвам, звучащим в храме, придавался через резонатор - без ведома о том самих молящихся! - дополнительный языческий смысл.

4. Отражение цитированного поучения можно усмотреть в фольклорной легенде о происхождении матерщины, где последняя связывается с инцестом: "У каждого человека три матери: мать родна и две великих матери: мать - сыра земля и Мать Богородица. Дьявол 'змустил' одного человека: человек тот убил отца, а на матери женился. С тех пор и начал человек ругаться, упоминая в брани имя матери, с тех пор пошла по земле эта распута".