Следите за нашими новостями!
Philology.ru - Русский филологический портал
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

Е. В. Андреева

О ЗНАЧЕНИЯХ И ФУНКЦИЯХ АРТИКЛЕЙ LE, LA, LES В СОВРЕМЕННОМ ФРАНЦУЗСКОМ ЯЗЫКЕ

(Исследования по языкознанию: К 70-летию члена-корреспондента РАН А. В. Бондарко. - СПб., 2001. - С. 264-276)

 
1. Система французских артиклей является уже на протяжении долгого времени предметом пристального внимания исследователей [1]. Нам известно несколько десятков вариантов классификации артиклевых функций и значений, предложенных различными авторами. Более того, нет единого мнения даже относительно репертуара артиклевых форм. Подобное многообразие точек зрения определяется, с одной стороны, многоаспектностью и полифункциональностью самого предмета исследования, а с другой - существованием различных подходов к его изучению. Мы хотели бы предложить свой вариант классификации значений и функций определенного артикля ед. и мн. числа в современном французском языке.
1.1. Функции артикля делятся на семантические и структурные. К семантическим функциям относится, например, выражение артиклем значений определенности / неопределенности (le / un; les / des), тотальности / частичности (le / du; les / des), дискретности / недискретности (un / du) и т. п. К структурным функциям относится актуализация при помощи артиклей категории рода (le / la; un / une) и числа (le / les; un / des), которые в большинстве случаев не имеют в современном французском языке (по крайнем мере, в его устном варианте) других формальных средств выражения на уровне именной группы (ИГ). В этой статье речь пойдет только о семантических функциях, поскольку именно этот предмет вызывает наибольшее количество разногласий.
1.2. Отдельного пояснения требует вопрос о разграничении таких понятий, как значение и семантическая функция грамматического знака. Согласно определению А. В. Бондарко, «семантическая функция - более широкое понятие, чем значение, поскольку оно охватывает не только собственно значения тех или иных единиц, но и речевые смыслы, в формировании которых существенную роль играют речевая ситуация и фоновые знания» [Бондарко 1996: 96]. Так, например, к семантическим функциям артикля следует отнести его различные стилистические функции, ср., например, «эмфатическую» функцию артикля un в предложении Il est d'une bonté 'Он отличается такой добротой', где этот артикль, согласно определению В. Г. Гака, «указывает на то, что существительное должно быть характеризовано, но от "избытка чувств" нужное определение не приходит на ум» [Гак 1979: 104]. Безусловно, подобная функция легко может быть выведена из свойственного артиклю un значения неопределенности (которое сопряжено с известным «вакуумом информации» и ожиданием более детальной характеризации референта), однако вряд ли подобный стилистический эффект следует рассматривать как часть категориального значения артикля un.
Семантическими, а не структурными, по нашему мнению, следует считать и текстовые функции артиклей (анафорическую, интродуктивную и т. п.) - вопреки точке зрения Х. Вайнриха, согласно которому «функция артиклей должна быть объяснена синтаксически, а не семантически» [Вайнрих 1978: 373].
1.3. Среди различных значений одной и той же артиклевой формы особое место занимает прототипическое значение. Прототипическим называют наиболее яркое, типичное, наименее зависимое от контекста значение грамматической формы, «лучший пример» в семантической сфере этой формы. В структуре семантического поля прототип отличается тем, что он обладает наибольшим количеством существенных характерных признаков. Отклонения от прототипа представляют собой зоны, в которых пересекаются только некоторые из существенных признаков, и, в зависимости от их количества, устанавливается степень удаленности от прототипа (см. обзор проблемы в [Givón 1986; Бондарко 1999: 55 сл.]). Выделение прототипического значения и установление степени прототипичности того или иного употребления артикля необходимо нам для того, чтобы, во-первых, структурировать различные типы значений и функций в соответствии с их местом в языковой системе, а во-вторых, строить выводы только на действительно характерных и значимых фактах и исключить из обобщения факты случайные (в противном случае наличие контрпримеров, которые неизбежно возникают на периферии, в зоне «разреженности» прототипических признаков, способно опровергнуть любую гипотезу).
 
2. Все типы употребления определенного артикля можно разделить на две большие подгруппы: во-первых, это группы «артикль + существительное» с конкретно-референтным значением; во-вторых - обобщенные ИГ. Рассмотрим первый тип.
2.1. В сочетании с конкретно-референтным именем артикль le является показателем определенности. Это значение является для него прототипическим: оно наименее зависимо от контекста; именно в этом значении артикли le, la, les чаще всего встречаются в речи. К тому же это значение является исторически первичным [Сабанеева, Щерба 1990: 29 сл.] и, по нашим наблюдениям, раньше всего проявляется в детской речи.
2.2. Значение определенности включает в себя два аспекта: коммуникативно-прагматический (известность референта ИГ обоим участникам акта коммуникации) и логико-референциальный (индивидуализация предмета, его изоляция из класса подобных предметов на основании одного или нескольких индивидуализирующих признаков), см. [Гладров 1992: 238 сл.; Шмелев 1992: 270 сл.]. Логико-референциальная сторона определенности заключает в себе такие признаки, как существование и единственность референта в рамках денотативной ситуации [Падучева 1985: 87]. Названные аспекты определенности, неразрывно связанные друг с другом, тем не менее должны быть четко дифференцированы. Отсутствие подобной дифференциации приводит к выдвижению на первый план либо коммуникативно-прагматического аспекта [Christophersen 1939: 28 ff.], либо логико-референциального [Пропп 1951]. Между тем оба названных аспекта важны для понимания природы определенности.
В нормальных случаях, «прототипических» образцах удачных актов коммуникации, оба аспекта определенности совмещены. Ср. следующие примеры: J'ai vu remonter un homme, en Espagne, apràs quelques journées de travail, de la cave d.une maison écrasée par une torpille. ...lorsque l'homme put nous répondre, il répondit... (A. de Saint-Exupery) 'Я видел, как в Испании, после долгих часов работы, извлекли на поверхность человека из подвала разбомбленного дома... когда человек смог нам отвечать, он сказал...'; N'ayez pas souci, ma bonne tante, je vous honore plus que le pape (A. Dumas) 'Не беспокойтесь, тетушка, я почитаю вас больше, чем папу римского'. В первом примере референт ИГ l'homme противопоставлен всем другим лицам, поскольку в предтексте содержится указание на признак, достаточный для индивидуализации этого лица. Одновременно референт представлен как известный адресату высказывания благодаря анафорической отсылке к первичному упоминанию о нем (un homme). Во втором примере логическая определенность референта ИГ le pape обусловлена его принадлежностью к классу имен, обозначающих предметы, уникальные в своем роде. Говорящий, употребляя определенную ИГ le pape, апеллирует к пресуппозиции адресата, который, обладая знанием ситуации (в нашем случае это отнесенность акта коммуникации к определенной эпохе), легко может идентифицировать референт.
С другой стороны, в значении определенной ИГ вполне может отсутствовать коммуникативно-прагматический компонент. К. Доннелан выделил так называемое «атрибутивное» употребление определенных дескрипций, при котором ни говорящий, ни адресат не способны идентифицировать референт: Убийца Смита, кто бы он ни был, - сумасшедший [Доннелан 1982]. Ср. La femme qui me fera marcher n.est pas encore née!... (Colette) 'Женщина, которая будет мною командовать, еще не родилась на свет'.
2.3. В зависимости от способа сообщения референту ИГ индивидуализирующего признака (признаков) выделяются несколько разновидностей мотивации определенности.
Значением текстовой определенности объединены следующие текстовые функции: катафорическая (индивидуализирующий признак выражен в языковом контексте справа от ИГ), ср.: ...il ferma soigneusement la porte afin que les animaux qui vivent sur le sable et les oiseaux de l'air ne puissent venir souiller le livre des Ecritures qu'il conservait au chevet de son lit (A. France) 'Он плотно закрыл дверь, чтобы животные, живущие в песках, и залетные птицы не смогли испачкать священное писание, которое он хранил в изголовье своей кровати' и анафорическая (индивидуализирующий признак выражен в языковом контексте слева от ИГ). Анафора может быть как точной (повторение того же самого имени, ср. пример выше un homme... l'homme), так и опосредованной, основанной на реклассификации референта (замене его синонимом или гиперонимом), ср. Comme il méditait de la sorte, il vit un petit chacal assis à ses pieds. <...> L'animal semblait lire dans la pensée de l'abbé (A. France) 'Когда он размышлял обо всем этом, он увидел шакала у своих ног. Казалось, что животное читает мысли отшельника'. Ассоциативная анафора основана не на отношениях кореферентности (полной или частичной), а на ассоциативных связях референта ИГ с понятиями, введенными в речь в предтексте, ср. Une grosse cloche, au dessus de la tкte de Florent <...> se mit à sonner. Les coups, lents et réguliers, semblaient éveiller de proche en proche le sommeil traоnant sur le carreau (E. Zola) 'Большой колокол над головой Флорана зазвонил. Удары, медленные и мерные, казалось, будили окрестности ото сна, который стлался по каменным плитам'.
Как один из видов ассоциативной анафоры можно рассматривать притяжательное (посессивное) употребление определенного артикля, которое чаще всего реализуется при названиях частей тела, связанных со своим обладателем отношением неотторжимой принадлежности, ср. ...apr´s la mort de cette grande reine, sur la demande de son fils, deux médecins ... avaient ´té autoris´s а ouvrir et а étudier le corps, mais non le cerveau (A. Dumas) '...после смерти этой королевы по просьбе ее сына двое врачей получили разрешение вскрыть и исследовать тело, но не мозг'. Вместе с тем между этим последним употреблением и приведенными выше примерами существует определенная разница: при посессивном употреблении артикль коррелирует с притяжательным местоимением, в то время как другие виды анафоры связывают артикль в основном с указательным местоимением [2].
Внетекстовая определенность может опираться на включенность референта непосредственно в ситуацию акта речи (указательная функция артикля), ср. Tu vois la fenetre éclairée, dont la brise remue le voile (J. Giraudoux) 'Видишь освещенное окно, занавеску которого треплет ветер'. Мотивацией определенности может также служить принадлежность понятия, выражаемого ИГ, к фонду общих знаний говорящего и слушающего, а также других членов языкового коллектива. В этом последнем случае наиболее ярко проявляется коммуникативно-прагматический аспект определенности (хотя наличие индивидуализирующего признака, позволяющего изолировать предмет на фоне других представителей класса, также входит в пресуппозицию высказывания). Ср. Lucien Leuwen avait ´té chassé de l'Ecole polytechnique... (Stendhal) 'Люсьен Левен был отчислен из Высшей политехнической школы...' - в данном примере речь идет о Высшей политехнической школе в Париже, известной любому соотечественнику и и современнику автора романа. Это знание достаточно для идентификации референта и его противопоставления всем остальным учебным заведениям с таким же названием.
2.4. Выделение предмета из класса и его известность коммуникантам мы рассматриваем как качественную составляющую значения определенности. Количественная составляющая реализуется в значении тотальности (полного количества субстанции, к которой осуществляется референция). Референт при этом представлен как единый и неделимый независимо от того, обладает ли он этими свойствами во внеязыковой реальности.
Значение тотальности стерто в тех случаях, когда референтом является физическое тело или другой отрезок реальности, обладающий четкими пространственными границами - подчеркивание целостности референта при таких условиях было бы избыточным. В этом случае более важным является актуализация уникальности предмета на фоне других представителей класса. Для иллюстрации этого положения приведем следующий пример, где выражение уникальности предмета мысли при помощи определенного артикля представляет собой авторскую интенцию (артикль выделен в тексте самим автором): Seulement, tu aurais bien de la peine а t'empécher de commettre la bétise, puisqu'il n'y a qu'une : recommencer... (Colette) 'Только тебе трудно будет удержаться и не совершить глупость, а она всего одна - начать все по новой'.
Значение тотальности актуализируется тогда, когда в качестве референта выступает множество предметов или некоторое ситуативно ограниченное количество недискретной субстанции: Ainsi, dernièrement, grace а des recherches laborieuses, nous sommes arrivés а connaоtre le nombre exact des veuves qui ont passé sur le pont Neuf pendant le cours de l'année 1860 (E. Labiche) 'Таким образом благодаря тщательному исследованию нам удалось узнать точное количество вдов, которые прошли по Новому мосту в течение 1860 года'; ...c'est que l'air, ce matin-l&аgrave;, porte une surprenante et si molle douceur d'avant-printemps (Colette) '...воздух этим утром наполнен удивительной и мягкой теплотой самой ранней весны'. Определенный артикль в этом случае противопоставлен во мн. числе артиклю des, а в ед. числе - партитивному артиклю du, выражающим количественную и качественную неопределенность: Au nombre de ses fils spirituels se trouvaient des hommes qui, après s'etre livrés au brigandage pendant de longues années, avaient été touchés par les exhortations du saint abbé (A. France) 'В числе его духовных сыновей были люди, которые после долгих лет разбоя были тронуты увещеваниями святого отца'; ...les becs de gaz s'éteignaient un à un, comme des étoiles tombant dans de la lumière (E. Zola) '...газовые светильники затухали один за другим, как звезды, погружающиеся в дневной свет'.
 
3. Генерализация является вторичной функцией артикля - как с синхронной, так и с исторической точки зрения. В этой функции наблюдается нейтрализация противопоставления форм le и un по признаку определенности / неопределенности, а также форм le и les по признаку единичности / множественности, ср. [Гак 1979: 101]. Действительно, поскольку при обобщенном употреблении имени принимаются во внимание только общие свойства класса и устраняются индивидуальные признаки предмета, в этой сфере нет логических оснований для реализации категорий определенности / неопределенности и числа . референциальных категорий, основанных на отношении «предмет-класс».
Вместе с тем нельзя говорить о полной нейтрализации противопоставления форм le, un и les в сфере обобщенных ИГ, поскольку выбор той или иной артиклевой формы определяется тем, какой способ представления понятия о классе выбирает говорящий. Принято считать, что артикль le представляет класс посредством значения собирательности, артикль les - через идею тотального множества, а артикль un - через образ типичного неиндивидуализированного представителя класса, ср. [Kleiber 1989]. Соответственно, предпочтение той или иной артиклевой формы связано во многом с характером обобщения, которое заключено в высказывании.
3.1. Артикль le употребляется главным образом в гномических высказываниях, отражающих наиболее существенные инвариантные признаки класса, понимаемого как неделимое целое. Ср.: L’ordre pour l’ordre chatre l’homme de son pouvoir essentiel, qui est de transformer et le monde et soimeme (A. de Saint-Exupéry) 'Порядок ради порядка лишает человека его основного дара - изменять мир и самого себя'. Артикль les также используется в гномических высказываниях, но может оформлять ИГ и в тех случаях, когда обобщение носит менее универсальный характер: приписываемые классу свойства не отличаются фундаментальностью, а устанавливаемое общее правило допускает исключения: Aussi étaient-ils [les anciens du désert] très redoutés des gens de mauvaise vie et particulièrement des mimes, des baladins, des pretres mariés et des courtisanes (A. France) 'По этой причине перед ними [отшельниками] трепетали дурные люди, и в особенности шуты, бродячие артисты, женатые священники и куртизанки'.
Разницу между значением родового артикля le и родового артикля les можно объяснить следующим образом. Всякое обобщение скрывает за собой бесконечный ряд повторяющихся конкретных однотипных ситуаций. Мы объединяем эти ситуации в своей памяти, создавая некий конструкт, абстрактную модель ситуации, наделяя ее признаком вневременности. В зависимости от уровня абстрактности этой модели, т. е. от количества потенциально вовлеченных в нее участников, мы строим высказывания узуальные (Ивановы каждый день в пять часов пьют чай под старой липой), обобщенно-узуальные (Дети часто принимают свои фантазии за действительность) или гномические (Человек (люди) по своей природе далек (далеки) от совершенства).
Как видно из приведенных примеров, гномические высказывания могут содержать имя в форме родового единственного или родового множественного числа, при этом их денотативный статус остается неизменным. Однако родовое множественное число сохраняет семантическую связь с лежащей в основе любого обобщения итеративностью, в то время как родовое единственное число скрывает сам механизм обобщения и выражает только его окончательный результат. Именно в этом нам видится причина того, что обобщающие высказывания с родовым множественным числом отличаются меньшей категоричностью и в то же время обладают более широким функциональным диапазоном: эта форма употребляется в тех случаях, когда родовое единственное число мыслится неприемлемым.
Что касается артикля un как средства оформления обобщенных ИГ, то эта форма, по наблюдению ряда исследователей, часто используется тогда, когда обобщение скрывает за собой частное проявление универсальной истины [Damorette, Pichon 1911.1927: 494; Guillaume 1969: 151] - иными словами, когда говорящий, произнося суждение общего характера, как бы «примеривает» его на конкретные предметы и обстоятельства, ср.: Je n'ai jamais été douillet : on ne m'a pas appris à l'etre. Mais il y a des limites à l’endurance d’un enfant... (H. Bazin) 'Я никогда не был неженкой: меня не учили этому. Однако есть пределы выносливости ребенка'. Естественно, что подобное обобщение носит менее абстрактный характер по сравнению с гномическим.
Таким образом, мы установили, что противопоставление определенного и неопределенного артиклей имеет место как в сфере конкретно-референтных, так и в сфере обобщенных ИГ, хотя и на разных семантических основаниях. Далее встает вопрос о том, в каких отношениях находятся друг с другом индивидуализирующий и родовой артикль le (les), а именно, какое инвариантное значение их объединяет. Если же допустить, что семантического инварианта, объединяющего все типы употребления артикля, не существует, то это означало бы, что мы имеем дело с грамматическими омонимами (каковыми стали, например, артикль le, le, les и местоимение le, la, les).
3.2. Существует несколько гипотез относительно инвариантного значения определенного артикля (хотя многие авторы и не использовали термина «инвариант», они тем не менее были заняты решением именно этой проблемы). Одни исследовали искали семантическое звено, объединяющее индивидуализирующий и генерализирующий артикли le, les в значении качественной определенности, другие - в значении единственности и тотальности, т. е. количественной определенности.
3.2.1. В качественной стороне значения определенного артикля искали семантический инвариант Ж. Дамуретт и Е. Пишон, по мнению которых генерализирующий артикль le, как и индивидуализирующий, несет в себе значение определенности, но особого типа, выражая «обобщенную известность» (notoriété générale) или «определенность класса» - в отличие от определенности индивида [Damourette, Pichon 1911-1927: 473], ср. также [Руденко 1988: 53]. На количественную сторону как источник инвариантного значения ориентируются (независимо друг друга) Е. В. Фибер [Фибер 1964: 207.208] и Ж. Клейбер [Kleiber 1983 a: 87 ss; 1983 b : 97 ss.; 1984: 258 ss.]. Оба подхода отличаются обоснованностью и при этом, как нам представляется, не вступают в противоречие, а, напротив, способны дополнить друг друга.
Если вести поиск семантического инварианта в значении качественной определенности, то прежде всего нужно исключить из рассмотрения ее логико-референциальный аспект, основанный на презумпции существования референта и индивидуализации предмета, его противопоставлении другим представителям класса - так как родовое понятие по своей сути лишено каких-либо индивидуальных признаков. Иными словами, вопрос который именно по отношению к референту обобщенной ИГ лишен всякого смысла.
Таким образом, остается только коммуникативно-прагматический аспект определенности (известность предмета участникам акта коммуникации). Проблема заключается в том, что (коммуникативно-прагматическая) определенность класса коренным образом отличается от определенности конкретного предмета. Действительно, понятие о классе есть не что иное как совокупность классообразующих признаков, которые формируют содержание выражаемого словом понятия, его лексическое значение. Лексическое значение слова, в свою очередь, является определенным для всех носителей языка. Неопределенными могут быть только индивидуальные признаки предмета, но эти признаки не входят в содержание понятия о классе.
Один из возможных подходов к решению этой проблемы был предложен нами в работе [Андреева 1999]. Исходной точкой для нас послужило наблюдение Д. И. Руденко, согласно которому далеко не все существительные (в русском языке) способны употребляться в форме родового единственного числа (хотя в отношении множественного числа каких-либо ограничений на наблюдается). Использование родового единственного числа исследователь рассматривает как намеренно неадекватное представление класса дискретных объектов, имеющее целью семантически выделить тот или иной признак класса, оценить его в качестве значимого. Именно поэтому, полагает Д. И. Руденко, в форме родового единственного числа употребляются лишь те слова, в значение которых входят какие-либо пресуппозитивные признаки, рассматриваемые большинством носителей языка в качестве значимых. И напротив, слова, с которыми такие признаки не ассоциируются, обычно не получают родового истолкования в форме единственного числа [Руденко 1988: 50 сл.].
Имена первого типа мы предложили называть именами-концептами. Так, очевидно, являются концептами, важными с социальной, научной, моральной и т. п. точек зрения, такие существительные, как человек, женщина, ребенок, но не являются концептами имена блондин, продавец, толстяк, велосипедист. Первые легко принимают форму родового единственного числа, вторые - или вообще не принимают, или принимают только в специальном, сильно маркированном контексте. Так, если мы обратимся с неподготовленному слушателю с вопросом Что вы можете сказать о человеке?, ответ может быть Человек по натуре слаб; Человек произошел от обезьяны; Человек на 60% состоит из воды и т. п. - иными словами имя человек будет истолковано как родовое. И напротив, на вопрос Что вы можете сказать о блондине (продавце, толстяке, велосипедисте) информант скорее всего ответит другим вопросом О каком именно? - т. е. существительное блондин (продавец, толстяк, велосипедист) будет понято как имя конкретного лица [3].
Можно предположить, что семантическим инвариантом артикля le, как индивидуализирующего, так и родового, является значение определенности, но не предмета, а концепта. Определенность конкретного предмета базируется одновременно на основаниях логико-референциальных (выделение предмета из класса) и коммуникативно-прагматических (известность предмета участникам акта коммуникации). Определенность концепта, напротив, мотивирована только с коммуникативно-прагматической точки зрения: она основывается на стабильных ассоциациях и оценках, связанных с данным понятием. Используя родовое единственное число с определенным артиклем, говорящий тем самым как бы подчеркивает, что высказанное им суждение является результатом обобщения не только его личного опыта, но также опыта всего языкового коллектива в отношении определяемого концепта.
 
Если мы обратимся к фактам современного французского языка, то обнаружим, что родовой артикль le сопровождает имена существительные, обладающие концептуальной значимостью: Le paysan a deux points d'appui: le champs qui le nourrit, le bois qui le cache (V. Hugo) 'У крестьянина есть две точки опоры: поле, которое его кормит, и лес, который его скрывает'; ... je blame le duel... mais il y a des circonstances où l’homme se doit à son honneur! (E. Labiche) '...я осуждаю дуэль... но есть обстоятельства, когда мужчина должен защищать свою честь'; Quand le naziste respecte exclusivement qui lui ressemble, il ne respecte rien que soi-meme (A. de Saint-Exupéry) 'Раз нацист уважает исключительно себе подобных, он не уважает никого, кроме самого себя'. И напротив, если обобщающее суждение содержит слова, значение которых не представляет собой концепта, используется либо форма множественного числа les: Il est encore venu un huissier ce matin... et les huissiers, c’est comme les vers... 'Сегодня опять приходил судебный исполнитель... а судебные исполнители, они как черви...' (E. Labiche), либо обобщающий артикль un: Une cathédrale est bien autre chose qu’une somme de pierres (A. de Saint-Exupéry) 'Собор - это нечто другое, чем просто груда камней'.
Естественно предположить, что представляют собой концепты понятия «человек», «крестьянин» (название крупной социальной группы людей), а также «нацист» (последнее является объектом яркой негативной оценки со стороны современного человека). Все три названных понятия являются в той или иной степени и научными концептами, входя в предмет исследования биологии, психологии, социологии, истории, философии и т. д. И, напротив, понятие «судебный исполнитель», обозначающее довольно ограниченную профессиональную группу, не является концептом, поскольку не представляет собой особого объекта познания и оценки.
Впрочем, концептуальное наполнение имени часто зависит от тематики текста, которая может способствовать выдвижению на первый план того или иного понятия. Так, в религиозном контексте приобретают статус концетов такие слова, как ’грешник’ и ’отшельник’: Cette joie lamentable entra оne le pécheur dans toutes sortes de désordre (A. France) 'Эта жалкая радость толкает грешника к распутству'; ...j'ai éprouvé dans ma longue vie que le cénobite n'a pas de pire ennemi que la tristesse (Ibid.) '...я убедился за свою долгую жизнь в том, что у отшельника нет худшего врага, чем уныние'.
3.2.2. Выдвинутая выше гипотеза обладает, с нашей точки зрения, определенной объяснительной силой, но она не дает исчерпывающего ответа на все вопросы, которые возникают при анализе конкретных языковых фактов. Поэтому представляется плодотворным рассмотреть точку зрения тех исследователей, которые склонны видеть семантический инвариант артиклей le, la, les в значении тотальности или в значении уникальности . т. е. в количественной стороне определенности.
Значение тотальности может рассматриваться как семантический инвариант для формы множественного числа les.
Родовое множественное число выражает понятие о классе предметов как об абстрактном (тотальном или квазитотальном) множестве всех представителей этого класса. Такой способ представления родового понятия семантически вполне прозрачен; к тому же множественность сама по себе предполагает обобщение, отвлечение от индивидуальных признаков считаемых предметов. Ср.: Je me suis toujours demandé pourqoi les Français, si spirituels chez nous, sont si betes en voyage! (E. Labiche) 'Я все время спрашивал себя, почему французы, такие остроумные у себя дома, так глупы в путешествии!'; Car si les démons sont laids en réalité, ils se revetent parfois d.une beauté apparente qui empeche de discerner leur nature intime (A. France) 'Ибо хотя демоны в действительности страшны, они иногда принимают облик видимой красоты, которая мешает увидеть их истинную сущность'.
Значение количественной определенности (тотальности) может рассматриваться как семантический инвариант родового единственного числа недискретных (вещественных и абстрактных) понятий, ср. L’eau n’a point le pouvoir d’enchanter, si elle n’est d’abord cadeau de la bonne volonté des hommes (A. de Saint-Exupéry) 'Вода не имеет сама по себе волшебной силы, если она не является даром доброй воли людей'; L’ingratitude est une variéte de l’orgueil... C’est l’indépendance du coeur, a dit un aimable philosophe (E. Labiche) 'Неблагодарность есть разновидность гордости... Это независимость духа, как сказал философ'.
Кроме того, на признаке тотальности, целостности основывается собирательное значение дискретных имен, которое вполне может рассматриваться как связующее семантическое звено между конкретным и родовым единственным числом. Во французском языке, кроме собственно собирательных существительных, таких, как bétail 'скот', feuillage 'листва', chevalerie 'рыцарство', собирательность может выражаться считаемыми именами с артиклем le в форме единственного числа, ср. Brague <...> prise peu ce qu.il nomme le «client» des salons, et rend au spectateur mondain un peu de la malveillante indifférence qu'il nous témoigne (Colette) 'Браг... не слишком высоко ценит тех, кого принято называть «клиентом» из салонов, и платит светскому зрителю тем же злым равнодушием, которое тот ему выказывает'. Заметим в данной связи, что, согласно Д. И. Руденко, собирательные имена и родовые имена в форме единственного числа имеют сходную смысловую природу: и те, и другие обозначают множество, по форме являясь singularia tantum. По мнению исследователя, собирательность, как и родовое единственное число, позволяет выделить в качестве значимых те или иные признаки понятия [Руденко 1988: 50-51].
Можно указать еще одно, третье по счету направление поиска семантического инварианта артикля le: это значение уникальности предмета, которое, как и значение тотальности, основано на признаке целостности. Е. В. Фибер пишет по этому поводу, что единственное число существительного в обобщенном значении так же, как и конкретное имя, «обозначает предмет единственный в своем роде . в данном случае общее понятие, отличное от всех других существующих общих понятий» [Фибер 1964: 208]. Ср. также [Kleiber 1983 b].
Механизм выражения понятия о классе через семантику уникальности представляется следующим: класс репрезентируется одним абстрактным представителем, который является как бы единственным в своем роде и олицетворяет самые существенные родовые признаки. Подобное употребление часто наблюдается в баснях: Le lion, terreur des forets, / Chargé d'ans et pleurant son antique prouesse, / Fut enfin attaqué par ses propres sujets, / Devenus forts par sa faiblesse. / Le cheval s'approchant lui donne un coup de pied; / Le loup, un coup de dent ; le boeuf, un coup de corne... (J. de La Fontaine) 'Лев, гроза лесов, склоняясь под тяжестью лет и оплакивая свою прежнюю силу, стал в конце концов жертвой своих собственных подданных, которые сделались сильными благодаря его слабости. Лошадь бьет его копытом; волк кусает; бык бодает'.
Особо подчеркнем тот факт, что в подобных контекстах родовое имя не выступает изолированно: речь идет сразу о нескольких классах, каждый из которых выражен родовым единственным числом. Ср.: L'athléte, en effet, et sans paradoxe, est un artiste. Il modéle son corps comme le chanteur forme sa voix (P. Louys) 'Атлет, в действительности, есть артист. Он формирует свое тело так же, как певец свой голос'. При этом внутриклассовые различия (различия между конкретным индивидами, входящими в тот или иной класс) нейтрализуются, и эта нейтрализация делает более контрастным противопоставление различных классов, каждый из которых уникален на фоне остальных.
 
Таким образом, поиски инвариантного значения определенного артикля могут вестись как минимум в трех направлениях, указанных нами выше (по линии прагматической определенности, по линии количественной определенности-тотальности и по линии уникальности). Несмотря на то, что каждая из выдвинутых гипотез по-своему справедлива и опирается на реальные языковые факты, следует признать, что ни одна из них не обладает абсолютной объяснительной силой. Причина этого заключается в сложности самого предмета исследования, поскольку на каждом отрезке языковой системы можно наблюдать переплетение разнообразных факторов, которые в одних случаях согласуются друг с другом, в других же, напротив, вступают в противоречие. Поэтому наиболее продуктивным методом анализа мы считаем сочетание различных теоретических подходов.
 

Примечания

1. Отметим работы таких зарубежных и отечественных романистов, как Г. Гийом, Б. Потье, Х. Вайнрих, Д. Пайяр, М. Вильме, Ж. Клейбер, М. Гальмиш, Ж.-К. Анскомбр, С. Кароляк, Л. Купферман А. Л. Афанасьева, Р. Г. Пиотровский, Е. А. Реферовская, Е. В. Фибер, М. А. Цырлин, Д. Чебялис.

2. Об особенностях дистрибуции артиклей и притяжательных местоимений, с одной стороны, и артиклей и указательных местоимений, с другой, при различных видах анафоры см., соответственно, [Julien 1983] и [Kleiber 1983 a].

3. Д. И. Руденко иллюстрирует свои наблюдения другими примерами, которые мы сочли не вполне удачными и заменили на собственные.

Литература

Андреева Е. В. Об инвариантном значении определенного артикля в старофранцузском языке (К постановке проблемы) // Материалы XXVIII межвузовской научно-методической конференции преподавателей и аспирантов. Вып. 12: Секция истории языка (романо-германский цикл). СПб., 1999.

Бондарко А. В. Проблемы грамматической семантики и русской аспектологии. СПб., 1996.

Бондарко А. В. Основы функциональной грамматики: Языковая интерпретация идеи времени. СПб., 1999.

Вайнрих Х. Текстовая функция французского артикля // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. Лингвистика текста. М., 1978.

Гак В. Г. Теоретическая грамматика французского языка. Морфология. М., 1979.

Гладров В. Семантика и выражение определенности / неопределенности // Теория функциональной грамматики: Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность / неопределенность. СПб., 1992.

Доннелан К. С. Референция и определенные дескрипции // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XIII. Логика и лингвистика (Проблемы референции) М., 1982.

Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью (Референциальные аспекты семантики местоимений). М.,1985.

Пропп В. Я. Проблема артикля в современном немецком языке // Памяти акад. Л. В. Щербы: Сб. статей. Л., 1951.

Руденко Д. И. О семантике «обобщенного единственного числа» // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1988. No 2.

Сабанеева М. К., Щерба Г. М. Историческая грамматика французского языка. Л., 1990.

Фибер Е. В. О значении артикля // Вопросы грамматики французского языка: Уч. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Т. 241. Л., 1964.

Шмелев А. Д. Определенность / неопределенность в аспекте теории референции // Теория функциональной грамматики: Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность / неопределенность. СПб., 1992.

Christophersen, P. The Articles: A Study of their Theory and Use in English. Copenhagen; Oxford, 1939.

Damourette, J., Pichon, E. Des mots а la pensée. Essai de Grammaire de la Langue Française. T. I. Paris, 1911.1927.

Givón, T. Prototypes: Between Plato and Wittgenstein // C. Craig (ed.). Noun Classes and Categorization. Amsterdam / Philadelphia, 1986.

Guillaume, G. Particularisation et généralisation dans le systèe des articles français // Guillaume G. Langage et science du langage. 2-e ed. Paris, 1969.

Julien, J. Sur une rиgle de blocage de l'article défini avec les noms de parties du corps // Le Franзais moderne. 1983. No 2.

Kleiber, G. Les démonstratifs (dé)montrent-ils? (Sur le sens référentiel des adjectifs et pronoms dйmonstratifs) // Le Français moderne. 1983 a. No 2.

Kleiber, G. Article déini, théorie de la localisation et présupposition existentielle // Langue française. 1983 b. No 57.

Kleiber, G. L.opposition déterminé / indéterminé : les articles en ancien français // Mйlanges de langue et de littйrature mйdiйvales offerts а Alice Planche. T. I.: Annales de la Faculté des lettres et sciences humaines de Nice. 1984. No 48.

Kleiber, G. «Le» générique: un massif? // Langages. 1989. T. 94.

Источник текста - сайт Института лингвистических исследований.