Русаков - Албанский язык: между Востоком и Западом

Следите за нашими новостями!

Philology.ru - Русский филологический портал

А. Ю. Русаков

АЛБАНСКИЙ ЯЗЫК: МЕЖДУ ВОСТОКОМ И ЗАПАДОМ

(IX Конгресс по изучению стран Юго-Восточной Европы. Доклады российских ученых. - СПб., 2004. - С.259-274)

В последнее время албанский язык начал привлекать внимание типологов (см., например, Plank 1995; Koptjevkaja-Tamm 2003 и др.). Интерес к албанскому определяется, по крайней мере, двумя обстоятельствами. Во-первых, албанский является центральным языком Балканского языкового союза и, тем самым, представителем целого ареала, определяющего, во многом, лингвистический ландшафт Европы. Во-вторых, ряд грамматических черт албанского имеют типологически достаточно редкий характер (см., например, Plank 1995: 75). В данном докладе я попытаюсь бросить самый общий взгляд на некоторые типологически существенные черты албанского, прежде всего, с ареально-исторической точки зрения.

0. В последние десятилетия стал общим местом тезис о том, что балканистика как особая лингвистическая дисциплина находится в определенном кризисе. Кризис этот связан, как представляется, с тем, что чисто теоретический подход к трактовке схождений между балканскими языками практически исчерпан (см., например, Десницкая 1979). Действительно, в целом не представляет особой проблемы понимание того, какой контактный механизм лежит в основе возникновения того или иного балканизма. Совсем другое дело вопросы о том, когда возник тот или иной балканизм, какой конкретный язык явился его источником, какова была контактная ситуация. Возможность ответа на эти вопросы затрудняется большими лакунами в ранней истории балканских языков. Остановимся лишь на некоторых проблемах балканистики, существенных для настоящей работы.

Надо заметить, что набор балканизмов не представляет собой пучка сущностно связанных между собой признаков. В историческом плане они в достаточной степени гетерогенны. Можно попытаться условно стратифицировать ареально существенные черты грамматического строя балканских языков.

I. Прежде всего, балканские языки демонстрируют на удивление большое количество признаков, объединяющих их с языками SAE ареала. Так, из 12 черт SAE языков, выделяемых М. Хаспельматом как наиболее существенные, один из ядерных балканских языков - албанский разделяет восемь:

1. Наличие определенного и неопределенного артиклей;

2. Относительные предложения, вводимые склоняемым относительным местоимением;

3. Аналитический перфект с глаголом обладания;

4. Экспериенцер при аффективных глаголах выражен по преимуществу номинативом [1];

5. Пассив, образованный при помощи причастия;

6. Преобладание антикаузативной деривации над каузативной;

7. Внешний поссесор выражен дативом;

8. Сравнительные конструкции, образуемые при помощи союза;

9. Эквативные конструкции образуются с помощью маркеров релятивного происхождения [2].

Таким образом, если опираться на вышеприведенные "изоглоссы", албанский несомненно относится к SAE ареалу, разделяя 8-9 из приведенных М. Хаспельматом 12 признаков [3]. Для сравнения можно отметить, что всеми двенадцатью признаками характеризуются лишь немецкий и французский языки - общепризнанно наиболее яркие представители SAE типа (ядро языкового союза Карла Великого, см. van der Auwera 1998: 823), английский разделяет 10 признаков. Другие балканские языки также разделяют значительное количество SAE признаков (по данным М. Хаспельмата, новогреческий - 10, румынский - 8, болгарский - 5 [4]). В целом, балканские языки (возможно, без болгарского) оказываются более "европейскими", чем некоторые другие языки европейской периферии - прежде всего, балто-славянские, - и приближаются к скандинавским. Необходимо отметить также следующие моменты:

- большая часть приведенных признаков является в принципе в высокой степени контактно индуцируемыми (это, несомненно, относится к признакам 3, 5, 7, 8, 9, возможно и к признакам, 2 и 4; из всего списка лишь преобладание антикаузативной деривации является, по всей видимости, достаточно стойкой языковой чертой [5]);

- встает вопрос о времени и реальном пути появления этих черт ("Кто у кого заимствовал", Haspelmath 2001: 1506). Сам Хаспельмат определял наиболее вероятное время формирования SAE союза как "эпоху великих миграций перехода от античности к средневековью" (там же), подчеркивая в то же время необходимость "считаться с возможностью (и даже с высокой вероятностью) того, что различные признаки SAE возникли благодаря различным историческим обстоятельствам" (Haspelmath 2001: 1506). Это время - впрочем, определяемое достаточно условно, - совпадает с эпохой радикальной перестройки албанской звуковой и грамматической систем.

II. Что касается собственно балканизмов, то их можно разделить на несколько условных - и выделяемых по разным параметрам - групп.

(i) Балканизмы "коммуникативно-прагматического" происхождения, возникающие "когда носители различных языков пытаются общаться друг с другом наиболее эффективным образом" (Friedman, 1994: 86). В. Фридман указывает, что место подобных балканизмов (самый яркий из них - местоименное удвоение дополнений) "в системе различных (балканских - А.Р.) языков может быть описано в терминах континуума", в некоторых языках эти явления определяются прагматическими факторами, в других они более или менее грамматикализованы (там же) [6]. По всей видимости, балканизмы подобного типа могут распространяться достаточно быстро. К подобным "прагматическим" балканизмам относится, возможно, и балканский эвиденциалис, представленный в албанском, болгарском и македонском. Прямое влияние албанского на болгаро-македонский и наоборот более чем проблематично. В этой связи становится менее неправдоподобной возможность турецко-османского влияния (т.е. влияние прагматически доминантного языка) на его возникновение и/или развитие (см. там же: 79-86), хотя детали этого процесса остаются неясными. Любопытно, что в балканских языках существуют и другие синтаксические черты, вероятно, османского происхождения, также относящиеся к "эмотивной" сфере функционирования языка (например, стилистически маркированное употребление некоторых существительных в функции качественных наречий). В целом эти явления имеют, по всей видимости, достаточно поздний характер [7].

(ii). "Диффузия процессов грамматикализации" (см. Dahl 2001: 1468-1470). К балканизмам такого рода относится, например, распространение аналитического будущего, образованного с помощью неизменяемой частицы, восходящей к глаголу желания. Данная конструкция типологически тривиальна, однако ее развитие демонстрирует высокую степень параллелизма в деталях и стадиях процесса грамматикализации в различных балканских языках. Вероятно это объясняется "импортированной" грамматикализацией: относительно более грамматикализованные конструкции одного языка влияют на менее грамматикализованные конструкции другого, возникает своеобразная цепная реакция (см. Fiedler, 1989). По-видимому, таким образом могут быть объяснены многие из традиционных балканизмов.

(iii) Наконец, существует ряд явлений (традиционно включаемых в круг балканизмов), исторические обстоятельства возникновения которых представляют серьезную проблему. Сюда относятся прежде всего чрезвычайно глубокие схождения в строении именной парадигмы и функционирования именной группы в целом, существующие между албанским и восточнороманскими языками, включающие, в частности [8]:

- наличие в обоих языках постпозитивного артикля;

- сходство в строении падежной парадигмы, например, меньшее количество падежей в неопределенном склонении, нежели в определенном;

- наличие в посессивных конструкциях специального элемента, занимающего особую синтаксическую позицию, и в то же время согласующегося с ядерным словом в роде, числе, падеже и частично определенности/неопределенности (элемент этот абсолютно обязателен в албанском и синтаксически обусловлен в румынском);

- наличие аналогичного элемента в адъективной именной группе (в албанском он тождественен посессивному показателю, в румынском - нет);

- сходство в оформлении именной группы (маркируется падежными окончаниями и показателем определенности первый член синтагмы, независимо от того, выражен ли он прилагательным или существительным).

Часть этих сходств разделяет и болгарский.

При интерпретации этих схождений возникает несколько вопросов (об этой проблематике см. Çabej 1976, Bokshi 1984, см. также Русаков 2002, 2004).

a) Поскольку они явно не случайны, встает вопрос о том, какой язык является источником влияния. Традиционно в качестве такового постулируется албанский, что определяется двумя обстоятельствами. Во-первых, в албанском все вышеперечисленные явления выступают более последовательно и с меньшим диалектным разнообразием [9]. Во-вторых, - и это более существенно - то, что мы имеем в восточнороманском, достаточно сильно отличается от особенностей строения и функционирования именной группы в других романских языках [10]. Что касается болгарского, то имеются все основания полагать, что он мог испытать в этом плане влияние восточнороманского.

б) Если мы принимаем идею об албанском происхождении рассмотренных выше явлений (или части из них), то возникает необходимость понять, как возникла эта достаточно своеобразная система в самом албанском. Высказывались соображения как о типологически редком способе устройства генитивной конструкции, представляющем особый подтип Suffixaufnahme или двойного падежного согласования (Plank 1995: 75), так и об ареально относительно обособленном положении албанского (и румынского) в этом отношении среди языков европейского ареала (Koptjevskaja-Tamm 2003). При этом в историческом плане формирование албанской генитивной и адъективной именной группы имеет определенные индоевропейские параллели (формирование членных прилагательных в балто-славянском, противопоставления сильных и слабых прилагательных в связи с формированием категории определенности в германском, изафетных конструкций в иранском).

Особенно интересны в этой связи албанско(балканско)-иранские типологические схождения. В области именной группы можно отметить следующие явления, находящие параллели в албанском:

- параллелизм адъективных и генитивных конструкций с изафетным показателем, восходящим к указательному местоимению (персидский), подобный параллелизм существует и в албанском;

- различие (изафетных) показателей в зависимости от контактного resp. дистантного положения определения по отношению к ядру (курдские диалекты, см. Расторгуева 1975: 169-172; возможно, подобное состояние было характерно и для древнеперсидского, см. Виноградова 1997: 55), аналогичную ситуацию мы имеем и в албанском;

- наличие в персидском постпозитивного артикля (правда, неопределенного), этимологически восходящего к числительному один, но фонетически совпавшего с рефлексом старого указательного местоимения (> показатель изафета) (Эдельман 2002: 132). В албанском мы также имеем дело с частичным совпадением (или общим происхождением) постпозитивного и связующего артиклей [11].

в) В последнее время предпринимаются попытки рассмотреть албанско-восточнороманские схождения в области имени на более широком ареально-типологическом фоне. Так, Ю. К. Кузьменко пытается объяснить возникновение постпозитивного артикля в и.-е. языках (балканских, скандинавских, армянском) контактным влиянием языков с посессивным склонением (Kuzmenko 2003). В отношении балканских языков речь идет о доосманских тюрках, исчезнувших на Балканах, не оставив существенных языковых следов. Посессивные суффиксы тюркских диалектов могли быть отождествлены с указательными местоимениями балканских языков, иногда оказывавшимися в постпозиции. Это отождествление (еще один случай межъязыкового реанализа!) могло привести к их закреплению в постпозиции, далее постулируются процессы грамматикализации, приведшие к современному состоянию.

Разумеется, гипотеза Кузьменко оставляет много нерешенных вопросов как исторического, так и собственно лингвистического характера. Один из самых главных - почему влияние, проявившееся главным образом в стабилизации определенного порядка значащих элементов, не выявилось на уровне порядка составляющих именной группы (адъективной и генитивной): в албанском и - в несколько меньшей степени - румынском порядок этих элементов (вершина - зависимое) прямо противоположен тюркскому. Не отвечает эта гипотеза и на вопрос о влиянии балканских языков друг на друга.

Отметим лишь, что и идея субстратного происхождения "албанизмов" в румынском, и соображения о (пра)албанско-(пра)румынском билингвизме, и теория о доосманском субстрате указывают на достаточно ранний период, кончающийся, по-видимому, с приходом на Балканы славян.

г) Вместе с тем, надо отметить, что балканские языки, действительно, территориально примыкают к обширному "изафетному" (в широком понимании термина, включая и тюркский посессивный изафет) ареалу, в тоже время отличаясь по способу выражения посессивных отошений от большинства европейских языков. Если все же видеть в ареальном распределении грамматических явлений отражение пусть древних, но конкретных контактных ситуаций и признать возможность хотя бы минимального "восточного" влияния на образование албанских и восточнороманских посессивных и адъективных конструкций, то мы получим достаточно любопытную с типологической точки зрения ситуацию: при определенном структурном подобии изафетные конструкции иранского типа представляют собой ярчайший образец вершинного маркирования в именной группе (ср. также вершинно маркированные посессивные конструкции в семитских языках), соответствующие тюркские и венгерские конструкции могут быть охарактеризованы как отличающиеся двойным маркированием, тогда как балканские конструкции скорее сохраняют зависимостное маркирование (см. Koptjevskaja-Tamm 2002).

Очень перспективным представляется в этой связи сопоставление балканских черт с характерными языковыми чертами других ареалов Европы и - шире - Евразии. Внимательное ареально-типологическое рассмотрение циркумбалтийского ареала (Dahl & Koptjevskaja-Tamm 2001) показало, что имеются черты, объединяющие его с Балканским языковым союзом (в высокой степени свободный порядок SVO, возможно, наличие эвиденциала). Таким образом, оба ареала представляют собой как бы переходную зону между Standard Average European языковым типом и типом, представленным в центрально-евразийских языках (см. Koptjevskaja-Tamm, Wälchli 2001 728-733) . При этом балканский ареал более втянут в SAE союз, чем языки северной части Восточной Европы.

Примечания

1. Данный признак нуждается в дальнейшем уточнении, так как его значение может сильно колебаться в зависимости от того, какие глаголы будут включены в диагностический список.

2. Список базируется на Haspelmath 2001 с определенными исправлениями и уточнениями, касающимися албанского материала. Надо отметить. что албанский разделяет и некоторые другие черты SAE языков: конъюнкция с помощью союза и; синкретизм комитатива и инструменталиса; отсутствие выражения противопоставления отчуждаемой и неотчуждаемой принадлежности в именной группе; отсутствие оппозиции инклюзива - эксклюзива в первом лице плюралиса; отсутствие грамматической редупликации; базовый порядок SVO; специальная конструкция для отрицательного сочинения (Там же).

3. Не разделяет албанский отсутствия двойного отрицания при глаголе; отсутствие pro-drop и несовпадение рефлексивного и усилительного местоимения (Haspelmath 2001).

4. Эти данные, несомненно, нуждаются в уточнении, так как внимательное рассмотрение албанского материала позволило изменить значения по крайней мере трех признаков, из приведенных Хаспельматом.

5. Ср. достаточно стойкое сохранение остатков каузативной деривации (варьирующееся в плане продуктивности по диалектам) в цыганском (Matras 2001: 122-125).

6. На возможную связь некоторых общих свойств балканских языков (перенасыщенность текста служебными словами, в частности, клитиками) указывала Т. В. Цивьян (1979: 230, 284 и др.). См. также высказывание Дж. Николс: "местоименные клитики - это спонтанный ответ на языковой контакт" (Nichols 1992: 272).

7. Хотя отдельные случаи местоименного удвоения объекта в балканских языках встречаются достаточно рано, по всей видимости это явление едва ли могло относительно стабилизироваться намного раньше середины второго тысячелетия н.э. (о местоименном удвоении в балканских языках см.: Лопашов 1978). Время окончательной стабилизации албанского адмиратива, по всей видимости, 16-17 вв. (см. Сытов 1979).

8. Существуют, разумеется, и другие важные сходства между албанским и балканороманским. Сюда относятся в первую очередь многочисленные лексические схождения и разительное сходство в области морфонологии.

9. Ситуация в румынском отличается значительным диалектным разнообразием как на уровне балканороманских "макродиалектов" (дакорумынского, мегленорумынского, истрорумынского), где генитивный артикль практически превратился в предлог, так и на уровне диалектов собственно дакорумынского (в большинстве диалектов - за исключением мунтянских - в генитивной конструкции мы имеем предлог a). Таким образом, на большей части балканороманского ареала возобладала "романская" тенденция маркировки посессивных отношений (см. Koptjevskaja-Tamm 2002).

10. Возможное влияние албанского на восточнороманский в области именной группы - лишь один фрагмент чрезвычайно сложной и, вероятно, ключевой для понимания особенностей возникновения феномена балканских языков, проблемы древних (прото)албанских/(прото)румынских контактов. Отнюдь не пытаясь решить здесь в целом вопросы, относящиеся к проблематике албано-румынских схождений, заметим, что их можно объяснить либо интенсивными контактами между предками албанцев и предками румын, либо тем, что предки албанцев и палеобалканское население, перешедшее затем на латынь, говорили на близкородственных диалектах. В сущности для решения вопроса о происхождении конкретного схождения точный ответ на вопрос о характере албано-румынского билингвизма не так уж важен. В любом случае мы имеем дело с интенсивным билингвизмом с доминированием одного из языков, а идет ли речь о палеобалканско(фракийско?)-латинском билингвизме у предков румын (субстрат) или протоалбанско-проторумынском билингвизме, существенно, прежде всего, в хронологическом плане.

11. Сюда уместно привести составленный Д. И. Эдельман (2002: 198) список ""балканизмов", наблюдаемых в некоторых иранских языках. Сюда относятся: 1) свертывание падежной парадигмы имени путем совпадения прежде всего форм генитива и датива…; 2) развитие постпозитивного артикля; 3) образование форм футурума через морфологизацию синтаксических оборотов с глаголом или основой со значением "хотеть"; 4) построение модальных оборотов с личными формами сослагательного наклонения основного глагола, но не с инфинитивом; 5) наличие конструкций с "опережающим повтором" - энклитиками прямого и косвенного дополнений…". Мы можем добавить сюда и различную маркировку определенного и неопределенного объекта (весьма распространенная ареальная черта языков "Центральной Евразии").

12. Ср. в этой связи окказиональное появление изафета турецкого типа в чрезвычайно сильно интерферированных говорах малоазийских греков (Thomason & Kaufman 1988: 220).

Литература

Десницкая, А.В. 1979. О современной теории балканистических исследований // Проблемы синтаксиса языков балканского ареала. Л. С. 3-15.
Виноградова, С.П. 1997. Древнеперсидский язык // Языки мира. Иранские языки. I. Юго-западные иранские языки. М. С. 35-57.
Лопашов, Ю. А. 1978. Местоименные повторы дополнения в балканских языках. Л.
Расторгуева, В. С. 1975. Вопросы общей эволюции морфологического строя // Опыт историко-типологического исследования иранских языков. Т. 1, М. С. 89-224.
Русаков, А. Ю. 2004. Албанский язык в ареально-типологической перспективе // International Symposium "The Typology of Argument Structure and Grammatical Relations". Proceedings. Kazan. P. 205-208.
Сытов, А. П. 1979. Категория адмиратива в албанском языке и ее балканские соответствия // Проблемы синтаксиса языков балканского ареала. Л. С. 90-124.
Цивьян, Т. В. 1965. Имя существительное в балканских языках. М.
Цивьян, Т. В. 1979. Синтаксическая структура балканского языкового союза.
Эдельман, Д. И. 2002. Иранские и славянские языки. Исторические отношения. М.
Aristar, A. 1991. On diachronic sources and synchronic patterns: an investigation into the origin of linguistic universals // Language, 67. P. 1-33.
Bokshi, B. 1984. Prapavendosja e nyjёs nё gjuhёt ballkanike. Prishtinё.
Çabej, E. 1976. Studime gjuhёsore. V. 3, Prishtinё.
Dahl, Ö. 2001. Principles of areal typology // M.Haspelmath and al. (eds.). Language typology and Language Universals. B. 2. Berlin - New York: Walter de Gruyter. P. 1456-1470.
Fiedler, W. 1989. Zur Arealtypologie der Futurbildung in den Balkansprachen // Linguistische Studien. B. 92. Reihe A. S. 70-109.
Friedman, V. 1994. Variation and grammaticalization in the development of Balkanisms // Katherine Beals et al. (eds.). Papers from the 30th Regional Meeting of the CLS, Vol. 2. Chicago: CLS. P. 101-115.
Haspelmath, M. 2001. The European linguistic Area: Standard Average European // M. Haspelmath and al. (eds.). Language typology and Language Universals. B. 2. Berlin - New York: Walter de Gruyter. P. 1492-1510.
Koptjevskaja-Tamm, M. 2003. Possessive noun phrases in the languages of Europe // F. Plank (ed.). Noun Phrase Structure in the Languages of Europe. Mouton de Gruyter.
Koptjevskaja-Tamm, M., Wälchli, B. 2001. The Circum-Baltic languages. An areal-typological approach // Ö. Dahl & M. Koptjevskaja-Tamm (eds.). Circum-Baltic languages. Vol. 2. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins. P. 615-750.
Kuzmenko, Ju.K. 2003. Die Quellen der Artikelsuffigierung in den Balkansprachen // Актуальные проблемы балканистики. СПб.
Lehmann, Ch. 1995 (1982). Thoughts on Grammaticalization. München - Newcastle.
Nichols, J. 1992. Linguistic diversity in Space and Time. Chicago: University of Chicago Press.
Plank, F. (ed.). 1995. Double Case. Agreement by Suffixaufnahme. New York - Oxford: Oxford University Press.
Stölting, W. 1966. Das Artikelsystem im Albanischen und Rumanischen // Beitrage zur Südosteuropa Forschung. München, 1966.
van der Auwera, J. 1998. Adverbial Constructions in the Languages of Europa. Berlin: Mouton de Gruyter.

Источник текста - личная страница А.Ю. Русакова.