(Новое в лингвистике. - Вып. 6. - М., 1972. - С. 485-492)
Совершенно очевидно - хотя похоже, что об этом все время забывают, - что если
нет договоренности о том, что понимать под генеалогическим родством языков,
то ее не будет и по вопросу о критериях установления этого родства. По Mейе,
«два языка называются родственными, когда они оба являются результатом двух
раздельных процессов развития одного и того же языка, существовавшего ранее»
[1]; далее он поясняет, что надо понимать под
развитием языка:
«Не во всех случаях налицо непрерывность, преемственность: спонтанно происходящие
изменения, не являющиеся подражанием какой-либо чуждой манере речи, происходят
не из стремления к новшеству; наоборот, они возникают несмотря на всегдашнее
стремление детей имитировать речь взрослых; и никогда они не оказываются ни
столь значительными, ни столь многочисленными, чтобы одно и то же поколение
людей могло потерять уверенность в том, что оно говорит на том же самом языке»
[2].
Если называть генеалогическим родством в лингвистическом смысле это и только
это - а разные вещи не должны носить одно и то же имя, - то критерии, по которым
оно может быть опознано, должны отказать любому пиджину, lingua franca и креолизованному
языку в генеалогическом родстве с какими-либо иными языками, нежели те, которым
он сам дает начало, расщепившись на ряд диалектов, потому что общепризнано,
что креолизованный язык, чем бы он ни был помимо того, - это язык,
происходящий от искусственного языка - пиджина, или от жаргона, который не является ничьим
родным языком, но специально приспосабливается или принимается членами двух
или более языковых коллективов с целью достигнуть взаимопонимания; отсюда ясно,
что он не является результатом эволюции какого-либо ранее существовавшего языка.
Отсюда следует, что Ян Воорхуве (Vооrhоevе) имеет в виду нечто совсем другое,
когда, говоря об англо-креольском языке Суринама, известном под именем сранан-тонго
или таки-таки, называет франко-креольский язык Доминики родственным ему языком;
Сюзанн Сильвен (Sylvain) - когда на основе синтаксических данных делает вывод
о том, что креольский язык Гаити есть язык африканский (язык эве с французской
лексикой); Роберт Xолл-мл. - когда пишет: «По своим историческим связям в области
фонетики, морфологии, синтаксиса и лексики креольский язык Гаити - романский
язык, относящийся к северной галло-романской подгруппе; а таки-таки и всевозможные
разновидности английских пиджинов - германские языки английской подгруппы западногерманской
группы».
Первые два утверждения основаны, по-видимому, главным образом на структурных
аналогиях, классификация же Холла опирается прежде всего на лексику и на регулярные
фонетические соответствия.
Воорхуве удивляет почти полная идентичность глагольных систем сранан-тонго
и креольского языка Доминики, к которым еще можно добавить креольский язык Гаити.
Эти системы сведены воедино в нижеследующей таблице способом, позаимствованным
у Д. Г. Хаймза (D. H. Hуmes). После субъекта наблюдается следующий порядок формальных
показателей и грамматических категорий:
Сранан-тонго
Креольский язык Доминики
Креольский язык Гаити
(1) Отрицательная частица
(1) Отрицательная частица
(1) Отрицательная частица
(2) Прошедшее время
(2) Прошедшее время
(2) Прошедшее время
(3) Будущее (Future mood)
(3) Будущее
(3) Будущее
(4) Обстоятельство
(4) Длительный вид, или форма обыкновения
(3) Длительный вид, или форма обыкновения
(5) Длительный вид
(4) Обстоятельство
(5) Основа
(5) Основа
(6) Основа
За основой могут следовать непрямой и прямой местоименные объекты; этот их
порядок одинаков во всех трех языках. В креольском языке Гаити, как говорит
Холл, (3) после (1) автоматически заменяется на (5), если налицо (1); так что
перед основой могут быть заполнены лишь четыре позиции, как и в других языках.
В креольском языке Доминики обстоятельство со значением англ. "ever"
обычно занимает указанную позицию (4); однако иногда оно стоит между показателями
прошедшего времени и длительного вида, но никогда после показателя будущего.
Эта последняя комбинация, которая, по словам Сильвен, встречается, хотя и очень
редко, в креольском языке Гаити (где к тому же длительный вид не выражает обыкновения),
вообще не была обнаружена Воорхуве в сранан-тонго до выхода в свет его монографии;
о наличии этого сочетания он сообщил мне в частном письме.
Сильвен не приводит данных, которые делали бы возможным сравнение глагольной
системы языка эве с вышеприведенной таблицей; и я не имел доступа к какому-либо
другому западноафриканскому материалу, кроме того, который приводит Ида Уорд
(Ward) в своем «Introduction to the Ibo Language». В языке ибо форма глагола
на -nа (как называет ее Уорд) с различными тональными рисунками встречается
(а) в значении verbum finitum, обозначающего длительное или обыкновенно
совершаемое действие; например, «они (обычно) играют» или «они (в какой-то момент)
играют», (б) в относительных предложениях, как, например, «человек, который
играет, - N» или «человек, который играет (в какой-то момент), - N» и (в) в
качестве причастия, как, например, в форме со значением «он сидел на земле,
играя». Во всех этих случаях формы глагола ибо на -na аналогичны формам на de-
в сранан-тонго, формам на ka- в креольском Доминики и формам на ap- в креольском
Гаити (если не считать того, что последние обозначают лишь длительное, но не
обычно совершаемое действие). Подобным же образом форма будущего времени на
ga- глагола ибо, используемая для выражения не только будущего, но и принуждения
или разрешения, абсолютно аналогична креольским формам на sa- (сранан-тонго),
ke (Доминика) и aw (а)- = ~ (v) а- (Гаити), которые я здесь обозначил как «future
mood» (будущее). Уорд пишет далее, что «другие формы будущего и длительного
(например, будущее перфективное, будущее длительное и т. д.) имеют na- и ga-
в различных комбинациях», например, ɔ
ga na-abea «он будет приходить». И эта последняя конструкция имеет аналогию
в длительных формах будущего сранан-тонго на sa-de- и креольского языка Гаити
на av-ap-; креольский же язык Доминики, не имеющий длительного будущего, выражает
это значение предикативной конструкцией с ke, за которым следует форма на ka-,
носящая причастный характер: i ke la ka vini «он будет туда приходить».
Сравнение с языком эве, вне сомнения, выявило бы и другие совпадения; однако
в остальном линейный порядок составных элементов глагольной формы ибо значительно
отличается от порядка своих креольских эквивалентов. Так, отрицание в ибо обычно
выражено суффиксом; то, что можно назвать аористическим видом - значение достигнутого
состояния («ты что-то знаешь»; «он болен») или завершенного действия, процесса
(«я прошелся», «он встретил его»),- в креольских языках выражается простой формой
глагола, немаркированной в отношении времени, вида или наклонения, а в ибо -
суффиксом -rV после глагольного корня (где V - повторенный корневой гласный).
Помимо того, в ибо отсутствует сочетание прошедшего и будущего со значением
кондиционалиса, имеющееся во всех трех рассматриваемых нами креольских языках.
Холл находит креольский язык Гаити фонологически «весьма близким к французскому»,
хотя в нем отсутствуют округленные гласные переднего ряда (front rounded), а
также гласный средненизкого подъема среднего ряда (low mid central vowel) и
имеется пять носовых гласных. Он обнаруживает в обоих языках одни и те же основные
классы форм, но говорит, что морфологические критерии, по которым они распознаются
в креольском, «весьма отличны от тех, которые мы имеем в индоевропейских языках».
Он находит в креольском языке Гаити черты романского спряжения, так как дериваты
типа gadò «человек, присматривающий за детьми» и mãtò «лжец»
от gadé «наблюдать за» и mãti «лгать» свидетельствуют о существовании
«глагольных корней gad-, mãt- и т. д. как связанных форм»; он вынужден
признать тем не менее, что морфологическая система в креольском «значительно
сокращена и упрощена по сравнению со стандартным или диалектальным французским
и во многом напоминает системы западноафриканских языков». Приводимые Холлом
синтаксические параллели, как, например, заменимость слова словосочетанием и
порядок слов «подлежащее - сказуемое», легковесны и малоубедительны, по крайней
мере для меня. С другой стороны, бесспорно, что основной лексический запас креольского
языка Гаити или Доминики «преимущественно французский и по происхождению, и
по семантической структуре». Применяя испытательный список в сто слов Сводеша
(Swadesh) к французскому языку и к креольскому Доминики, мы получаем 87 соответствий,
2 неясных случая и 11 расхождений, причем среди последних лишь одно нефранцузское
слово mun «человек», заимствованное из какого-то африканского языка (ср. так
же звучащее гаитянское moun с тем же значением, в отличие от lémon «мир»
от франц. monde) и две вероятные кальки: pye bwa «дерево» и lapo «кора». Что
касается сранан-тонго, то я могу дать ответ лишь о 56 словах списка, из
которых 42 соответствуют английским; среди расхождений - mi «я», fooru «птица», bobi
«груди» и taki «говорить», возможно, английского происхождения; pikin «маленький»,
sabi «знать» и bun «хороший» - романского, скорее всего португальского, происхождения, a bom «дерево»
- голландского, как, возможно, и un(u) «мы» и «вы» [мн. ч.];
suma «личность» и «кто?» - из ашанти; tutu «рог», njan «есть», san(i) «что?»
и «вещь» - неясного происхождения.
В отношении порядка следования семантически эквивалентных показателей внутри
глагольного комплекса англо-креольский язык Суринама и два франко-креольских
языка (Гаити и Доминики) отличаются от французского и английского, но настолько
схожи между собой, что это можно объяснить лишь сохранением в них одной общей
модели, принадлежавшей тому языку (или языкам), на который они наслоились. Но
по лексике один из них - английский, а два других - французский язык. Есть все
основания полагать, что все те родственные связи, которые были указаны для этих
языков Воорхуве, Сильвен и Холлом, исторически обоснованы. И все же эти языки
отнюдь не являются «результатом раздельных процессов развития одного и того
же языка, существовавшего ранее»; следовательно, эти языки надо отличать и друг
от друга (как терминологически, так и в других отношениях), и от тех семей родственных
языков, которые произошли вышеуказанным образом. Термин «генеалогический» применительно
к классификации языков, хотя в некоторых отношениях и неудачный, слишком широко
распространен, чтобы мы могли его отбросить. Но его следует употреблять строго
в пределах, ему отведенных, а для обозначения тех видов исторического родства,
о которых говорится здесь, подобрать другие определения, например «лексическое»
или «глубинное» (basic), faute de mieux.
Для так называемой мужской речи XVII века, бывшей в употреблении на острове
Доминика и других Малых Антильских островах, характерно использование араваканского
синтаксиса и морфологии и карибских лексем. Например (в записи Раймона Бpетона),
два предложения: nembouiatina tibónam (мужская речь) и chileátina
tóne (женская речь) означают «я пришел (пришла) к ней» и содержат араваканский
элемент -átina (перфектный вид 1 л. ед. ч.) и t- (3 л. ед. ч. жен. р.);
корни же «приходить» и «к» в первом примере карибские, а во втором - араваканские.
Точно так же мужское cheulléba nhibónam и женское alloucourába
nhaúne «дай ты им» содержат b- (2 л. ед. ч.), -а (повел, накл. с подл,
в ед. ч.) и nh- (3 л. одушевл. мн. ч.) араваканского происхождения; а корень
«давать» и морфема «направления», как и в первой паре примеров, карибские в
мужской фразе и араваканские в женской. Что касается основного словарного ядра,
то Бретон приводит и карибские (мужские) и араваканские (женские) переводы для
59 из 100 слов испытательного списка, еще для 11 - только карибские слова (употребляющиеся
и мужчинами и женщинами), а для остальных 30 - только араваканские (также употребляемые
лицами обоего пола). Сравнивая мужскую речь с речью континентальных галиби,
он говорит: «Там, где континентальные карибы произносят p и r, островные карибы
часто произносят b и l».
Согласно преданиям этого народа, эти острова были завоеваны галиби с континента
и завоеватели пощадили только туземных женщин; так что в высшей степени вероятно,
что предком их «мужской речи» был пиджин, развившийся в результате этого древнего
завоевания и служивший для общения между местными женщинами, родным языком которых
был араваканский, и пришельцами-мужчинами, говорившими по-карибски. Престиж
последних как воителей имел своим результатом сохранение их языка даже спустя
века после того, как он утратил какое-либо практическое значение; исконный араваканский
язык, хотя и в измененном виде, существует и по сей день как родной язык всего
племени; в мужском же языке нашего времени (который все еще является живым среди
так называемых черных карибов Центральной Америки) всего 21 слово из 100 слов
испытательного списка - карибского происхождения (16 из них употребляются сейчас
и в «женской», или общей, речи), а все остальные (кроме mútu «человек», которое,
как и креольское mun, родом из Африки) араваканские.
Уильям Самарин описывает африканскую lingua franca санго как «диалект санго,
местный язык, упростившийся вследствие утраты большей части морфологии и словаря,
лишь частично восполнившегося заимствованиями из других языков, но все еще напоминающий
первоначальный язык в фонологии и синтаксисе». К сожалению, он не говорит ничего
о том, какая именно часть словаря санго (сведшегося к каким-нибудь 800 словам!)
была заимствована; и последние его слова в известной мере обесцениваются следующим
замечанием: «Большинство фонем санго похожи на фонемы других языков. Фактически
именно фонология санго претерпела изменения под влиянием других языков... Синтаксис
также довольно близко напоминает синтаксис других языков».
«Мужская речь» островных карибов и lingua franca санго, возможно, нетипичны
в каком-то отношении для новых языков; в первом наблюдается скорее грамматическая
субституция, чем упрощение, а второй возник как средство межплеменного общения
без всякого вторжения со стороны более сильной или привилегированной группы;
оба языка, хотя и в силу различных причин, приобрели значительное влияние. В
то же время можно предположить, что современные креольские языки Вест-Индии
сформировались в попытке рабов разных национальностей достигнуть взаимопонимания,
по крайней мере такого же, какое было между хозяином и рабом. Сильвен пишет
(стр. 10), что «колонисты, пребывавшие в состоянии постоянной настороженности
из-за частых восстаний, старались выбирать рабов из разных племен»; в другом
месте (стр. 36) она приводит слова Хью Миджида (Migeod) о западноафриканских
языках: «Особенно поражает полное несходство в словарном составе при однотипности
синтаксиса». Таким образом, то, что европейцу кажется грубым упрощением его
собственной грамматической модели, в действительности может быть сохранением
модели, общей для нескольких языков Западной Африки.
Все сказанное наводит на мысль (хотя еще ничего не доказывает), что все языки,
имеющие своим источником пиджин или жаргон, и/или только они, будучи в генеалогическом
отношении «сиротами», имеют двух «приемных родителей», один из которых передает
им основные морфологические и/или синтаксические схемы, а другой - словарный
запас. Там, где налицо социальное или политическое неравенство, попытки достигнуть
взаимопонимания осуществляются главным образом низшей, зависимой группой; и
если контактирующие языки значительно различаются, то эта группа может оказаться
вынужденной приспособить для употребления наиболее доступную часть другого языка
- словарь - или ту сферу другого языка, которая структурно близка зависимой
группе.
Примечания
1. A. Meillet, Introduction à l'étude
comparative des langues indo-européennes, стр. 16.
