Федута - "Выжигинский текст" русской литературы как результат со-авторства

Следите за нашими новостями!

Philology.ru - Русский филологический портал

А. И. Федута

"ВЫЖИГИНСКИЙ ТЕКСТ" РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ КАК РЕЗУЛЬТАТ СО-АВТОРСТВА

(Письма прошедшего времени. Материалы к истории литературы и литературного быта Российской империи. - Минск, 2009. - С. 151-160)

Романы Ф. В. Булгарина «Иван Выжигин» и «Петр Иванович Выжигин» стали признанными бестселлерами русской литературы первой трети XIX в. [1]. Одним из значимых признаков читательского успеха стало появление многочисленных текстов, в которых фигурировало имя главных героев булгаринской дилогии. Причем в первую очередь эти тексты принадлежали так называемым низовым авторам, чья читательская аудитория серьезно отличалась от читательской аудитории Булгарина [2], а потому, будучи ориентированными не столько на фамилию автора, сколько на название произведения, на «торговый брэнд», они и покупали книгу с громким брэндом, не вдумываясь в то, насколько именно купленный ими товар соответствует тому, который на самом деле рекламировался.

Факт ориентации автора одного из подобных травестийных циклов - популярного «низового» писателя А. А. Орлова [3] - на булгаринские образцы несомненен. Он сам констатировал причины, по которым использовал булгаринские «брэнды», причем использовал их в крайне негативном для самого Булгарина смысле, сопоставляя успех его романов с успехом романов Матвея Комарова: «Публика над Ванькой Каином смеется, а замашкам Выжигиных удивляется. Ваньке Каину подражать никто не станет; но Выжигины, открывая завесу тонких оборотов преступлений, поджигают к сим пронырствам. Выжигины подают мысль к важнейшим преступлениям. Круг плутовства Каинова ограничивается площадью, а круг, начертываемый Выжигиными, велик» [4]. Попытаемся понять, чем обусловлено столь негативное отношение Орлова к булгаринскому герою.

Формально Выжигин вовсе не является в романе Булгарина тем символом зла, каковым его пытается представить в своих характеристиках Орлов. Напротив, мораль булгаринских размышлений сводится к обратному: пройдя через тьму искушений, его герой сохраняет способность к нравственному возрождению, к вхождению в «приличное общество» - несмотря на то что с самого начала романа он фигурирует как деклассированный элемент. «Мой Выжигин - рекомендует публике своего персонажа Булгарин, - есть существо доброе от природы, но слабое в минуты заблуждения, подвластное обстоятельствам - одним словом: человек, каких мы видим в свете много и часто. Таким хотел я изобразить его. Происшествия его жизни такого рода, что могли бы случиться со всяким, без прибавления вымысла» [5].

Скорее всего, на отношение к персонажу в сознании Орлова накладывается отношение к его создателю - Булгарину. Это становится очевидным, если мы обратимся к неопубликованному письму Орлова на имя М. Н. Загоскина, содержащему в себе описание условий, в которых приходится творить Орлову: «Ныне, в первой раз выпечатавши на свой щет сие мое сочиненьице: ВЕРХОГЛЯДЫ, честь имею представить Вашему лицу с объяснением, что племя древняго Зоила обмакнет в желчь перо и на сию брошюрку незная того, что все мои изданныя сочинения (кроме Стихотворческих), пишутся прямо на бело; ибо я, по разстроенным своим обстоятельствам не в состоянии себе купить тридатикопеешной дести бумаги, между тем как они страницы не в состоянии написать без того, чтобы неперемарать ее раз двадцать. Versus (et omnia scripta) otia quarent; а у них этот otium есть всегда, а у меня никогда; ибо вставая по утру у них перед глазами чашка кофея, а у меня нет и черстваго куска хлеба; так тут думать de versibus или de pane quotidiano, надобно размыслить. У племя выжиго-каинанских Зоилов, от книг ломятся полки; а у меня книга одна моя голова» [6].

Этот пассаж чрезвычайно показателен: неимущий литератор, Орлов откровенно завидует тем своим собратьям по перу, кто имеет перед глазами по утрам гарантированную «чашку кофея» и при этом позволяет себе критиковать тех, кто добывает хлеб свой насущный с таким трудом. Зоилами же «племя выжиго-каинанское» именуется потому, что Орлов явно метит в критиков «Северной пчелы» и «Сына Отечества».

Разница же в гонорарах весьма существенна; здесь можно поверить Пушкину, свидетельствующему: «В чем упрекают здесь почтенного Александра Анфимовича?.. В том, что за каждое его сочинение книгопродавцы платят ему по 20 рублей? что же? бескорыстному сердцу моего друга приятно думать что, получив 20 рублей, доставил он другому 2000 выгоды, между тем как некоторый петербургский литератор, взяв за свою рукопись 30 000, заставил охать погорячившегося книгопродавца!!!» [7].

Показателен и другой пассаж в том же письме Орлова к Загоскину: «Пренебрегая, даже презирая все без исключения журналы (кроме “Телескопа”) за помещение не критики, но даже ругательств, открывающих злокачественныя души журналистов, которым надлежит резать языки, я восхищен благородным соперничеством в литературе и с радостию видел, что люди, с великими талантами, никогда не отвечают на безмозглую критику противников, не постигающих ни цели, ни изящности творений других» [8].

Понятно, что произведения Орлова, считавшиеся не достаточно изящными для вкуса образованной публики, всячески критиковались прессой. «Телескоп» же выделяется из общего ряда журналов потому, что он становится единственным в тот момент изданием, авторы которого не просто благоволят к Орлову - они серьезно повышают его литературный статус, поскольку ставят его на одну ступень с Булгариным: вначале это делает Н. И. Надеждин («Телескоп», 1831, № 9), а затем и Пушкин («Телескоп», 1831, № 13 и 15), укрывшийся под псевдонимом Феофилакта Косичкина. Не задаваясь целью содержательного либо стилистического сопоставления произведений Булгарина и Орлова, они используют общность имен персонажей для уничижения своего литературного оппонента и конкурента Булгарина за счет возвышения до его уровня Орлова.

К подобному приему прибегнет и Гоголь, намечая в письме к Пушкину от 21 августа 1831 г. схему сопоставления Булгарина и Орлова, однако уже так, что «оба героя… поставлены в ряд самых крупных фигур европейского романтизма, французской “неистовой словесности”, что создает новый источник комических ассоциаций, причем не только эстетического свойства» [9]. Понятно, что сумей Гоголь осуществить свою идею и появись параллель Булгарин - Байрон в печати в том виде, в каком ее задумал Гоголь («Та же гордость, та же буря сильных, непокорных страстей, резко означившая огненный и вместе мрачный характер британского поэта, видна и на нашем соотечественнике; то же самоотвержение, презрение всего низкого и подлого принадлежит им обоим. Самая даже жизнь Булгарина есть больше ничего, как повторение жизни Байрона; в самых портретах их заметно необыкновенное сходство» [10]) - и общий контекст полемики вокруг сходства произведений Булгарина и Орлова стал бы еще более невыигрышным для редактора «Северной пчелы».

Кроме того, говоря о позиции «Телескопа», следует учитывать, что именно Надеждин мог выступать автором «социального заказа» на другое произведение Орлова - «Марфа Ивановна Выжимкина. Нравственно-сатирический роман. Сочинение Александра Орлова» (М., 1831. Ч. 1 - цензурное разрешение от 18 мая 1831 г., ч. 2 - цензурное разрешение от 18 мая 1831 г.). Очевидно, что фамилия заглавной героини напрямую соотносится с фамилией заглавных героев булгаринской дилогии: «выжимать» - «выжигать». Как отмечают современные исследователи, «есть все основания подозревать некий “сговор” или, во всяком случае, предварительный договор издателя “Молвы” и “Телескопа” с Орловым» [11], поскольку «сочинение» Марфы Ивановны Выжимкиной бурно анонсировалось на страницах надеждинских изданий, а из них анонсы перекочевали и в «Литературную газету», редактируемую давним недоброжелателем Булгарина А. А. Дельвигом и примкнувшим к нему О. М. Сомовым.

Сопоставление Булгарина с Орловым вызывает бурное возмущение соредактора и компаньона Булгарина Н. И. Греча: «В 9-й книжке “Телескопа” взяли две глупейшие вышедшие в Москве… книжонки, сочиненные каким-то А. Орловым, и выписки из них смешали с выдержками из романа Булгарина, приправили все это самыми площадными и низкими ругательствами и таким образом решили достоинства нового произведения» [12].

Греч абсолютно серьезно апеллирует к реально существующим различиям между произведениями сопоставляемых авторов. Это как раз то, от чего тщательно уходят все «защитники» Орлова, что является косвенным доказательством того, что собственно литературное качество текстов их не интересует.

Вместе с тем тексты Орлова демонстрируют, что он помещает своих формально общих с булгаринскими персонажей в абсолютно иной контекст. В своих повестях он выводит генеалогию булгаринского творчества не от высоких западных и отечественных образцов эпохи Просвещения, как утверждает сам Булгарин: в посвящении романа «Иван Выжигин» А. А. Закревскому Булгарин поминает Пуффендорфа, Кантемира, Фонвизина, Капниста, Державина, Расина, Мольера, Крылова. Орлов же делает отцом Ивана Выжигина полулегендарного Ваньку Каина, московского вора, сотрудничавшего с полицией, ставшего героем романа Матвея Комарова.

Собственно говоря, это то же, что делает Пушкин в эпиграмме «Не то беда, что ты поляк…», называя героя ее Видоком Фигляриным. Но Пушкин обвиняет таким образом в сотрудничестве с полицией и криминальном прошлом не героя, а автора. Пушкин же впервые упоминает в связи с булгаринским творчеством и роман М. Комарова - правда, не о Каине, а «Английского милорда Георга». Однако, как справедливо замечает Н. Л. Вершинина, «ссылки Пушкина на “Совестдрала” и “Английского милорда” подводят к сравнению Выжигина с Ванькой Каином, которое… было усилено и развито в романах А. А. Орлова» [13].

Вряд ли живущий в Москве и далекий от петербургских литературных баталий Александр Орлов мог таким образом вслед за Пушкиным намекать на прошлое и настоящее Булгарина. Вероятнее всего, он действительно видит параллель между перевоспитавшимся Выжигиным и «перевоспитавшимся» Каином, а также чувствует типологическое сходство позиций писателей-моралистов Комаровым и Булгариным.

Тексты носят откровенно личностный антибулгаринский характер, что особенно чувствуется в повести, травестирующей вторую часть булгаринской дилогии - «Петр Иванович Выжигин». Здесь Орлов рисует Петра Выжигина перебежчиком на польскую сторону (события происходят после ноябрьского восстания 1830 г.), причем противопоставляет его «истинно русскому» литературному персонажу - загоскинскому Рославлеву: «Но так, как Петр Иванович на атаку ехал первой, следственно в бегстве остался последним, то один Руской Офицер, по фамилии Рославлев, и схватил его. Окаянной! вскричал Рославлев, узнавши Выжигина, и ты передался к бунтовщикам! Пойдем-ка брат, я тебя покажу нашему начальству; пусть оно тобой полюбуется. Рославлев взял Выжигина и представил его начальству» [14].

Здесь уже откровенно реализуется схема, намеченная в статье Феофилакта Косичкина (Пушкина) «Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем», которая завершается планом-проспектом ненаписанного романа «Настоящий Выжигин», в котором, в частности, содержатся «Глава V. Ubi bene, ibi patria. Глава VI. Московский пожар. Выжигин грабит Москву. Глава VII. Выжигин перебегает» [15], названия которых Косичкин-Пушкин формулирует, опираясь на факты из реальной биографии Булгарина, служившего некоторое время в войсках Наполеона.

Н. Л. Вершинина отмечает: «Орлов воспринимал образ Булгарина-Выжигина через концепцию Пушкина и стиль его памфлета» [16]. Однако вряд ли Орлов самостоятельно обратил внимание на пушкинский текст (если таковой факт вообще имел место; свидетельства тому мы не находим в опубликованных произведениях и письмах Орлова). Весьма вероятно иное: план, намеченный Пушкиным, вполне мог быть частично реализован Орловым при посредничестве все того же Н. И. Надеждина - тем более что и сам Надеждин «весьма прямолинейно намекал на польские симпатии Булгарина, что в ситуации 1831 г., на фоне польского восстания, вполне могло расцениваться как политическое обвинение» [17].

Что же касается параллельного травестирования булгаринских романов и стилистики повестей Матвея Комарова, следует учитывать, на наш взгляд, не столько знакомство Орлова со статьями Пушкина (и даже Надеждина), сколько иной, гораздо более существенный факт.

Параллельное травестирование связано, по нашему мнению, с ориентацией на различные страты читательской аудитории. И Булгарин, и Орлов в равной степени архаичны, их истоки - в литературе XVIII в. Однако ориентируются они в своем творчестве все-таки на различные слои «публики». Булгарин, как мы уже отмечали, для которого «публика» - прежде всего носитель определенного эстетического начала, образованные слои общества, хотя и не принадлежащий к числу «литературных аристократов» [18], явно ориентируется на литературу высокую. Орлов же вынужден ориентироваться на вкусы тех, кто покупал его книги, на массового полуграмотного читателя из социальных низов [19]. Классиком литературы для такого читателя и был биограф Ваньки Каина Матвей Комаров. Именно Комаров, с его огромными периодами, старомодной - с точки зрения литераторов 1820–1830-х гг. - лексикой, доминирует в низовом читательском сознании практически на протяжении всего XIX в. (напомним, что именно его считал Л. Н. Толстой самым читаемым русским писателем), и последующие «низовые» писатели, в частности такие, как И. Г. Гурьянов и А. А. Орлов, травестировавшие булгаринские романы, постоянно учитывают его присутствие в читательском сознании.

Вместе с тем показательно, насколько внешне отличаются подходы Комарова и Орлова. Комаров пишет с надеждой принести пользу: «Многим, думаю я, известно есть, что чтение книг, просвещающее разум человеческий, вошло у нас в хорошее употребление, и миновалось уже то помраченное тьмою невежества время, в которое предавали анафеме тех, кои читывали Аристотелевы и другие некоторые книги, ибо ныне любезные наши граждане, не бояся за сие пустого древнего анафемического грому, не только благородные, но среднего и низкого степени люди, а особливо купечество, весьма охотно в чтении всякого рода книг упражняются…» [20].

Орлов, напротив, стремится доставить своим читателям развлечение: «По образу книжиц написанных и напечатанных писал я сию книжицу, вотще или не вотще; ибо отращивающим чрева свои тунеядцам, не имущим ни сил телесных для работ физических, ни душевных способностей для упражнений умственных, что будет делать, ежели мы не будем для них сочинять романов и сказок! Театры и маскерады им прискучивают; на балах и с места на место передвигаться сил не имеют от тучности; на обедах и ужинах ни вкусные яства, ни сладкие пития в горла их нейдут; ибо чрева их преисполнены уже; в компаниях, где рассуждают о чем нибудь дельном, они отдувают только свои толстые щеки и шевелят губами; ибо от самой юности, под руководством своих чадолюбивых матушек и под надзором дядек и учителей Немцов и Французов, отращивали свои бока и опасались взяться за те книги, при чтении которых надобен ум. Что же будет им делать без романов? Разваляся на мягких пуховиках, охвативши рукою свою милашку, а другою держа роман, как себя, так и милашку утешает повествованиями Романистов, особенно чтением Радклиф, Жанлис и Дюкредименил; ибо милашинька тогда частехонько вскрикивает от представления мертвецов, от появления теней, а тунеядствующий тогда может оказать неустрашимость своего духа уверением, что он в жизни своей мало чего боялся» [21].

Здесь, как ни странно, видно, что совпадают как раз подходы к чтению, характерные для Комарова и Булгарина. Булгарин также является сторонником «полезного» чтения, чтения, направленного на усовершенствование читательской нравственности.

При этом Орлов - как и Пушкин, и Надеждин - видит явное противоречие между декларируемой Булгариным высоко моральной целью и фактами его биографии. И художественные тексты Орлова, и критические выступления Надеждина, и сатирическая публицистика Пушкина в равной степени направлены на эстетическую дискредитацию произведений Булгарина и человеческую дискредитацию их автора.

Однако если Пушкин в своих памфлетах, несомненно, опирается на стилистику булгаринских текстов, то Орлов, пародируя биографию Булгарина, никак не отражает эстетику «выжигинской» дилогии, зато ориентируется на романы Матвея Комарова, превращая его персонажа Ваньку Каина и упоминавшегося Комаровым в качестве литературного прототипа Каина французского разбойника Картуша в персонажей своих произведений «выжигинского» цикла и выводя от них выжигинскую генеалогию: «История Ваньки Каина известна почтенной публике; но она не полна; ибо у него был сын Иван же, только уж фамилия не Каинова; а прозвали: Выжига. …Племя то чудесное! Делать нечего; надобно начать с родословной. Родоначальник есть Иван Каина, праправнук его Иван Выжигин, Петр, Игнат, Сидор, Хлыновские степняки, дети Ивана Выжиги» [22]. Таким образом, содержание «выжигинских» повестей Орлова в читательском сознании обретает свою полноту исключительно с учетом предыдущего опыта читателей романа Комарова.

Нет сомнений в том, что Пушкин, всегда бывший талантливым полемистом, обратил бы внимание на эту «генеалогию» булгаринского героя, усердно прописанную Орловым. Это тем более важно, что, как мы уже отмечали выше, Ванька Каин может считаться аналогом Видока, образ которого активно использовался Пушкиным в борьбе с Булгариным. Однако можно предположить, что Пушкин не знал об этой «генеалогии» вовсе. Тем более что из всех книг Орлова в его личной библиотеке сохранился лишь роман «Федор Кривой, или Елисавета Михайловна, супруга Петра Ивановича Выжигина. Ни девка, ни вдова и не мужняя жена» - одно из последних произведений «выжигинского цикла», причем Б. Л. Модзалевский, описывая экземпляр, отмечает на нем отсутствие каких-либо заметок [23]. Следует также учитывать, что этот роман вышел в свет лишь в 1832 г., в то время как основная полемика вокруг романов Булгарина, выход в свет большей части повестей-романов Орлова и всех критических статей Надеждина и Феофилакта Косичкина приходится на предшествующий, 1831 г. Единственное письмо Пушкина Орлову от 24 ноября 1831 г. с припиской от 9 января 1832 г. содержит тактично-комплиментарный отзыв: «Первая глава нового вашего Выжигина есть новое доказательство неистощимости вашего таланта» [24]. Однако из общего контекста письма невозможно понять, какое именно произведение имеется в виду и читал ли Пушкин Орлова вообще.

Попытаемся сделать некоторые выводы из наших наблюдений.

Общий «выжигинский текст» складывается из трех составляющих.

Во-первых, романов Ф. В. Булгарина «Иван Выжигин» и «Петр Иванович Выжигин».

Во-вторых, повестей-романов А. А. Орлова [25], вызванных к жизни булгаринскими текстами. Однако произведения Булгарина в качестве «прототипов» травестийных произведений Орлова контаминируются в читательском сознании с романами Матвея Комарова, чего не скрывает сам Орлов.

В-третьих, критических статей Н. И. Надеждина и в первую очередь А. С. Пушкина, использующих произведения Орлова для литературной и этической дискредитации Булгарина. Вместе с тем есть некоторые основания для того, чтобы предполагать, что Пушкин не читал повестей Орлова (в отличие, например, от Надеждина и Гоголя, цитирующих их соответственно в своих статьях и письмах). Если мы примем это как рабочую гипотезу, то увидим, что Орлов получает сильного ироничного защитника в лице Пушкина лишь потому, что активно пропагандирует идею своего противостояния Булгарину - прежде всего в предисловиях к собственным повестям и в частной переписке, а также через посредничество покровительствующего ему Надеждина.

Поскольку полной завершенностью любой текст обладает лишь в читательском сознании, можно констатировать, что де-факто соавторами Булгарина по единому «выжигинскому тексту» становятся Орлов и Пушкин, причем канонизируется в литературной традиции тот вариант трактовки «выжигинского текста», источником которой является Пушкин. Таким образом, читатель булгаринских романов и «нечитатель» (?) романов Орлова А. С. Пушкин обладает эксклюзивным «авторским» правом на господствующий в современном нам читательском сознании «выжигинский текст» русской литературы, поскольку именно его позиция, канонизированная впоследствии советским литературоведением, стала доминирующей при определении позиции последующих поколений «нечитателей», не читавших уже не только Орлова, но и Булгарина.

Литература

1. См.: Рейтблат А. И. Русские «бестселлеры» первой половины XIX века // Рейтблат А. И. Как Пушкин вышел в гении: Историко-социологические очерки. М.: НЛО, 2001. С. 191–203.

2. См.: Рейтблат А. И. Ф. В. Булгарин и его читатели // Рейтблат А. И. Как Пушкин вышел в гении: Историко-социологические очерки. М.: НЛО, 2001. С. 98–107.

3. См. о нем: Корнеев А. В. Оправданный Александр Орлов // Встречи с книгой. Вып. 2. М.: Книга, 1984. С. 241–270.

4. Цит. по: Орлов А. А. Родословная Ивана Выжигина, сына Ваньки Каина, род его, племя с тетками, дядями, тестем и со всеми отродками. Нравственно-сатирический роман: В 4 ч. Ч. 1. М., 1831. С. 6.

5. Булгарин Ф. В. Иван Выжигин // Полное собрание сочинений Фаддея Булгарина: В 7 т. Т. 1. СПб., 1839. С. VIII.

6. А. А. Орлов - М. Н. Загоскину (б/д). РНБ, ф. 291, № 124 (приводим с модернизацией орфографии, однако с сохранением некоторых особенностей авторского написания).

7. Цит. по: Пушкин А. С. БПСС (Академическое, репринт). Т. 11. М.: Воскресенье, 1996. С. 209. Далее ссылки на данное издание см.: Пушкин.

8. А. А. Орлов - М. Н. Загоскину (б/д). РНБ, ф. 291, № 124.

9. См.: Манн Ю. В. Гоголь. Труды и дни: 1809–1845. М.: Аспект Пресс, 1994. С. 227.

10. Цит. по: Переписка Н. В. Гоголя: В 2 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1988. С. 138.

11. Березкин А. М., Золотова О. Н., Лудилова Е. В. Примечания // Пушкин в прижизненной критике. 1831–1833. СПб.: ГПТЦ, 2003. С. 468.

12. Сын Отечества и Северный Архив. 1831. Т. 21, № 27. С. 61–62. Цит. по: Березкин А. М., Золотова О. Н., Лудилова Е. В. Примечания // Пушкин в прижизненной критике. 1831–1833. СПб.: ГПТЦ, 2003. С. 470.

13. См.: Вершинина Н. Л. Памфлет А. С. Пушкина «Настоящий Выжигин» в контексте жанрово-стилевых процессов 1820–1830-х годов // Вестник РГНФ. 1999. № 1. С. 137.

14. Орлов А. А. Бегство Петра Иванович Выжигина в Польшу. Нравственно-сатирический роман. М., 1832. С. 25–26.

15. Пушкин, Т. 11, с. 214.

16. Вершинина Н. Л. Памфлет А. С. Пушкина «Настоящий Выжигин» в контексте жанрово-стилевых процессов 1820–1830-х годов // Вестник РГНФ. 1999. № 1. С. 138.

17. Березкин А. М., Золотова О. Н., Лудилова Е. В. Примечания // Пушкин в прижизненной критике. 1831–1833. СПб.: ГПТЦ, 2003. С. 469. В целом обвинение в польских симпатиях по отношению к Булгарину было, как говорится, общим местом. См. об этом, например: Федута А. И. Еще раз о «Клеветникам России» («Польский вопрос» в пушкинскую эпоху) // Пушкин и мировая культура. Сборник научных трудов. Минск: Институт современных знаний, 2001. С.47–64.

18. См. об этом: Федута А. И. Фаддей Булгарин и проблема «литературного демократизма» (О литературной программе Ф. В. Булгарина) // Взаимодействие литератур в мировом литературном процессе. Проблемы теоретической и исторической поэтики. Гродно: ГрГУ имени Янки Купалы, 1997. С. 54–64.

19. Как справедливо заметит В. Г. Белинский, у Орлова «была своя публика, которая находила в его произведениях то, чего искала и требовала для себя, и в известной литературной сфере он один, между множеством, пользовался истинною славою, заслуженным авторитетом». Цит. по: Белинский В. Г. Полное собрание сочинений Д. И. Фонвизина. Издание второе. Москва, 1838. Юрий Милославский, или Русские в 1612 году. Сочинение М. Загоскина. Издание пятое. Три части. Москва, 1838 // Белинский В. Г. Собрание сочинений: В 9 т. Т. 2. М.: Художественная литература, 1977. С. 95.

20. Комаров М. Обстоятельное и верное описание добрых и злых дел российского мошенника, вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина, всей его жизни и странных похождениях, сочиненное М. К. в Москве 1775 года // Комаров М. История мошенника Ваньки Каина. Милорд Георг. СПб.: Журнал «Нева», «Летний Сад», 2000. С. 5.

21. См.: Орлов А. А. Хлыновские свадьбы Игната и Сидора, детей Ивана Выжигина. Сатирический роман. М., 1831. С. 9–10.

22. Орлов А. А. Родословная Ивана Выжигина, сына Ваньки Каина, род его, племя с тетками, дядями, тестем и со всеми отродками. Нравственно-сатирический роман. В 4 ч. Ч. 1. М., 1831. С. 7.

23. См.: Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина: Библиографическое описание. СПб., 1910. С. 72.

24. Цит. по: Пушкин А. С. Письма. Т. III. 1831–1833. М.: Academia, 1935 (репринт 1990 г.). С. 63. По смыслу Пушкин воспроизводит известную формулировку, которой И. И. Дмитриев отвечал Д. И. Хвостову на присылку его новых произведений: «Он пришлет ко мне оду, или басню; я отвечаю ему: “Ваша ода, или басня, ни в чем не уступает старшим сестрам своим!” Он и доволен, а между тем это правда». Цит. по: Дмитриев М. А. Мелочи из запаса моей памяти // Дмитриев И. И. Сочинения. М.: Правда, 1986. С. 463.

25. А также И. Г. Гурьянова, чьи произведения, в отличие от произведений Орлова, носили, скорее, подражательно-восторженный характер по отношению к булгаринским романам. Мы не учитываем произведения Гурьянова, однако, не только по этой причине, но и потому, что они вообще не фигурируют - также в отличие от книг Орлова - в сознании последующих поколений читателей. На наш взгляд, это связано с тем, что читатели запомнили не столько самого Орлова и его тексты, сколько упоминание его имени Пушкиным.