Ромодановская - Пополнение комплекса сюжетов русской литературы за счет переводных сборников

Следите за нашими новостями!

Philology.ru - Русский филологический портал

Е. К. Ромодановская

ПОПОЛНЕНИЕ КОМПЛЕКСА СЮЖЕТОВ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ЗА СЧЕТ ПЕРЕВОДНЫХ СБОРНИКОВ

(Сюжетно-мотивные комплексы русской литературы. - Новосибирск, 2012. - С. 9-15)

Переводные сборники, появившиеся в Москве в последней трети XVII века, принесли в русскую литературу комплексы новых для нее сюжетов, во многом ее обогативших и способствовавших ее «обмирщению» и европеизации. Их использование отмечается как у писателей - современников перевода, так и в новой литературе XVIII-XIX веков. Речь идет не только о частных случаях обращения к западным повествовательным сюжетам того или иного писателя [1], но и о широком их переносе на новую почву, где они впервые принимаются и осваиваются.

В отмеченный период, помимо отдельных повестей (об Оттоне и Олунде, о графине Альтдорфской, об астрологе Мустаеддыне, о Брунцвике, ранее - о семи мудрецах), были переведены три крупнейших сборника, известных во всех европейских странах с XII-XIII веков: Великое Зерцало (ВЗ), Римские Деяния (РД) и фацеции. Все они велики по объему: в двух переводах ВЗ более 900 небольших повестей, в РД - до 40, в сборнике фацеций - более 70 анекдотов и новелл.

Каждый из этих сборников представляет комплекс сюжетов, объединенных темой и спецификой построения. Наиболее откровенна подборка сочинений с определенной идеей в первом переводе ВЗ (1676-1677), сохранившем структуру польского издания, где в алфавитном порядке давались заглавия «прилогов», т. е. тематических подборок, а счет новелл был двойным - по «прилогам» и по главам. Поскольку при переводе русские термины не совпадали с польскими, алфавит естественно нарушался и последовательность рассказов для читателя стала непонятной. При втором переводе (не позднее 1689 года) составитель принял порядковую ну мерацию глав без указания «прилогов», но тематические подборки сохранились. Составитель вынес на первой место рассказы о «не постижимстве» и величии Троицы, посчитав их наиболее важными, и продолжил их сюжетами, повествующими о милосердии Бога и Богородицы, силе молитвы и покаяния, наказании грешников, прославлении праведников и т. п. [2]. Сходным образом (в структурном плане) тематические подборки наблюдаются и в сборниках фацеций - о героях античности, о ворах и плутах, о жадных священниках, о пьяницах, о женской хитрости и строптивости [3].

Мотивная структура РД не столь откровенна, но именно она способствует «спаянности» сборника как единого кодекса, практически не рассыпающегося на отдельные повести. Уверенно можно говорить о склонности его составителя к определенной проблематике, которая воплощается в разных сюжетных обработках и подкрепляется дублированием отдельных мотивов. Так, через весь сборник красной нитью проходит тема неисповедимости человеческой судьбы как божественной воли: два варианта рассказа о пустыннике и об ангеле (главы 1 и 14) [4], приклады о папе Григории (глава 38), о рыцаре и об олене (глава 30), о цесаре Конраде и рыцаревом сыне (глава 37), о цесаре Иовениане (глава 2). В последнем прикладе, наряду с перипетиями судьбы героя, важнейшей темой является гордость - грех, обличаемый также в рассказах о неблагодарном сыне-короле (глава 28), о «невдячности» (глава 8). Но еще важнее для составителя группа сюжетов о злых и добрых женах - в прикладах «яко не имамы верити женам» (глава 9), о трех курах (глава 26), о чернокнижнике и рыцаревой жене (глава 5), о Папире (глава 10), о Дарии и его трех сыновьях (глава 7), о сыновьях, стрелявших в труп отца (глава 23), с другой стороны - о кошуле (глава 21), о Гвидоне и Тирусе (глава 12) [5]. Кто был составителем этого кодекса, неизвестно. Выборка из латинского текста Gesta Romanorum, в наиболее полном виде насчитывающего более 180 exempla, была проведена еще на польской почве: число и состав прикладов в польских и русских сборниках практически совпадают. Неизвестный нам польский составитель сумел так отобрать и расположить тексты, что РД стали восприниматься русским читателем как единый текст.

Как повлияло появление этих сборников на сюжетное развитие русской литературы?

Некоторые из вновь переведенных повестей сюжетно сближались с давно бытовавшими на Руси. Так, в составе РД на Русь пришли западные версии житий Алексея человека Божия, Григория папы римского, Евстафия Плакиды. Повесть о пустыннике и ан геле («О судьбах Господних неисповедимых»), открывающая мно гие списки РД, в минейной версии существовала у нас с XII века [6]. Раннехристианские и византийские источники, известные на Руси с домонгольских времен, широко использовались и в латинской версии ВЗ, а теперь появились в новом изложении. Сходные с ВЗ рассказы встречаются в патериках (Синайском, Скитском, Египетском, Римском) [7], Прологе, Паренесисе Ефрема Сирина, Великих Минеях Четиих [8]. Это, конечно, помогало усвоению и новых сюжетов, которые в большинстве своем значительно отличались от традиционного русского репертуара.

Среди новинок в первую очередь надо говорить об античных сюжетах (в средневековом пересказе). Так, русский читатель впервые знакомится с мифом о Минотавре [9] (РД, глава 24). Сопоставление мифа с латинским рассказом проведено М.Е. Грабарь-Пассек: «Минос, царь Крита, заменен… императором Веспасианом, устроившим около своего дома огромный сад с запутанными дорожками. Его дочь… не носит имени Ариадны, а называется ВладычицаУтешительница, Минотавр заменен страшным львом, бродящим по саду. Тесей - безымянный смелый воин. Схема - чисто сказочная: рука царской дочери обещана тому, кто убьет льва и выйдет из сада невредимым» [10].

К античности тяготеет и сюжет о столпе Вергилия (РД, глава 3): по распоряжению императора Тита мудрец Вергилий, имя которого в средние века окружалось таинственной легендой [11], создает посреди площади столп, который ежедневно сообщает императору обо всех лицах, нарушивших его запрещение работать в день рождения сына; только кузнец Фока доказывает императору необходимость ежедневной работы. М. Е. Грабарь-Пассек показывает полную вымышленность этого сюжета: имя Тита взято случайно, у него никогда не было сына, и т. п. [12]. Но самое интересное здесь - мотив говорящего столпа, или статуи, также впервые появляющийся в русской литературе. Легенды о говорящих статуях известны в византийских хрониках; как правило [13], их создание связано с кудесниками, обладающими сверхъестественной силой, - точно также и Вергилий создает столп своей «чернокнижною наукою».

Еще один античный сюжет - о льве Андрокла. Он известен по Элиану (VII, 48), который заимствовал его из «Аттических ночей» Авла Геллия: беглый раб Андрокл, прячущийся в пещере, помогает хромому льву. Позднее и раб, и лев пойманы, и когда Андрокла бросают на арену на съедение зверям, лев его не трогает и оберегает в течение нескольких дней, после чего Андрокла отпускают на волю [14]. В РД (глава 31) сходный с Элианом сюжет претерпел смену героя: не беглый раб, а рыцарь. Этот сюжет использован и Симеоном Полоцким в «Вертограде» - стихотворение «Лев» [15]. Рассказ о льве Андрокла входит в комплекс международных сюжетов о благодарных зверях. С домонгольских времен на Руси была известна лишь одна его разновидность - об авве Герасиме и льве [16], которая включает три существенных эпизода: 1) инок встречает льва, занозившего лапу, и вылечивает его; 2) благодарный лев начинает служить иноку, который поручает ему стеречь осла, возящего воду; когда прохожие купцы крадут осла, лев, обвиненный в том, что съел его, по приказу инока исполняет его работу, а через какое-то время встречает тех же купцов и возвращает осла старцу; 3) после смерти Герасима лев умирает на могиле старца. В новой литературе сюжет «заноза в лапе» известен прежде всего по рассказу Н.С. Лескова «Лев старца Герасима» (1888), хотя писатель полностью перерабатывает проложную версию, которой он пользовался [17].

В группе сюжетов о благодарных зверях перевод РД обогащает русскую литературу еще одним, также международным - «звери в яме». В РД (глава 8) приклад называется «О невдячности [неблагодарности]», что отражает суть событий: в яму-ловушку попадают человек (придворный царя) и три зверя - лев, обезьяна и змей; всех их спасает бедный дровосек, которому придворный обещает щедрую награду; в дальнейшем он отрекается от обещания и жестоко бьет бедняка, а звери приносят ему богатые дары.

Этот сюжет имеет богатую фольклорную и литературную историю: он вошел в древнекитайский буддийский сборник и в «Панчатантру», откуда воспринят «Калилой и Димной» и другими знаменитыми книгами средневековья с многочисленными переводами на европейские языки, причем по большей части рассказ бытует в письменном виде [18]. То же происходит и на русской почве: «Сравнительный указатель сюжетов» фиксирует лишь единичные записи сказок, притом поздние [19], письменный же рассказ широко распространен в рукописной традиции [20].

Приклад о невдячности привносит в русскую литературу и новый оттенок, разрушающий традиционную метафорическую систему. В древнерусской литературе змея/змей всегда была символом коварства, обмана и вреда для человека. Такое понимание навеяно библейской традицией, где змий - виновник грехопадения Адама и Евы; подобная символика прослеживается от Кирилла Туровского до Повести о Горе-Злочастии [21]. Но в РД едва ли не впервые для Руси появляется положительный образ змея - одного из благодарных зверей. Мало этого: в выкладе этого рассказа змей толкуется как символ священника, «пралата». Такое приравнивание змея к иерею совершенно невозможно в литературе Древней Руси.

Переводные сборники принесли на Русь иное, более свободное и мягкое, отношение к нечистой силе, к магии. Так, в ВЗ мы находим ряд параллелей к Повести о Савве Грудцыне, первом русском романе, где в основе сюжета - договор человека с дьяволом [22]. Наиболее яркой среди них является рассказ ВЗ «Како враг диавол служа некоему честну человеку и како не терпит, идеже приносится молитва» [23], где нечистый нанимается слугой к воину. И в «Савве Грудцыне», и в рассказе ВЗ сходным образом слуга-бес переводит героя через реку, в которой никогда не было брода, спасая его от врагов-поляков или от разбойников. В обоих повествованиях слуга-дьявол помогает своему подопечному - спасает от преследования, выручает в трудных ситуациях, лишь в конце повести предъявляя свой страшный счет, - а в рассказе ВЗ воин расплачивается с бесом деньгами, как с обычным слугой; таким образом, здесь отсутствует мотив потусторонней расплаты человека с дьяволом, характерный для сюжета о договоре с нечистой силой. Вся эта ситуация соответствует отмеченному еще Ф.И. Буслаевым новому восприятию и изображению беса, которое, по словам исследователя, «было осложнено у нас в XVII в. более свободным, легким и поэтичным чтением, переходившим с Запада на Русь…» [24]. В русской повести автор умело соединил сюжет о продаже души дьяволу с мотивом службы дьявола человеку [25], благодаря чему бес стал более активным и инициативным героем, основным двигателем сюжета.

В Повести о купце Григории [26], созданной как переработка приклада РД «О чернокнижнике и рыцаревой жене» (глава 5), едва ли не впервые в русской литературе главным сюжетообразующим элементом стала тема колдовства и доброй магии (своеобразное соревнование доброго и злого волшебников); автор вслед за своим западным источником полностью отказался от традиционного для древнерусской литературы христианского обличения любых колдовских действий [27].

Появившись единожды в литературе, сюжет, как правило, остается в ней навсегда. Как показывает работа над Словарем сюжетов и мотивов русской литературы, сюжеты могут модифицироваться, исчезать на некоторое время, а потом возрождаться в новом обличии. Ярким примером этому служит сюжет «Калиф на час», пришедший на Русь с переводным сборником фацеций и первоначально распространявшийся в родственном им окружении - новых переработках фацеций, в сборнике «Рассказчик забавных и увеселительных повестей» (СПб., 1777). Но в конце XIX века он оживает в рассказе А.П. Чехова «Сапожник и нечистая сила» (1888), где соединяется с традиционным, известным с XII века сюжетом «договор с дьяволом» [28].

Исследователи отмечают влияния переводных сборников на русских писателей от XVII до конца XX века. Так, А.И. Белецкий перечисляет в «Вертограде многоцветном» Симеона Полоцкого десятки произведений, сюжеты которых навеяны рассказами из ВЗ или РД [29] (правда, оговаривает, что Симеон мог знать их и непосредственно по польским или латинским изданиям разных сборников); О.А. Державина пишет об использовании сюжетов ВЗ писателями XVIII-XIX веков: А.П. Сумароковым, Н.М. Карамзиным, В.И. Майковым, Н.А. Некрасовым, Н.С. Лесковым [30], впрочем, они знали их скорее всего через лубочную литературу или фольклор, уда эти сюжеты легко проникали в форме легенд или духовных стихов; во всяком случае на некрасовского «Власа» повлияли скорее всего не легенды ВЗ о мучениях грешников в аду, а сходные рассказы древнерусского Синодика, как известно, оказавшие большое влияние на народные эсхатологические представления и распространенные в лубке.

По-видимому, в ходе дальнейшего изучения сотен повестей, наполняющих перечисленные сборники, будут выявляться все новые детали их значения для развития русской литературы и, в частности, обогащения ее новыми сюжетами.

Примечания

1. См., например: Гудзий Н.К. К истории сюжета романса о бедном рыцаре // Пушкин. - М.; Л., 1930. - Сб. 2. - С. 145-158; Крестова Л.В. Древнерусская повесть как один из источников повестей Н.М. Карамзина «Райская птичка», «Остров Борнгольм», «Марфа Посадница» // Исследования и материалы по древнерусской литературе. - М., 1961. - С. 192-226.

2. Словарь книжников и книжности Древней Руси. - СПб., 1992. - Вып. 3 (XVII в.). - Ч. 1. - С. 167.

3. Словарь книжников и книжности Древней Руси. - СПб., 2004. - Вып. 3 (XVII в.). - Ч. 4. - С. 77.

4. Номера глав здесь и далее указываются по основной редакции, см. публикацию: Ромодановская Е.К. Римские Деяния на Руси: Проблемы текстологии и русификации. - М., 2009.

5. См. подробнее: Ромодановская Е.К. Римские Деяния на Руси… - С. 107-113.

6. Ромодановская Е.К. Сюжет о пустыннике и ангеле («судьбы Господни неисповедимы») в древнерусской литературе // Материалы к словарю сюжетов и мотивов. - Новосибирск, 2009. - Вып. 8. Сюжет, мотив, история. - С. 43-46.

7. Владимиров П.В. Великое Зерцало (Из истории русской переводной литературы XVII века). - М., 1884. - С. 72-73; Державина О.А. «Великое Зерцало» и его судьба на русской почве. - М., 1965. - С. 52, 61-62.

8. Владимиров П.В. Великое Зерцало… - С. 43, 68-69, 71.

9. Словарь сюжетов и мотивов зарегистрировал этот сюжет лишь с 30-х гг. XIX в., см.: Словарь-указатель сюжетов и мотивов русской литературы. - Новосибирск, 2008. - Вып. 3. - Ч. 1. - С. 357-358.

10. Грабарь-Пассек М. Античные сюжеты и формы в западно-европейской литературе. - М., 1966. - С. 239-240.

11. Энциклопедический словарь / Изд. Ф.А. Брокгауз и И.А. Ефрон. - СПб., 1892. - Т. 12. - С. 510.

12. Грабарь-Пассек М. Античные сюжеты и формы… - С. 239-240.

13. Каждан А.П. Смеялись ли византийцы? (Homo Byzantinus ludens) // Дру гие средние века. К 75-летию А.Я. Гуревича. - М.; СПб., 2000. - С. 192-194.

14. Элиан К. Пестрые рассказы. - М.; Л., 1963.

15. Симеон Полоцкий. Избранные сочинения / Подгот. текста, статья и коммент. И.П. Еремина. - М.; Л., 1953. - С. 44-45.

16. См.: Луг Духовный / Творение блаженного Иоанна Мосха. - Владимир, 2002. - С. 129-132. [Репринт. изд.: Сергиев посад, 1915]; Синайский патерик / Подгот. изд. В.С. Голышенко, В.Ф. Дубровиной. - М., 1967. - С. 183-187.

17. См.: Ромодановская Е.К. Римские Деяния на Руси… - С. 177-181.

18. Костюхин Е.А. Типы и формы животного эпоса - М., 1987. - С. 125.

19. Сравнительный указатель сюжетов: Восточно-славянская сказка. - Л., 1979. - № 160.

20. Ромодановская Е.К. Опыт текстологического исследования «Приклада о невдячности человечестей» из Римских Деяний (международный сюжет «благодарные звери») // Исторические и литературные памятники «высокой » и «низовой» культуры в России XVI-XX вв. Новосибирск, 2003. С. 229-275.

21. Адрианова-Перетц В.П. Очерки поэтического стиля Древней Руси. - М.; Л., 1947. - С. 94.

22. Журавель О.Д. К вопросу о влиянии «Великого Зерцала» на русскую литературу переходного периода // Изв. СО АН СССР: История, философия и филология. - 1991. - Вып. 3. - С. 50-51.

23. Державина О.А. «Великое Зерцало» и его судьба… - С. 230-231.

24. Буслаев Ф.И. Бес: К истории московских нравов XVII века. - СПб., 1881. - С. 7.

25. Мотив службы беса человеку был известен издавна, в частности, по Киево-Печерскому патерику, но всегда работа беса была итогом победы святого над ним; в сюжете о договоре с дьяволом этот мотив впервые появляется в Повести о Савве Грудцыне, что было отмечено Д.С. Лихачевым (см.: Истоки русской беллетристики: Возникновение жанров сюжетного повествования в древнерусской литературе. - Л., 1970. - С. 530).

26. См. публикацию: Памятники литературы Древней Руси. XVII век. - М., 1988. - Кн. 1. - С. 95-97.

27. См. подробнее: Ромодановская Е.К. Русская литература на пороге Нового времени: Пути формирования русской беллетристики переходного периода. Новосибирск, 1994. С. 155-164.

28. Курышева Л.А. Фацеция «О рае пьяного мужика» и рассказ А.П. Чехова «Сапожник и нечистая сила»: к истории сюжета «Калиф на час» на русской почве // Поэтика русской литературы в историко-культурном контексте. - Новосибирск, 2008. - С. 112-120.

29. Белецкий А.И. Повествовательный элемент в «Вертограде» Симеона Полоцкого // Сборник статей к 40-летию ученой деятельности академика А.С. Орлова. - Л., 1934. - С. 330-334.

30. Державина О.А. «Великое Зерцало» и его судьба… - С. 149-153.