Следите за нашими новостями!
Philology.ru - Русский филологический портал
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

И. А. Спиридонова

СТЕПАН РАЗИН ВАСИЛИЯ ШУКШИНА

(Русская литература. - № 4. - Л., 1990. - С. 18-30)

 
В центре творчества Шукшина стоит проблема личности с ее вечной и всегда остросовременной драмой свободы и совести. И здесь, в пределах художественного мира писателя, каким бы вопросом мы ни задались, какой бы персонаж ни рассматривали, все они обязательно приведут нас к Разину.
Степан Разин - человеческая и художническая страсть Шукшина; личность, постоянно занимавшая его ум и сердце; характер, который он буквально носил в себе. Это не просто главный среди героев писателя, но их квинтэссенция - историческое лицо, концентрированно выразившее бунтарский дух, который особенно притягивал и тревожил Шукшина.
В судьбе и характере вольнолюбивого атамана Шукшин искал ответы на самые проклятые вопросы своего личного и общенационального бытия. К воплощению образа Разина он шел долго, выверяя каждый шаг. Так огромен, так важен был для него этот исторический характер, так невозможно было ошибиться в понимании его существа, что художник задумал прожить Разина в искусстве трижды, воплотить во всех своих творческих ипостасях - как писатель, как режиссер, как актер. Судьба дала возможность реализовать лишь первое. Летом семьдесят четвертого был завершен и сдан в печать роман «Я пришел дать вам волю»...
Пристальное, особо заинтересованное внимание читателей, критиков, литературоведов к этому роману и предложенной в нем трактовке исторического характера вполне понятно. Разин - ключевой, а по воле рока и итоговый образ шукшинской характерологии, вобравший в себя его многолетние напряженные раздумья о судьбе человеческой, судьбе народной. В то же время Разин - один из ключевых характеров русской истории. Личность эта, вспыхнувшая в переломный момент национально-государственного устройства, не только ярко высветила мощь народного духа - от страшных бездн ненависти до горних высот сострадания, но и наложила свой отпечаток на склад национальной души, пройдя сквозь вековые толщи сознания и мирочувствия последующих поколений. Это перекрестно-ключевое положение Разина и заставляет особо пристально вглядываться в его лик в романе «Я пришел дать вам волю».
Разин Шукшина записан критикой и в ад - как великий грешник, и в рай - как великий праведник. И та и другая версии опираются на шукшинский текст, вернее - на часть его. Разноголосица при оценке шукшинских персонажей - явление привычное, во многом спровоцированное самим писателем. Его сложные, предельно противоречивые герои (а Разин - самый сложный, самый противоречивый из них) просто не могут быть сведены к однозначной характеристике. И все же применительно к Разину полярность мнений имеет еще другую, «внешнюю» по отношению к автору и герою причину. Восприятию Степана Разина как художественного лица романа «Я пришел дать вам волю» предшествует, во многом его определяя, мнение читающего об исторической личности Разина. Последнее обстоятельство, т. е. свое, до чтения романа сложившееся понимание характера и исторической роли «бунташного» атамана, накладывает существенный отпечаток на то, как прочитывается и трактуется тем или иным исследователем шукшинский Разин, а в некоторых случаях такая собственная версия едва ли не вытесняет авторскую.
Разумеется, полностью избегнуть субъективизма при реконструкции авторской концепции личности в художественном произведении невозможно; известная, даже изрядная доля исследовательского «я» в ней всегда будет присутствовать. Но постараться свести критический произвол к приемлемому минимуму все-таки можно. Общеизвестно: в художественном произведении «что» неразрывно сцеплено с «как». Следовательно, что хотел сказать своим Разиным Шукшин прочитывается в значительной мере в том, как художественно строится этот образ. Важно только, чтобы это художественное «как» было рассмотрено возможно более полно в объеме всего произведения. Здесь уже немало сделано, вспомним хотя бы содержательную статью В. Петелина «Степан Разин - личность и образ», но еще больше сделать предстоит. И предлагаемая работа, очевидно, не дает сколько-нибудь исчерпывающего решения. Это лишь развернутая реплика в общем разговоре, тема которого представляется нам важной для дня сегодняшнего и, может быть, еще более - грядущего...
Колоритная историческая фигура Разина является одной из наиболее эстетически оформленных в русском искусстве. Первые легенды о нем, как и первые анафемы ему, прозвучали еще при жизни атамана. Степан Тимофеевич Разин - один из любимейших героев фольклора; к его личности обращались А. С. Пушкин и А. П. Сумароков, С. М. Соловьев, Н. И. Костомаров, Д. Н. Садовников, в советское время - М. Горький, Ал. Алтаев, В. Гиляровский, А. Чапыгин, С. Злобин. Эта-то многократная воплощенность образа Разина и позволяет яснее понять и обозначить своеобразие шукшинского понимания и художественного решения исторического характера.
Шукшин создает свой роман «Я пришел дать вам волю» в прямом смысле отталкиваясь от опыта литературных предшественников, прежде всего А. Чапыгина и С. Злобина. Их произведения писатель выделял как наиболее значительные, близкие по жанру и исходной творческой установке. Поэтому интересно посмотреть, как каждым из них до Шукшина решалась по сути дела та же задача - дать художественно правдивый образ предводителя крестьянской войны XVII века.
Заслуга создания первого в советской литературе полнокровного реалистического образа Степана Разина принадлежит Чапыгину (его роман «Разин Степан» увидел свет в 1925-1926 годах). Ища точку опоры при осмыслении исторического характера, писатель обратился к народной поэтической традиции, где Разин всегда понимался как заступник простого люда. Таким он предстает и в чапыгинском романе. Фольклорные мотивы ощутимы уже в рисунке внешнего облика героя, предстающего человеком удивительной красоты и мощи. «Колдовской» взгляд Разина помнится людьми всю жизнь; сила такова, что никто в казацком кругу не выходит на бой с ним; хмельной сон атамана не может побороть даже грохот жестокой битвы. То же можно сказать о его внутренних качествах: удаль, ум, любовь, гнев, милость, месть Разина - все дано в превосходной степени, все чрезмерно. Подчеркнем, что момент исключительности, играющий у Чапыгина столь важную роль в воссоздании образа народного героя, тем не менее не приводит к его идеализации. Мы видим казацкого атамана в романе и пьяным, и сластолюбивым, и неправым; в этих своих проявлениях герой так же чрезмерен, как в добродетелях. И все же есть черта, ниже которой художник при разработке образа «народного вожа» не опускается. Особенно ясно это просматривается в решении мотива мести. Разинское «плачу злым за зло» у Чапыгина всегда справедливо. Атаман не дает восставшим глумиться над больной боярыней Морозовой, дарует жизнь честному врагу воеводе Беклемишеву, прощает оступившегося товарища Ваську Уса. Потому, скажем, страшная астраханская расправа разинцев над семьями защитников города не изображается Чапыгиным, а только упоминается. Точно так же никогда не живописала, не «смаковала» этот страшный эпизод народная поэтическая традиция.
Если обратиться за аналогиями к фольклору, то роман «Разин Степан» не столько «быль», сколько «былина». Традиция легендаризации личности ощущается уже в художественной раме произведения. Разин у Чапыгина возникает символически и буквально из мрака жизни, озаряя ее светом свободы (действие романа начинается ненастной осенней ночью, когда молодой Разин спасает погребенную заживо женщину).
Соответствующее решение находит писатель и для финала: пленение и казнь Разина показываются не непосредственно, а со слов очевидцев - «из уст в уста». Достоверность в изложении событий сохраняется, но восприятие читающего существенно перестраивается. Перед ним проходят картины не физического конца Разина, а начала его жизни в легенде. Герой как бы не умирает вовсе, переходя жить в благодарную память народа. С. Злобин, монументальный роман которого был закончен и напечатан в начале 50-х годов, в противовес поэтической мощи чапыгинского Разина выдвигает в качестве основного принципа построения исторического характера социально-классовый детерминизм:
«Я подходил к Разину как к вождю большого крестьянского движения» [1]. Отсюда последовательность и обстоятельность в воссоздании эволюции народного героя - от верности казацкой волюшке к войне с боярской Русью за всех обездоленных.
Такая обрисовка исторического характера в художественном произведении при всех своих несомненных достоинствах имеет оборотную сторону. Прав В. Петелин, когда пишет: «...стремясь как можно яснее выразить классовую сущность Разина, Злобин... лишил своего героя сочности страстей, в какой-то мере превратил его в иллюстрацию к учебнику истории» [2]. Действительно, Степан Разин предстает у писателя как воплощение лучших (и только лучших) черт народа. Вспыльчивый, крутой характер реального Разина оказывается «выпрямлен», его ошибки и заблуждения подаются исключительно как исторически и социально обусловленные. Показательно, как дан Злобиным самый трагический эпизод крестьянской войны - уход казаков из-под Симбирска. Решение бежать на Дон, оставив крестьянские массы на произвол судьбы, принимает у писателя не Разин, который находится в беспамятстве после тяжелого ранения в голову, а казацкие старшины. Тем самым с главного героя снимается тяжесть личной ответственности. Чрезмерная правильность, классовая сознательность Разина в романе Злобина граничит иногда с нарушением исходного принципа достоверности, как, например, в сцене встречи поверженного атамана с царем в пыточной. Но, справедливости ради отметим, - только иногда.
Таковы в общих чертах две основные художественные версии Разина, предшествующие шукшинскому роману «Я пришел дать вам волю». Одна из них опиралась на народную поэтическую традицию, другая - на социально-историческую концепцию своего времени. Читательские симпатии Шукшина на стороне чапыгинского произведения. Однако будь писатель целиком согласен с образом Разина, каким он сложился в литературной и даже фольклорной традиции, он не стремился бы так страстно к собственной интерпретации.
На вопрос, что не устраивает его в предшествующем художественном опыте, Шукшин ответил достаточно определенно: «Слишком уж легко и привычно шагает он (Разин. - И. С.) по страницам книг: удалец, душа вольницы, заступник и предводитель голытьбы, гроза бояр, воевод и дворян. Все так. Только все не так просто. Он - национальный герой, и об этом, как ни странно, надо забыть. Надо по возможности суметь отнять у него прекрасные легенды и оставить человека» [3].
Воинствующее неприятие художником «хрестоматийного» Разина сказалось, в частности, в том, что в своем романе он не разрабатывает подробно или вовсе опускает наиболее известные и эстетически освоенные эпизоды разинской эпопеи: сказочную удачу персидского похода «за зипунами», роковые любовные страсти, кровавую месть за брата Ивана, думы на высоком утесе, встречу-поединок с царем (этот эпизод присутствовал в шукшинском сценарии 1968 года, но в романе писатель от него отказался). Из известных сцен-характеристик героя Шукшин оставляет в своем произведении лишь одну - Лобное Место.
Каким же путем в решении проблемы дать живого исторического героя идет Шукшин? Предметом художественного исследования он делает не судьбу, как Чапыгин, и не объективный ход событий, как Злобин, а - характер. («Главную заботу я бы проявил в раскрытии характера самого Разина...», «...обнаружить сущность крестьянской войны во главе с Разиным - во многом через образ самого Разина» [4]). Тем самым историческое повествование прямо вводится в русло психологической прозы с ее вечными и всегда современными проблемами человеческого бытия. В связи с этой психологической установкой писатель существенно перестраивает традиционную структуру исторического романа: отказывается от панорамного изображения событий, от показа становления исторической личности, сосредоточивая все внимание на конечном, завершающем развороте характера Разина. По убеждению Шукшина, человеческая суть народного героя полнее и ярче всего выразилась в трагическом финале его жизни. Осуществленная перестройка действия и структуры исторического повествования не просто укрупнила характер Разина, но дала принципиально иное его решение. Характер оказался развернут на все романное пространство, а значит, на первый план вышел не внешний социально-классовый конфликт (столкновение классов, групп, лиц), но внутренний конфликт разинского «я» - конфликт Совести.
Если у Чапыгина и Злобина Разин предстает прежде всего человеком своего, т. е. прошлого времени, то Шукшин делает упор на вечный человеческий фактор, актуализируя современность этой исторической личности с ее проблемой воли.
Как оценивают такое художественное решение специалисты-историки, наиболее беспристрастные и компетентные арбитры? В. Шульгин, автор предисловия к книге «Бунташный век» (серия «История отечества в романах, повестях, документах »), видит особую заслугу Шукшина в том, что ему удалось «избежать односторонности в образе Степана Разина, показать его исторически обусловленную противоречивость» [5]. Это скупое по литературоведческим меркам, но точное заключение перекликается с авторским «разбором» личности Разина: «Натура он сложная, во многом противоречивая, необузданная, размашистая. Другой быть не могло» [6]. Логично теперь задаться вопросом, каковы противоборствующие стороны внутреннего разинского конфликта, подчинившего себе все объемное пространство шукшинского романа.
«Почему эта фигура казачьего атамана выросла в большую историческую фигуру? - спрашивает писатель и сам отвечает: - Потому что он своей силой и своей неуемностью, своей жалостью даже воткнулся в крестьянскую боль...» Казак, преданный интересам казачества, во главе крестьянского движения - осмысление этого исторического противоречия не является художественным открытием Шукшина. Его освещали и Чапыгин, и Злобин. Но вопрос - как. Чапыгин изображал Разина преимущественно как казацкого атамана, Злобин - как крестьянского предводителя, т. е. в обоих случаях для создания цельного героического образа выбиралась и предпочтительно разрабатывалась одна сторона указанного противоречия. Шукшин же в равной мере исследует оба начала, их взаимное притяжение и отталкивание. В результате традиционно героический образ народного предводителя впервые наполняется трагическим содержанием.
Объективное, исторически обусловленное социально-классовое противоречие писатель детально разрабатывает на индивидуальном нравственно-психологическом уровне. Многозначность, многомерность разинской личности заявлена в шукшинском романе уже в первой характеристике героя: «К сорока годам жизнь научила атамана и хитрости, и свирепому воинскому искусству, и думать он умел, и в людях вроде разбирался... Но - весь он, крутой, гордый, даже самонадеянный, несговорчивый, порой жестокий, - в таком-то, жила в нем мягкая, добрая душа, которая могла жалеть и страдать. Это непостижимо, но вся его жизнь, и раньше и после - поступки и дела его - тому свидетельство» [7].
С первых страниц перед читателем предстает «человек, разносимый страстями» (1, 354). Если попытаться разобрать клубок разинских страстей, то стоит потянуть ниточку жалости, как она тут же вытянет за собой жестокость, вера - отчаяние, ум - дурь, открытость - скрытность, хитрость - простодушие, целеустремленность - упрямство. «Где есть одна крайность, - замечает автор, - там есть и другая - прямо противоположная» (1, 372). Следовательно, ни одно чувство героя, ни одно движение его души не может быть понято вне оглядки на противоположность.
В этой бинарной структуре, делающей противоречие основным принципом построения характера, существует своя доминирующая пара, давно выделенная критикой. Это жалость - жестокость Разина.
На протяжении всего действия шукшинский Разин жесток: с княжной, с вестовыми, с верными есаулами, не говоря уж о врагах. Шукшин не боится показать «ужасный лик» своего героя. «Страшный взгляд, страшный... И страшен он всякому врагу, и всякому человеку, кто нечаянно наткнется на него в неурочный час. Не ломанной бровью страшен, не блеском особенным - простотой страшен своей, стылостью... Такие есть глаза у людей: в какую-то решающую минуту они сулят смерть, ничего больше» (1, 439. Курсив здесь и далее наш. - И. С). Жестокость Разина в романе «Я пришел дать вам волю» выведена за пределы случайного или исторически обусловленного, т. е. она дается и как то, и как другое, но еще и как сугубо личная черта разинского характера, за которую он, как личность, несет всю полноту ответственности.
На протяжении всего действия шукшинский Разин жалостлив. Жалость в системе гуманистических ценностей стоит у Шукшина очень высоко. В рассказе «Боря», вступая в полемику с основной идеей широкоизвестного монолога Сатина из пьесы Горького «На дне», писатель заявляет: «Зря все-таки воскликнули: ,,Не жалеть надо человека!.." Это тоже - от неловкой, весьма горделивой позы. Уважать - да. Только ведь уважение - это дело наживное, приходит с культурой. Жалость - это выше нас, мудрее наших библиотек... Мать - самое уважаемое, что ни есть в жизни, самое родное - вся состоит из жалости...» В рабочих записях художника размышление на ту же тему: «Жалеть... Нужно жалеть или не нужно жалеть - так ставят вопрос фальшивые люди. Ты еще найди силы жалеть. Слабый, но притворный выдумывает, что надо уважать. Жалеть и значит уважать, но еще больше» [8]. Жалость Шукшин ставит выше любви (которая может быть эгоистичной) и уважения (которое требует работы рассудка, но не сердца).
Ближе всего к жалости, как ее понимал писатель, стоит, видимо, сострадание - умение принять в себя чужую боль. О Разине в романе разные люди, друзья и враги, говорят одно и то же - что у него «душа болит за всех»: за товарищей, за едва знакомых скоморохов, за вовсе незнакомых кабальных мужиков, за всю обездоленную Русь.
Жалость и жестокость... Эти два разнонаправленных начала образуют напряженное поле нравственного конфликта романа. Вот почему от той или иной оценки их единоборства зависит оценка личности Разина в целом. Мнения критиков на этот счет разошлись. Одни, как, например, И. Золотусский, делают упор на насилии, полагая, что Разин занес над Русью «меч слепца и убивца». Жалость в этом случае подается как рефлексия по поводу свершенных злодеяний [9]. Другие, среди них Л. Емельянов, считают, что «ключ» к характеру Разина - жалость, ею объясняя и «сердечную отзывчивость, и лютую ненависть к угнетателям, и пылкую жертвенность, и своенравие, и жестокость» [10]. Вторая точка зрения традиционна, первая - острее, интереснее (ведь действительно у Шукшина, в отличие от Чапыгина и Злобина, предельно акцентировано внимание на тяжких, ошибочных, кровавых поступках атамана); и все же обе, на наш взгляд, упрощают шукшинскую концепцию личности.
Нетрудно ответить на вопрос, что первично. В романе устами Фрола Минаева прямо говорится, что именно жалость подтолкнула Разина на «страшный и гибельный путь». Однако далее взаимодействие этих начал гораздо сложнее, чем их объяснение критиками в обоих вариантах. Об усложнении мотива жестокости мы уже упоминали. Напомним, что в романе она не сводима ни к случайному, ни к социально заданному. Столь же непросто обстоит дело с жалостью. Она вовсе не исчерпывается высокими порывами любви и сострадания, включая в себя и горечь, и презрение, и злобу. Жалость Разина часто проявляет себя в ненависти, в мщении, и столь же часто в раскаянии. По отношению к жестокости она может находиться и в препозиции (как толчок к насилию), и в постпозиции (как рефлексия по поводу него), но в основном мы имеем не переход одного состояния в другое, а сложное проявление одного в другом.
Одна из центральных и самых страшных сцен романа - расправа разинцев над беглыми стрельцами:
«Коней стрелецких отогнали в сторону, чтоб они не глазели тут... на дела человеческие. - Говорил вам!! - закричал Степан, заглушая криком подступившую вдруг к сердцу жалость. - Собаки!. . Доносить побежали.
Стрельцов окружили кольцом... И замелькали сабли, и мягко, с тупым коротким звуком кромсали тела человеческие. И головы летели, и руки, воздетые в мольбе, никли, как плети, перерубленные» (1, 440).
В приведенном отрывке отмечено курсивом то новое, что появилось в романе по сравнению со сценарным вариантом 1968 года. В. Горн пришел к заключению, что смысл этого эпизода в романе принципиально изменяется в связи с введением мотива жалости, которая хоть и не отменяет кровавой резни, тем не менее существенно перестраивает восприятие происходящего. И далее следует общий вывод: «Если в сценарии только временами чувство жалости охватывает героя, то в романе чувство жалости постоянно живет в душе Разина» [11]. Между тем мысль критика представляется необходимым продолжить. Вводя сострадание в самый акт разинского насилия, писатель вовсе не ослабляет жестокий смысл происходящего. Не убрана и даже не смягчена ни одна деталь, воссоздающая сцену убийства (иначе совершаемое не назовешь). И, кроме указанной Горном действительно очень важной психологической детали - Разину жалко убиваемых, Шукшин вносит еще одно добавление. Отгоняют коней, «чтоб они не глазели тут... на дела человеческие». Это пояснение, почему уводят коней, с многоточием в центре, обнажает противоестественность того, что заставит сейчас Разин свершить казаков, чтобы кровью насмерть привязать их к своему «вольному» делу. В сцене, таким образом, предельно резко проявляют себя оба разинских начала: и жалость, и жестокость. Весь ход событий в романе и являет нам их трагическую нерасторжимость: «жалость - жестокость» как неделимое целое. Потому душа Разина, которая «болит за всех», есть в то же самое время «больная душа». «Боль-болезнь» Разина становится лейтмотивом романа «Я пришел дать.вам волю». «Надорванное сердце», - говорит об атамане старый казак Стырь.
Все сказанное позволяет утверждать, что характер предводителя народной войны в романе Шукшина дан в гибельных, разрушительных для человеческой природы противоречиях. Главное среди них, выводящее противоречивость героя за пределы субъективно значимого, придающее личности Разина трагический смысл, который особенно пронзительно раскрылся уже в нашей «бунташной» истории XX века, - правое дело на крови не построишь... Перед нами встает в романе личность трагически противоречивая, которую высокая гуманистическая идея привела в один из самых страшных тупиков истории.
Однако вывод о противоречивой разъятости характера Степана Разина у Шукшина все же нельзя принять за окончательный хотя бы потому, что роман дает материал и для прямо противоположного утверждения: шукшинский Разин - личность исключительно цельная. Стоит посмотреть на героя под другим углом зрения - по отношению к главной цели жизни, как «разносимая страстями личность» становится личностью «сжигаемой одной страстью» [12].
Б век, когда крестом и мечом прокладывала себе дорогу идея всеобщего подчинения - в России устанавливалась абсолютна^ монархия, Степан Разин своею жизнью и смертью, т. е. наиболее последовательно и полно, утверждает идею свободы. «А мне, если ты меня спросишь, - говорит он Фролу Минаеву, - всего на свете воля дороже». Это смертное, исключающее компромисс противостояние личности порабощению отражено в композиционном решении романа. Кольцевое обрамление его составляет официальная точка зрения на бунтаря: «Вор, и изменник, и крестопреступник, и душегубец». Но, разрывая этот порочный круг трехсотлетней и великодержавной лжи, встает со страниц романа «живой» Разин, несущий в себе великую гуманистическую идею воли народной.
«Я пришел дать вам волю» - называется произведение, в самом названии заключая по меньшей мере два значения слова «воля» - как «свободы» и как свойства характера, «выражающегося в способности добиваться осуществления поставленных перед собой целей» [13]. Все, что делает Степан Разин, как бы ни были противоречивы его конкретные поступки, о чем думает, как бы ни опровергали друг друга его частные мысли, подчинено в конечном счете одному - дать волю народу. Первым на семантическую многозначность понятия «воля» в шукшинском контексте указал И. Золотусский, однако он замкнул все на дилемме «воля» - «своеволие», «насилие» [14]. Цельность разинской натуры у Шукшина довольно часто толкуют как предельно выраженное свободолюбие, ценное само по себе. Так, Золотусский пишет: «Это конец исторической судьбы, а не отдельной жизни, конец идеи о воле, которая не воля вовсе, если неволить других надо, чтобы она восцарствовала» [15]. Л. Аннинский считает, что «Стенька тряхнул сонную Московию», «до кровавого предела исчерпав, испытав, изжив разгульную волюшку» [16]. Трактовать так исторического Разина, наверное, можно и даже правильно, шукшинского Разина - нет. (Это и есть та подстановка своего понимания героя вместо авторского, о которой мы говорили вначале.) Близкая по смыслу к последней точке зрения на Разина есть в самом романе - высказывает ее войсковой атаман Корней. Что же отвечает ему Степан? «Не в гульбе дело. А то бы я не нашел, где погулять!..» И далее - на обвинение Корнея, сколько жизней загублено: «Не за себя погубил, за обиженных» (1, 667-668). Очевидно, что писатель придает разинскому свободолюбию гуманистический смысл. Отрицать это - значит оказаться в положении жены Степана Алены, которая никак не может понять, зачем вольному казаку воля. Чтобы понять это, нужно принципиально иное - разинское - понимание смысла жизни: «Я - вольный казак... Но куда же я деваю свои вольные глаза, чтобы не видеть голодных и раздетых, бездомных... Их на Руси - пруд пруди. Я, может, жалость потерял, но совесть-то я не потерял! Не уронил ее с коня в чистом поле!..» (1, 493-494).
Свободолюбивому атаману мало иметь - надо дать. Всепоглощающая разинская страсть - дать волю народу, подтверждение чему мы находим в названии романа. Зададимся вопросом, почему так высоко вознесен этот, мягко говоря, небезгрешный герой памятью народной. Да потому, что никогда он не руководствовался интересами своего «я». И народ понял этот глубинный смысл разинской жизни, поставив его над многочисленными тяжкими винами казацкого атамана. Писателю близко это народное понимание Разина, которого он показывает прежде всего как человека большой совести, обостренно чутко воспринимающего весть о мире в себе и о себе в мире. Цельность образа Разина у Шукшина - это цельность самоотречения. «Отказ» героя от интересов собственного «я» находит своеобразное закрепление в сюжете. В романе «Я пришел дать вам волю» Разин в прямом смысле не имеет личной жизни. Он живет общей, или, как сейчас принято говорить, общественной жизнью. Вне единства с народом индивидуальная жизнь утрачивает для него всякий смысл.
Трудно согласиться с В. Апухтиной, которая считает, что «при общности трагического исхода движения, потопленного в крови, все-таки вырисовываются две трагедии: Степана Разина и народа, крестьянства» [17]. Вновь необходимо оговориться: такое заключение вполне правомочно относительно исторического Разина, но оно никак не следует из романа Шукшина. «Именно в романе, - утверждает писатель, - нашла свое законченное выражение та идея, ради которой было задумано все произведение: трагедия Разина - часть всенародной трагедии» [18].
Да, Шукшин тщательно исследует в романе страшные, смертные вины казацкого атамана перед народной, крестьянской Русью. Он возлагает на него всю полноту ответственности за бегство казаков из-под Симбирска. Как приговор, звучат слова Матвея Иванова: «Ты, Степан, ты виноватый, ты». Но очевиднее, беспощаднее этих слов - проплывающие мимо плоты с виселицами (повешены оставленные им в роковую минуту люди). Сцена за сценой показывается в романе «распадение связей» казацкого атамана с мужицкой Русью после Симбирска. Но не здесь видит художник ключ к пониманию существа Разина. «Эшафот... главный момент в решении образа Разина», - поясняет он в рабочих записях [19].
Очень важно, как дается в романе разинское стремление к «гибельному концу». В. Апухтина толкует поведение героя после непоправимой трагедии Симбирска как «отчаянное мужество» (или «мужественное отчаяние») человека, «постигающего безысходность своего положения» [20]. Но там, где исследовательница увидела «безысходность », писатель видит выход: через страдание и смерть - путь воссоединения с народом. В стремлении героя к смерти на Лобном Месте Шукшину дорога, как представляется, идея искупления вины, а не ее констатация (разница существенная). Мотив искупления закрепляется библейской параллелью, трижды возникающей в конце романа: Разин, рвущийся в Кагальник, - Иисус, идущий в Иерусалим. Оба знают, что впереди мученический конец, но идут к нему, так как видят в своей смерти последнюю возможность служения людям. И если у сына божьего впереди воскресение, то сыну человеческому его не дано. Выбирая крестный путь, Разин отдает себя людям всего без остатка. Такова, на наш взгляд, гуманистическая природа цельности главного героя романа «Я пришел дать вам волю».
То, как ведет себя человек в час последних, смертных испытаний, заставило Шукшина очень разно, если не полярно оценить два исторических характера, Разина и Пугачева, равно записанные в свободолюбивые. Наша историческая наука, до последнего времени твердо придерживающаяся идейно-классовых ориентиров, не видит между ними принципиальной разницы: оба - казаки, предводительствовавшие в крестьянских войнах; оба возглавили борьбу угнетенных против угнетателей; оба сложили голову на Лобном Месте; оба вошли в память народную как заступники и мстители. Но для Василия Шукшина две эти исторические судьбы наполнены разным этическим содержанием. Отстаивая на заседании Художественного совета киностудии свое видение Разина, Шукшин делает следующее, несколько неожиданное, но важное отступление: «Я бы, например, делая фильм о Пугачеве, не отнял бы у него особенность, какую он проявил на допросе, когда он выпрашивал милости и сохранения жизни. Тогда был бы не весь Пугачев, этот образ был бы неполным. И надо иметь мужество выходить с этим» [21]. Из сказанного следует, что, как и в случае с Разиным, эшафот является для художника решающим моментом при оценке личности Пугачева, но свидетельствует против него. И дело тут не в том (вернее - не только в том), что последнему не хватило силы воли отстоять свои вольнолюбивые интересы под смертной пыткой. Главное, что «выпрашивание милости и сохранения жизни» - своей, персональной, единичной, когда вся бунтовавшая с Пугачевым Россия вздергивалась на дыбу и колесовалась, обнаружило эгоистическую червоточину в его свободолюбии. Отсвет этого предсмертного малодушия падает на всю жизнь Емельяна Пугачева.
О Разине в самых страшных его деяниях Шукшин мог убежденно сказать: «Да, Степан был жесток. Но... во имя чего он жесток? Если во имя власти своей, - тогда он, сильный, вызывает страх и омерзение. Тогда он - исторический карлик, сам способный скулить перед лицом смерти: она сильнее, она сразит его. Степан не может быть так жесток» [22]. Относительно Емельяна Пугачева у писателя такой уверенности не было, и он обходит его в своем творчестве недоверчивым молчанием.
О человеческом величии Разина Шукшин нигде прямо не говорит. Более того, он постоянно варьирует мотив его обычности. Внешний облик героя не содержит ничего исключительного: не красавец, рост средний, взгляд обычный, голос негромкий (вспомним, для сравнения, богатырскую стать Разина в романе Чапыгина). То же можно сказать о психофизических данных: умный, но не глупее его войсковой атаман Корней; хитрый, но тот же князь Львов не прост; храбр, но не трус и воевода Прозоровский. Однако по мере чтения романа растет ощущение громадности Степана Разина, и это, если так можно выразиться, запланированный автором результат восприятия. Он достигается, в частности, таким художественным приемом, как обратный эффект. Шукшин показывает убогую малость, карликовость разинских антагонистов, которые предстают таковыми не в смысле физических и умственных данных, но в нравственном своем содержании: «Все злое, мстительное, маленькое поднялось и открестилось от Стеньки Разина» (1, 665).
Мотив человеческой малости противостоящих Разину сил тесно переплетается в романе с мотивом их животного начала. Так много в них низменного, инстинктивного, нацеленного исключительно на удовлетворение и сохранение своего живота, так подчинены этому все силы ума и души, что собственно человеческого ничего не остается.
Вот гневная авторская оценка официальной Руси, много вобравшая в себя от горького шукшинского знания «бояр» нового времени: «Как ' величаво лгут и как поспешно душат всякое живое движение души, а всего-то чтоб набить брюхо. Тьфу!.. И этого хватает на целую жизнь. Оно бы и хрюкай на здоровье, но ведь хотят еще, чтобы пятки чесали - ублажали. Вот невмоготу-то, господи!» (1, 666).
Страшный образ нелюдей с ненасытной звериной утробой вырисовывается в романе. «Лизоблюды, твари поганые! Невинных-то людей?! - в исступлении кричит Степан, потрясенный бесчеловечной расправой астраханского воеводы над скоморохами. - ...Кто породил такую гадость? Собаки!.. Руби, Фрол!.. Не давай жить...» (1, 406). Шукшин переплавляет эти разинские определения сильных мира сего в развернутую остросатирическую характеристику государства-псарни: «В державе налаживалась жизнь сложная: умели не только пихаться локтями, пробираясь к дворцовой кормушке, а и умели в свалке укусить хозяина - за пинок, за обиду. И при этом умели преданно смотреть в глаза хозяйские и преданно вилять хвостами...» (1, 568). Против такого античеловечного государственного устройства яростно восстают и Разин, и Шукшин, солидаризирующийся со своим героем.
Откровенно иронически рисует Шукшин «всея Великая и Малыя и Белая Россия самодержца» Алексея Михайловича - хозяина государства-псарни. Эта историческая фигура нравственно и эстетически противопоставлена в романе Разину, олицетворяя противоположное начало - рабство.
Характеристика «кроткого духом» самодержца развертывается в произведении как и разинская: от официальной точки зрения к раскрытию действительной сути личности - но с обратным этико-эстетическим знаком.
Мучительные, внутренние противоречия, терзающие Разина, трагически возвышают его до высоты Человека; фарисейская двуличность Алексея Михайловича низводит его до ничтожно малой величины. С него, богато костюмированного, тщательно загримированного под великого, Шукшин в своем романе срывает маску, смывает краски, и перед читателем остается маленькое неприглядное существо - спесивое, эгоистичное, лживое.
Не людям - «зверям лютым», «кровососам» объявляет беспощадную войну Степан Разин. Вот как он объясняет заветную цель жизни: «Гадов повывести на Руси... - люди отдохнут». Разинская борьба против веевластья «гадов» предстает в то же самое время борьбой за человека в человеке. Нет власти без подчинения, нет рабства без рабов. Об этом невеселые мысли Степана: «За волю-то не шибко вон поднимаются мужики-то: на бояр да за царя... Так уж невтерпеж им перед царем ползать. И нет такой головы, которая растолковала бы: зачем это людям надо» (1, 557). Здесь, во внутреннем рабстве народа, главная причина трагедии Разина. Горькое сознание добровольности этого рабства толкает атамана на вынужденный обман: «За волю, за волю, за царя тоже за волю, ну пусть будет за царя, лишь бы смелей шли, лишь бы не разбежались после первой головомойки. А там уж... там уж не их забота» (1, 557). И разыгрывается жалкий балаган с прибытием в повстанческое войско царевича Алексея и патриарха Никона. (Отметим, что Шукшин первый в советской литературе вводит эту исторически имевшую место сцену в свое повествование. Чапыгин и Злобин «обошли» ее, видимо, как разрушающую, по их мнению, героическую цельность образа.) В этом шаге Разина, подменяющего истинный смысл начатой борьбы «за волю» фальшивым «за царя», драматически сплелись вера и неверие, сила и бессилие, прозорливость и слепота. Время не давало другого лозунга, как «за царя», ведь и умный мужик Матвей Иванов ничего другого предложить не может, как самому атаману стать «мужицким царем».
Однако Разин был бы не Разин, если бы опустил в бессилии руки, сложил оружие в борьбе за вольного человека. Он берет на себя нелегкую миссию растолковать, «зачем это людям надо». Огромную роль в утверждении идеи воли в народе играет смех Разина. А. И. Герцен, подчеркивая демократическую природу смеха, писал: «Одни равные смеются между собой» [23].
Шукшин, по сути дела, первым показал нам смеющегося Разина. Художественное открытие сколь простое, столь и значительное после 300-летней одиозной серьезности, которую хранил в искусстве грозный атаман.
Разин в романе «Я пришел дать вам волю», будучи фигурой трагической, улыбается, усмехается, хохочет, жалует и казнит смехом. Юмор в произведении - явление многозначное, не исчерпывающее себя теми двумя сценами («пужание» княжны и шествие с шубой), которые традиционно кочуют из одной критической работы в другую в качестве иллюстрации богатой психологической палитры художника.
В смеховом развороте романа центральной фигурой остается Степан Разин, являющийся сценаристом, режиссером и главным исполнителем большинства комедийных действ - от мастерски разыгранной шутки «оратор на бочке» до презрительных издевок над своими палачами во время казни. Основные сцены романа с определенно выраженным комедийным звучанием - многоактный торг атамана с воеводой Прозоровским, обучение «уму-разуму» боярского соглядатая Леонтия, игра со Стырем, «подбивающим» Разина воевать Москву, представление «как казак Стенька к царю за волей ходил» и, наконец, языческие праздники воли, которые справляет все разинское войско после жестоких боев. Уже из перечисленного видно, что смех Разина носит у Шукшина вовсе не шутейный характер - он предельно серьезен и имеет ярко выраженную социально-нравственную направленность, являясь действенным оружием в борьбе за свободу, которая завоевывается не только в классовых битвах, но и в единоборстве с рабской психологией.
Мотив воли, определяющий трагический ход событий, сохраняет свое центральное положение и в комедийном плане романа. Под этим углом зрения интересно рассмотреть историю с шубой (особо оговорим, именно историю - в ее полном объеме, а не отдельный эпизод).
Шуба, как засвидетельствовал «Хронограф» XVIII века, значилась в перечне подношений атамана астраханскому воеводе. Историю с шубой использовал А. С. Пушкин в цикле разинских песен, где она выступает в качестве откупа - средства погашения конфликта Разина с воеводой:
 
Добро, воевода,
Возьми себе шубу,
Возьми себе шубу,
Да не было б шуму.
 
Шукшин, вслед за Пушкиным решая эпизод с шубой в народно-поэтическом ключе, наполняет его прямо противоположным содержанием. Дарение шубы превращается в открытое издевательство над спесивым и жадным боярином. Из средства погашения конфликта во взрывной силы повод к нему. Это, несмотря на то что в астраханской ситуации, как воссоздает ее Шукшин, Разин ничуть не меньше заинтересован в том, чтобы «не было б шуму». В чем же дело? Почему он дурит, рискуя успехом всего предприятия? Объяснение находим в сцене, предшествующей «шубному сговору», где Степан Разин и воевода Прозоровский во время переговоров неожиданно сбрасывают маски «благожелательности», покидают позицию «договорившихся и помирившихся», обнаруживая непримиримую классовую ненависть. «Ну что, телиться-то будем, - раздраженно спросил Прозоровский, он нервничал больше других. - Как уговоримся-то? - Кому время пришло - с богом, - миролюбиво сказал Степан. - Мне рано телиться: я ишо не мычал. - Ну дак замычишь! - Прозоровский поднялся. - Слово клятвенное даю: замычишь. Раз добром не хочешь... Степан впился в него глазами... Долго молчал.
С трудом, негромко, как будто нехотя, осевшим голосом сказал: Буду помнить, боярин... клятву твою. Не забудь сам... - Разговор принимал нехороший оборот» (1, 346).
Тогда-то хитрый и жадный Прозоровский приглядел в качестве «мировой» шубу. На «ахи» воеводы вокруг шубы следует упорное разинское молчание. Пять раз повторена ремарка: «Степан молчал». Ясно, что это не сулит Прозоровскому ничего хорошего, о чем неглупый воевода мог бы догадаться, если бы сказочное сокровище не лишило его ума. Он уходит не ранее, как услышав заветное - бери. Эпизод завершается разинским обещанием: «Будет тебе шуба, боярин. Будет тебе шуба... свинья ненасытная» (1, 397). После этого следует одна из самых ярких, запоминающихся глав шукшинского романа, - шествие с шубой. Триста казаков, среди них Разин, шумно провожают шубу, которую, по их объяснениям, высватал замуж астраханский воевода. Перед нами разворачивается целый комедийный спектакль, хорошо продуманный, срежиссированный и исполненный. Во главе процессии - скоморохи, но душа и организатор всего - Разин.
Разин предстает в романе Шукшина талантливым носителем народной смеховой культуры. Во время переговоров Прозоровский не зря презрительно кидает ему: «Брось дурить!. . Скоморошничаешь, атаман!» Автор подтверждает, что его герой «умеет ломать дурака» - разыгрывать смеховую правду о мире в полном соответствии с народной комедийной традицией.
Проводы шубы разыгрываются как буйное скоморошье представление: с песнями, плясками, прибаутками. Но не одного веселья ради все это было затеяно. Социальная направленность действия очевидна и исполнителям, и зрителям, и Прозоровскому. Обратим внимание на то, что все вышеперечисленные лица исключительно серьезны в момент комедийного действа. Сатира в средневековой культуре понималась вполне определенно - как символическая казнь. Именно такое содержание несет в себе разинское представление. Потому-то так беснуется, так злится, так страшно мстит воевода. Смеховой конфликт предваряет борьбу реальную и имеет в ней кровавое продолжение. Ответный выпад Прозоровского - истязание скоморохов. Доигрывается «спектакль» по жестоким правилам игры насмерть после взятия разницами Астрахани. Вновь сходятся два его основных участника - Разин и Прозоровский, вновь появляется реквизит - «та самая шуба». Только теперь Разин вершит над боярином не смеховой, а взаправдашний суд. Облаченного в неуместно нарядную шубу Прозоровского Разин самолично сбрасывает с городской колокольни. Дважды суждено принять смерть боярину Прозоровскому: первый раз - условную, смеховую, второй раз - реальную, и оба раза «в шубе», которая становится символом алчного мира властей предержащих.
Но и здесь не будет поставлена точка в этой истории. В финале романа припомнят Разину шубу его палачи. Один из царских вопросов, ответ на который выпытывали у атамана, был: «...о князе Иване Прозоровском и о дьяках. За что побил и какая шуба?» За смех над державной властью с Разина будет спрошено сполна, как за тягчайшее преступление.
Шукшинский Разин хорошо знает целительную силу смеха, который уничтожает священное чувство страха перед хозяином. Смеющийся холоп - уже не холоп, потому-то Степан Разин и начинает борьбу за народную волю смехом.
Памятна сцена последнего представления атамана со Стырем - «как казак Стенька к царю за волей ходил». Представление является ответом Разина на письмо Дорошенки, отказывающегося «воевать Москву». Холопскую суть письма Дорошенки Степан передает в двух словах: «Царя попросить можно, а не ходить на него войной» (1 522). Тут же Разин предлагает Стырю (Кузьме Хорошему) показать казакам, что из такой просьбы выйдет.
После недолгих приготовлений «казак» Стенька является к «царю» Стырю: «Пришли мы к тебе, царь-батюшка, жалиться на бояр твоих, лиходеев! И просить тебя, оставь вольности Дону! Всегда так было!. . До тебя были вольности, а ты отбираешь!.. - Сиухи хошь? - спросил Стырь... - Я воли прошу, а не сиухи! - Какой тебе воли? - воскликнул Стырь. - А хрена в зубы не надо? Воли он захотел!. .» (1, 523, 524). Играют оба, и Степан, и Кузьма Хороший, яростно, самозабвенно, как это часто у Шукшина, и не играют уже вовсе. Разин перед «царем» и на карачках постоит, и плетей чуть не отведает. Завершается «камедь» тем, что «царь» катается на казацком атамане, наглядно демонстрируя тем монаршью «волю».
Смех Разина прозвучит в последний раз в романе Шукшина уже в пыточной, как отрицание правоты тех, кто вершит над ним суд, как утверждение непреходящей ценности народной воли. Такое поведение героя полно глубокого смысла. M. М. Бахтин писал: «Настоящий смех, амбивалентный и универсальный, не отрицает серьезности, а очищает и восполняет ее... Смех не дает серьезности застыть и оторваться от незавершимой цельности бытия» [24]. Если спроецировать это высказывание на созданный Шукшиным образ Разина, то становится понятно, что комическое помогает автору не только счастливо избежать монотонности в раскрытии характера, придать ему художественный и психологический объем, но и «снять» эту историческую фигуру с монументального героического постамента (не лишая при этом героичности), по-человечески приблизить к читателю, сосредоточить внимание не на законченном совершенстве героя, а на живой, полной проб и ошибок трудности восхождения к высотам Человека.
Движитель-страсть Разина - народная воля. Весь ход событий в романе показывает, что из двух ее составляющих - народ и воля - жизненно необходим приоритет первого над второй. Свобода, не ограниченная нравственным законом сосуществования людей, становится злой, разрушительной для человека и человечества силой. Не вина Разина, что он пришел в мир, где этот закон безжалостно попран. Но в своем страстном желании наказать зло он сам становится невольным отступником. Осознав это благодаря своему мощному, предельно обостренному нравственному инстинкту, Степан Разин сам по сути дела выносит себе смертный приговор. Исторический герой, у которого не одно поколение прилежно училось «любви-ненависти», в последнем, смертном для него усилии завещает любовь как единственно возможную связь между людьми... Что это у Разина Шукшина так, а не иначе, подтверждает сравнение сценария 1968 года с окончательной редакцией романа 1974 года. В сценарии характер Разина еще вполне укладывался в двухчастную композицию: «Вольные казаки» (первое название - «Помутился ты, Дон, сверху донизу») и «Метитесь, братья!», - соответствующую традиционной формуле «жизни-борьбы». В романе же писателю потребовалась, как их продолжение, самостоятельная третья часть с символическим названием - «Казнь». И если Разин «Вольных казаков» вызывает восхищение, Разин-мститель из второй части - ужас, то Разин в «Казни» - живое человеческое участие и сострадание...
 
Так как же «сделан» Разин Шукшина? Писатель подходит к раскрытию глубинного, дорогого для него смысла этой исторической личности так, как ювелир к обработке редкого драгоценного камня: чем больше граней, чем тщательнее шлифовка, тем точнее будет выявлена натура. Но огранка имеет у хорошего мастера еще другой - высший - смысл. Грани должны располагаться так, чтобы, преломляя, удерживать внутри луч света: только тогда камень оживет. Нечто подобное мы имеем в построении главного характера в романе «Я пришел дать вам волю». Образ Разина у Шукшина тоже представляет собой многогранник, где каждая грань важна не столько сама по себе, сколько преломлением идеи жизни по совести, наполняющей эту судьбу светом человечности.
 

Примечания

1. Злобин С. Собр. соч.: В 4 т. М., 1981. Т. 3. С. 543.

2. Петелин В. Степан Разин - личность и образ // Петелин В. Мятежная душа России. М., 1986. С. 28.

3. Шукшин В. Вопросы самому себе. М., 1981. С. 103.

4. Там же. С. 108, 109.

5. Шульгин В. С. Предисловие // Бунташный век. М., 1983. С. 10.

6. Шукшин В. Вопросы самому себе. С. 103.

7. Шукшин В. М. Собр. соч.: В 3 т. М., 1985. Т. 1. С. 322. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте.

8. Шукшин В. Вопросы самому себе. С. 250.

9. Золотусский И. История, исповедь, легенда // Лит. обозрение. 1979. № 3. С. 55-57.

10. Емельянов Л. Василий Шукшин: Очерк творчества. Л., 1983. С. 124.

11. Горн В. Наш сын и брат. Барнаул, 1985. С. 142.

12. Шукшин В. Вопросы самому себе. С. 104.

13. Словарь русского языка: В 4-х т. М., 1985. Т. 1. С. 209.

14. Золотусский И. Указ. соч. С. 56.

15. Там же. С. 57.

16. Аннинский Л. Воля. Путь. Результат // Новый мир. 1975. № 12. С. 264.

17. Апухтина В. А. Проза В. Шукшина. М., 1986. С. 94.

18. Шукшин В. Вопросы самому себе. С. 181.

19. Там же. С. 103.

20. Апухтина В. А. Указ. соч. С. 94.

21. Шукшин В. Вопросы самому себе. С. 83.

22. Там же. С. 177.

23. Герцен Л. И. Об искусстве. М., 1957. С. 125.

24. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле. М., 1965. С. 135.