Горенштейн - Цицерон в годы гражданской войны 49-45 гг. и диктатуры Цезаря. Диалоги "О старости" и "О дружбе"

Следите за нашими новостями!

Philology.ru - Русский филологический портал

В. О. Горенштейн

ЦИЦЕРОН В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ 49-45 ГГ. И ДИКТАТУРЫ ЦЕЗАРЯ. ДИАЛОГИ "О СТАРОСТИ" И "О ДРУЖБЕ"

(Марк Туллий Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. - М., 1993. - С. 175-191)

Сокровенные мысли и настроения Цицерона, его политические соображения и оценка положения в Римском государстве нашли яркое отражение в его письмах, отличающихся большими литературными достоинствами, остроумием и юмором, иногда горьким, точным изложением мыслей и описанием переживаний их автора. Письма содержат множество ценных сведений по истории Рима, а также и по истории культуры. Из обширной переписки Цицерона с друзьями, политическими единомышленниками и противниками, должностными лицами, родными и знакомыми до нас дошло 931 письмо; около девяти десятых этого числа писем написано им самим и только одна десятая - его корреспондентами. Некоторая часть писем Цицерона утрачена; кое-какие письма, упоминаемые в источниках, в дошедших до нас сборниках его писем отсутствуют.

Главным корреспондентом Цицерона был Тит Помпоний Аттик, его ближайший друг, богатый римский всадник (см. "О старости", прим. 1). Сборник писем "К Аттику" содержит 454 письма: письма Цицерона к Аттику, письма разных лиц к Цицерону и, в виде приложения, письма некоторых лиц к другим лицам. Во времена особенно тревожные, например, во время гражданской войны, Цицерон пишет Аттику ежедневно и даже дважды в день. "Я говорю с тобой, словно сам с собой", - писал он ему 2 марта 49 г. (Письма к Аттику [*], VIII, 14, 2; письмо № 346 по изд. АН СССР; ср. "О дружбе", 22). Ценность этих документов для науки неоспорима. Современник и биограф Аттика, историк Корнелий Непот писал: "Тому, кто прочтет письма Цицерона к Аттику, не будет особенно нужно прочитать связную историю тех времен" ("Аттик", XVI). Не менее ценна для историка и литературоведа и переписка Цицерона с другими лицами.

Письма Аттика к Цицерону до нас не дошли, и о его взглядах и советах мы можем судить только по ответам и возражениям Цицерона. Возможно, что переписка Цицерона была опубликована в годы правления Октавиана Августа и что в этом участвовал сам Аттик, который и уничтожил свои уцелевшие письма к Цицерону, дабы не скомпрометировать себя в глазах принцепса. В публикации писем Цицерона "К близким", несомненно, участвовал и Тирон, вольноотпущенник Цицерона, преданный ему человек (Письма к близким [**], XVI, 5, 5; п. 770), а также сын оратора - Марк Цицерон [1].

* * *

Тревогу за судьбы римского государства и страх перед надвигавшейся гражданской войной [2] Цицерон испытывал, еще находясь в Киликии как проконсул. В августе 50 г. он пишет Марку Целию Руфу: "Положение в государстве меня чрезвычайно тревожит... Цезарю я желаю почестей, за Помпея готов умереть; тем не менее дороже всего мне отечество" (Fam., II, 15, 3; п. 274).

Уже возвратившись в Италию, Цицерон писал Аттику 9 декабря 50 г.: "В настоящее время люди сражаются за власть; государство в опасности... Я согласен с Гнеем Помпеем... Но самого Помпея буду склонять к согласию" (Att., VII, 3, 4 сл.; п. 293). 16 декабря он сообщал ему: "За положение в государстве с каждым днем боюсь все больше и больше. Как решительно те римские всадники, те сенаторы, которых я видел, порицают отъезд Помпея [в Кампанию для набора солдат]. Нужен мир. Победа принесет нам много бед и, конечно, тираннию" (Att., VII, 5, 4; п. 295). В письме, написанном на следующий день, он говорит, что, по всеобщему мнению, лучше уступить Цезарю в вопросе о его заочном соискании консулата на 49 г.; сам он спрашивает, почему признали нужным оказать Цезарю противодействие только теперь и почему ранее ему попустительствовали в его стремлении к власти, продлив ему в 55 г. срок наместничества в Галлиях. Он прибавляет, что надо сделать все возможное, чтобы избежать кровопролития, и что ему самому нельзя в такое время отходить от Помпея (Att., VII, 6, 2; п. 296).

В конце декабря 50 г. он отвечает Аттику: "Ты спрашиваешь, есть ли какая-нибудь надежда на примирение. Насколько я понял из пространных рассуждений Помпея, нет и желания. Он думает, что если Цезарь будет избран в консулы даже после роспуска его войск, то в государстве тем не менее произойдут потрясения" (Att., VII, 8, 4; п. 298). 12 января 49 г., когда разрыв между сенатом и Цезарем фактически уже произошел, Цицерон пишет Тирону: "Государство еще никогда не было в большей опасности; у бесчестных граждан еще никогда не было более подготовленного полководца... Впрочем, и на этой стороне делаются самые тщательные приготовления... Это происходит благодаря авторитету и стараниям нашего Помпея, который поздно начал бояться Цезаря" (Fam., XVI, 11, 3; п. 300).

Несмотря на свои колебания и недоверие к Помпею, Цицерон в январе 49 г. все-таки принял его предложение выехать в Кампанию, ведать ее приморской полосой и следить за набором солдат (Att., VII, 11, 5; п. 303). О глубокой тревоге Цицерона говорит и его письмо к Аттику от 22 января, написанное уже после того, как Рим был оставлен сенаторами, консулами и Помпеем: "Ты видишь, насколько неспособен как военачальник наш полководец;... о том, насколько он лишен предусмотрительности, свидетельствуют сами события. Ведь любое соглашение было бы лучше, чем это бегство. Что думает он теперь, не знаю. Бесспорно, он - сама трусость, сама беспорядочность. И вот ни гарнизона, ни места для расположения гарнизона... Для соглашений время упущено... Во всяком случае, мы или наш полководец довели дело до того, что, выйдя из гавани без кормила, отдались во власть буре" (Att., VII, 13, 1-2; п. 306).

Таково и его письмо к Тирону от 26 января 49 г.: "В какой опасности существование мое и всех честных граждан, как и существование государства, ты можешь знать на основании того, что мы оставили свои дома и даже отечество на разграбление и сожжение... Я не согласился принять большее назначение, дабы мои советы сильнее действовали на Цезаря и склоняли его к миру. Но если будет война, то я скорее всего буду начальствовать над лагерем и легионами" (Fam., XVI, 12, 1; 5; п. 312).

Порицая действия Помпея, Цицерон 17 февраля пишет Аттику: "По-моему, ни в одной стране ни один правитель государства или полководец никогда не совершал ничего более постыдного, чем то, что совершил наш друг. О его участи я скорблю. Он оставил Рим, то есть отечество, за которое и в котором было бы прекрасно умереть. Я... вскоре покину морское побережье и буду ожидать Афрания и Петрея [помпеянцы]... Написав это письмо при свете того же светильника, на котором я сжег твое, выезжаю из Формий к Помпею. Если речь будет о мире, то принесу пользу; если о войне, то кем я буду?" (Att., VIII, 2, 2 сл.; п. 330). 18 февраля Цицерон сетует: "Наш Помпей ничего не сделал разумно, ничего храбро, ничего, прибавлю я, такого, что не было бы противно моему совету и авторитету. Умалчиваю о давнишнем: он Цезаря вскормил, возвеличил, вооружил против государства, способствовал ему в проведении законов путем насилия и вопреки знамениям, присоединил Дальнюю Галлию [как его провинцию]" (Att., VIII, 3, 3; п. 332). 24 февраля он пишет: "Помпей вскормил Цезаря и его же вдруг начал бояться; ни одного условия мира не одобрил; для войны ничего не подготовил; Пиценскую область потерял по своей же вине; забился в Апулию; стал собираться в Грецию, не обратившись к нам и не привлекая нас к участию в его столь важном, столь неожиданном решении" (Att., VIII, 8, 1; п. 338).

Осуждая обе воюющие стороны, Цицерон писал Аттику 27 февраля 49 г.: "К господству стремились они оба, не старались о том, чтобы граждане были счастливы и жили в почете. И Помпей оставил Рим не потому, что не может его защищать, и Италию не потому, что его вытесняют из нее. Вот что думал он с самого начала: вызвать волнения во всех странах, на всех морях, поднять царей-варваров, привести в Италию вооруженные дикие племена, собрать огромные войска. Создать такое сулланское царство он уже давно стремится... Ты увидишь, что ближайшим летом несчастная Италия будет растоптана и потрясена войсками обоих противников, когда соберутся рабы. Не так страшна проскрипция, о которой возвещают в Луцерии [у Помпея], как гибель всего государства" (Att., VIII, 11, 2; 4; п. 341). В начале мая 49 г. Цицерон писал Марку Целию Руфу: "Пожалуйста, верь мне: после всех этих несчастий я стремлюсь только к тому, чтобы люди, наконец, поняли, что я предпочитал один только мир; что я, отчаявшись в нем, более всего хотел избегать гражданской войны" (Fam., II, 16, 3; п. 390).

О стараниях Цицерона добиться мира между сторонами свидетельствует и Плутарх: "Но беда была неотвратима. Цезарь двинулся на Рим, а Помпей в сопровождении лучших граждан бежал без всякого сопротивления" (Плутарх, "Цицерон", XXXVII). Взять на себя задачу примирить стороны просили Цицерона также сторонники и агенты Цезаря - Луций Корнелий Бальб и Гай Оппий (Att, VIII, 15a; п. 344; IX, 7a; п. 355).

Сам Цезарь тоже хотел видеть Цицерона на своей стороне и сообщил ему об этом в марте 49 г. (Att., IX, 6a; п. 357); Цезарь желал "пользоваться его советом, влиянием, высоким положением, помощью во всем". В своем ответе Цезарю (Att., IX, 11a; п. 365) Цицерон пытается склонить Цезаря к восстановлению мира в стране и заверяет его в своей лояльности и нейтралитете. Позднее, при свидании с Цезарем во второй половине марта, Цицерон проявил твердость и отказался поддерживать в сенате его требования (Att., IX, 18, 1; п. 374).

3 марта 49 г. Цицерон писал Аттику: "Ведь опасность - в гневе обоих противников; победа же настолько неопределенна, что худшее дело [победа Цезаря] кажется мне подготовленным... Размышления о долге меня терзают и терзали до сего времени. Более осторожно, конечно, остаться [в Италии]; более честным считают переправиться [в Эпир, к Помпею]" (Att., VIII, 15, 2; п. 347).

Особую опасность Цицерон видит в возможной победе Цезаря: "Что происходит? Об императоре римского народа говорим мы или о Ганнибале? О, безумный и жалкий человек, никогда не видевший даже и тени прекрасного! И все это он, но его словам, делает ради сохранения достоинства! Но где же достоинство, если не там, где нравственная красота? В нравственном отношении прекрасно, следовательно, иметь войско без официального решения, занимать города, дабы облегчить себе доступ в отечество, задумать отмену долгов, возвратить изгнанников, совершить сотни других преступлений, "чтоб высшую богиню - власть иметь"..?" (Att., VII, 11, 1; п. 303). Цицерон сравнивает Цезаря с прославившимся своей жестокостью агригентским тиранном Фаларидом (Att., VII., 12, 2; п. 304).

Не менее жестоким считает он и Помпея: "Что за угрозы муниципиям, поименно честным мужам, наконец, всем, кто останется в Италии! Как часто пресловутое: "Сулла смог, а я не смогу?"... Душа Помпея уже давно сулльствует и проскрипствует" (Att., IX, 10, 2; 6; п. 364). "Помпей - одни только проскрипции, одни только суллы" (Att., IX, 11, 3; п. 366). Но Цицерон все-таки отдает предпочтение Помпею: "За царскую власть происходит борьба; в ней обращен в бегство более умеренный царь, более честный и более бескорыстный" (Att., X, 7, 1; п. 385).

О подавленном настроении Цицерона можно судить по следующим двум его письмам к Аттику от мая 49 г.: "О, несчастная жизнь! Бояться так долго - зло большее, чем то, чего боишься" (Att., X, 14, 1; п. 396). "Видел ли ты более несчастного человека? Не говорю большего, дабы не терзать также и тебя, сам мучусь из-за того, что пришло время, когда я уже ничего не могу сделать ни храбро, ни благоразумно" (Att., X, 18, 3; п. 400).

Несмотря на весь свой страх перед возможной победой Помпея, Цицерон все же признал ее меньшим злом, чем возможная победа Цезаря, и, нарушив прямой запрет Цезаря (Att., X, 8; п. 388), в июне 49 г. отплыл из Кампании, ускользнув от надзора цезарианцев, призывавших, его оставаться нейтральным (Att., X, 8a, 10; п. 388; 10, 2; п. 391; 12, 1; п. 393), и прибыл в Эпир, где стояли войска Помпея. При этом решении, должно было иметь значение и то обстоятельство, что Цицерон, выходец из всаднического сословия, как консуляр и сенатор, считал своим долгом быть на стороне сената, "нашего сословия" (Fam., XV, 2, 4; п. 220; "Об обязанностях", II, 63), в его cтолкновении с Цезарем.

По свидетельству Плутарха ("Цицерон", XXXVIII), в Эпире Помпей не прибегал к услугам Цицерона ни в одном важном деле, а тот не скрывал своего сожаления о переходе на его сторону, за его спиной порицая его планы и позволяя себе остроты на его счет (Макробий, "Сатурналии", 2, 3, 1). В мае 48 г. зять Цицерона, цезарианец Публий Корнелий Долабелла, писал ему из лагеря Цезаря под Диррахием и советовал ему, ввиду безнадежности дела Помпея, либо перейти на сторону Цезаря, либо удалиться в Афины или в какой-нибудь другой город, которого не коснулась гражданская война (Fam., IX, 9; п. 405).

После сражения под Диррахием, в котором Помпей нанес поражение Цезарю, 9 августа 48 г. под Фарсалом, в Фессалии, произошло сражение, окончившееся разгромом сил Помпея. Помпей бежал в Египет, где был предательски убит 29 сентября.

Цицерон, по нездоровью не принимавший участия в военных действиях под Диррахием, не участвовал и в походе Помпея в Фессалию. Когда в Эпире узнали о поражении Помпея и о его бегстве, Цицерон отказался принять командование войсками, на что он имел право как консуляр. Он даже пожелал покинуть ряды воюющих, за что сын Помпея едва не обнажил против него меча. Марк Порций Катон отпустил Цицерона в Италию, где он, хотя и был консуляром и проконсулом, жил в Брундисии как политический изгнанник, ожидая возвращения Цезаря, который один мог решить его судьбу.

Дошедшие до нас письма Цицерона из Брундисия говорят о его подавленном настроении и тревоге за общее положение, за себя и свою семью. Так, 27 ноября 48 г. он писал Аттику: "В том, что я отошел от войны, я никогда не раскаивался: жестокость была в них [помпеянцах] столь сильна, союз с варварскими племенами столь силен, что проскрипцию составляли не поименно, а по родам и было решено объявить после победы имущество, принадлежащее всем вам, добычей Помпея" (Att., XI, 6, 2; п. 412).

При возвращении Цезаря в Италию по окончании александрийской войны Цицерон выехал навстречу победителю, прибывшему в Тарент в сентябре 47 г. Цезарь обошелся с Цицероном милостиво и разрешил ему возвратиться в Рим (Плутарх, "Цицерон", XXXIX), куда он прибыл в октябре 47 г. В Риме он оказался отстраненным от государственных дел, так как Цезарь вершил всем единолично. Там Цицерон "помирился со своими старыми друзьями, то есть с книгами" (Fam., IX, 1, 2; п. 454, Варрону). Это были годы вынужденного досуга (otium), отсутствия возможности заниматься государственной деятельностью и выступать в суде. Тогда же он написал ряд сочинений по риторике и философии.

Прощенный Цезарем Цицерон мог еще и еще раз оценить свой выбор во время гражданской войны. "В своем поступке я раскаялся - не столько ввиду того, что опасность угрожала лично мне, сколько из-за многочисленных пороков, с которыми я столкнулся там, куда пришел: во-первых, не было ни достаточных, ни боеспособных военных сил; во-вторых, если не говорить о полководце и о немногих других, остальные во время военных действий проявили алчность, а в высказываниях своих были так жестоки, что я приходил в ужас от мысли, что они могут победить" (Fam., VII, 3, 2; п. 462, Марку Марию). "Знаю, ты всегда был со мной в горести, когда мы видели и огромное зло от гибели войска одного из противников, и вершину всех зол - победу в гражданской войне, а я, право, даже боялся победы тех, к кому мы пришли" (Fam., IX, 6, 3; п. 468, Варрону) [3]. В сентябре 46 г. Цицерон пишет Авлу Цецине, находящемуся в изгнании в Сицилии: "Вначале я предостерегал Помпея от союза с Цезарем, впоследствии - от разрыва с ним. Я видел, что союз ослаблял силы сената, а разрыв вел к гражданской войне" (Fam., VI, 6, 4; п. 491). Помпеянцу Авлу Манлию Торквату, жившему в изгнании в Афинах, он писал в январе 45 г.: "Хотя расстройство всех дел таково, что каждый глубоко сожалеет о своей участи и предпочел бы быть где угодно, но только не там, где находится, все же для меня несомненно, что для честного человека величайшее несчастье - пребывание в Риме... Не думаю, что мы тогда оставили отечество, надеясь на награды за будущую победу. Нам казалось, что мы исполняем, так сказать, законный и священный долг" (Fam., VI, 1, 1; 3; п. 542). Он вскоре пишет ему же: "Нет человека, который не подумал бы о том, как сильно надо бояться гнева вооруженного победителя" (Fam., VI, 4, 1; п. 544).

Положение Цицерона осложнялось тем, что ему приходилось оправдываться перед бывшими единомышленниками: "Ведь существуют люди, которые, хотя моя гибель и не принесла бы пользы государству, считают преступлением то, что я жив; которым - я твердо знаю - кажется, что погибло недостаточно много людей..." (Fam., VII, 3, 6; п. 462, Марку Марию).

Цицерон старается убедить себя в преимуществах своего отхода от государственных дел: "Кто не даст мне возможности, когда отечество либо не может, либо не хочет пользоваться моими услугами, вернуться к той жизни, которую многие ученые люди, быть может, и неправильно, считали все же заслуживающей предпочтения даже перед государственной деятельностью? Почему бы мне не предаться, с согласия государства, занятиям, которые, по мнению великих людей, могут освобождать нас от общественных обязанностей?" (Fam., IX, 6, 5; п. 468). Цицерон писал это Марку Теренцию Варрону, который, занимаясь наукой больше, чем он сам, все-таки, как последовательный сторонник сената в 46 г. уехал в Испанию и присоединился к сыновьям Помпея.

Прощенный и, казалось бы, обласканный Цезарем Цицерон был вынужден общаться с цезарианцами - "бывать на обедах у тех, кто над нами властвует,... быть рабом обстоятельств" (Fam., IX, 7, 1; п. 461, ему же). Он поддерживает добрые отношения с цезарианцами Гирцием, Кассием и Долабеллой (Fam., VII, 33, 1; п. 471; IX, 18, 1; п. 472). Он старается снискать доверие человека, называть которого по имени он избегает, - "того, в чьих руках власть" (Fam., IX, 16, 3; п. 470), "того, кто могущественнее всех" (Fam., IV, 13, 2; п. 478), т.е. диктатора Цезаря. Он ходатайствует перед ним о прощении или хотя бы об облегчении участи помпеянцев, находящихся в изгнании: Публия Нигидия Фигула, Квинта Лигария, Марка Клавдия Марцелла, Авла Цецины и др.

В сентябре 46 г. Цицерон пишет Лигарию: "Знай, весь труд, все усилия, заботы и рвение я трачу ради твоего восстановления в правах... По просьбе твоих братьев, я пришел рано утром к Цезарю и испытал всю оскорбительность и горечь доступа к нему и встречи с ним... Когда твои братья и близкие лежали у его ног, а я излагал все то, чего требовало твое дело,... то не только из слов Цезаря, вполне благожелательных, но и по выражению его лица... я сделал вывод, что в твоем восстановлении в правах не может быть сомнений" (Fam., IV, 9, 2; п. 490).

Консулу 51 г. Марку Марцеллу, жившему в изгнании в Митиленах, Цицерон советовал не считать себя в безопасности и, с согласия диктатора, возвратиться в Италию, так как "мечу дозволено все" (Fam., IV, 9, 4, п. 488). Марцелл не ходатайствовал перед Цезарем о помиловании, за него хлопотали его родные.

В 46-45 гг. Цицерон шлет Авлу Цецине обнадеживающие письма с советами о том, как ему добиться прощения у Цезаря (Fam., VI, 6, 8; п. 491; 8; 1 сл.; п. 527; 7, 1 сл.; п. 532; 5, 2 сл; п. 537).

Особенно примечательны письма Цицерона к далекому от политики эпикурейцу Луцию Папирию Пету, полные горечи и иронии и в то же время сдобренные остротами; но это - смех сквозь слезы. Так, в июле 46 г., сообщив Пету о том, как к нему относятся Цезарь и близкие к нему люди, он пишет: "Все ненадежно, так как отошли от законности и ни за что нельзя поручиться. Неизвестно, каково будет все то, что зависит от доброй воли, не скажу - прихоти другого человека". Он тут же переходит к описанию званых обедов и вдается в гастрономические подробности (Fam., IX, 16, 3; п. 470). Письмо от августа 46 г. начинается с рассуждений о пирушках и яствах; далее Цицерон пишет: "Утром меня приветствуют многие честные мужи, правда, опечаленные, и нынешние ликующие победители; последние относятся ко мне весьма предупредительно, ласково и любезно. Как только приветствия схлынут, зарываюсь в литературные занятия... Отечество я уже оплакал сильнее и оплакивал дольше, чем любая мать - единственного сына" (Fam., IX, 20, 3; п. 473). "Мы уже четыре года живы по милости, если это милость или жизнь - пережить государство [4] ...Произойдет все то, чего пожелают те, кто будет в силе, а сильным всегда будет оружие... Даже сам глава [Цезарь] не знает, что будет; ведь мы в рабстве у него, он - у обстоятельств" (Fam., IX, 17, 1; 3; п. 477). В письмах от октября 46 г. Цицерон пишет Пету о народном юморе, о старших и младших патрицианских родах и о разных событиях в этой среде (Fam., IX, 15; 21; п. 494 и 496).

В ноябре 46 г. он описывает пирушку у их общего знакомого Луция Волумния Евтрапела: "Я лег на ложе в девятом часу и вот царапаю на записных дощечках черновик этого письма к тебе. Ты спросишь, где? У Волумния Евтрапела, и выше меня на ложе Аттик, ниже Веррий. Ты удивишься тому, что наша кучка рабов так развеселилась? Что же делать мне? Живи - скажешь ты - литературными занятиями. Уж не думаешь ли ты, что я делаю что-либо иное?.. Ниже Евтрапела легла Киферида. Так на этой пирушке, скажешь ты, был Цицерон, тот, "на кого смотрели греки и чей взгляд они ловили!" Я не думал, клянусь Геркулесом, что она будет. Но даже сократик Аристипп не покраснел, когда ему сказали, что он обладает Лаидой. "Обладаю я ею, не Лаида мною". По-гречески это звучит лучше... Пир доставляет мне удовольствие: на нем я говорю то, что падает на почву, как говорится, и превращаю вздохи в громкий смех" (Fam., IX, 26, 1 сл.; п. 500). В июле 45 г. Цицерон в письме к Пету обсуждает двусмысленные выражения и непристойно звучащие сочетания вполне пристойных слов; оно содержит и цитаты из литературы (Fam., IX, 22; п. 638).

Как известно, после победы, которую Цезарь в апреле 46 г. одержал под Тапсом над помпеянцами, находившимися в Африке, Марк Порций Катон покончил с собой в Утике, чтобы не сдаваться Цезарю. Несмотря на свою полную зависимость от последнего, Цицерон в 45 г. выпустил в свет памфлет под названием "Катон", в котором он прославлял этого непримиримого деятеля. Марк Брут и Марк Фадий Галл выпустили в свет памфлеты такого же содержания. Цезарь и Авл Гирций ответили на них памфлетами под названием "Антикатон", в которых они возражали Цицерону и другим (Att., XII, 4, 2; п. 467; 41, 4; п. 593; 44, 1; п. 595; XIII, 27, 2; п. 608; 46, 2; п. 667; 50, 1; п. 671; 51, 1; п. 673; "Оратор", 35; Светоний, "Божественный Юлий", 56).

С полемикой о Катоне, возможно, связано письмо Цицерона к Фадию Галлу: "Мне кажется, ты опасаешься, как бы нам не пришлось посмеяться сардоническим смехом. Но послушай - от записной дощечки руку прочь! Учитель [Цезарь] прибудет скорее, чем мы думали. Как бы он не отправил катонианцев в катоний [подземное царство]!" (Fam., VII, 25, 1; п. 672).

В сентябре 46 г., в связи с тем, что Цезарь в собрании сената согласился помиловать Марка Марцелла и разрешил ему возвратиться из изгнания, Цицерон произнес в сенате речь с прославлением милосердия Цезаря [5] (речь по поводу возвращения Марка Марцелла; Fam., IV, 4, 3; п. 492). Это было первое выступление Цицерона в сенате во времена диктатуры Цезаря.

В сентябре 46 г. Цицерон произнес в доме у Цезаря речь в защиту изгнанника Квинта Лигария, о котором уже говорилось выше. Во время этого своеобразного суда Цезарь был и судьей, и стороной. Цезарь простил Лигария, но тот впоследствии оказался в рядах заговорщиков. Речь Цицерона в защиту Лигария была выпущена в свет в списках и принята благожелательно (Att., XIII, 9, 2; п. 618; Плутарх, "Цицерон", XXXIX). Эта речь Цицерона дошла до нас.

В ноябре 45 г. Цицерон защищал перед Цезарем бывшего сторонника Помпея, тетрарха Галатии, царя Дейотара; его родственники обвинили его в заговоре на жизнь Цезаря, будто бы составленном им в 47 г., когда Цезарь проезжал через Галатию и воспользовался гостеприимством Дейотара. Речь Цицерона дошла до нас. Исход дела Дейотара неизвестен.

В феврале 45 г. умерла Туллия, единственная и любимая дочь Цицерона [6]. Это было для него тяжким ударом. Он писал Аттику 8 марта: "Ты хочешь, чтобы я оправился от этого горя... Все написанное об облегчении скорби я прочитал, находясь у тебя в доме. Но скорбь сильнее всякого утешения. Более того, я даже сделал то, чего до меня, конечно, не делал никто: стараюсь найти утешение в работе над литературным произведением; я тебе пришлю эту книгу" (Att., XII, 14, 3; п. 651). Это сочинение Цицерона (Consolatio) до нас не дошло. Цицерон пожелал построить храм в память умершей дочери ("апофеоз"), но его намерение осталось неосуществленным. Сервий Сульпиций Руф прислал Цицерону представляющее для нас большой интерес письмо, в котором он пытался утешить его в горе (Fam., IV, 5; п. 560).

Благоволение Цезаря к Цицерону (искреннее или показное) выразилось также и в том, что 19 декабря 45 г. Цезарь, в сопровождении большого числа близких ему людей и многочисленной охраны, посетил его в усадьбе в Кумах. "В беседе не говорилось ни о чем важном, много о литературе" (Att, XIII, 52; п. 682).

В этой обстановке, сознавая свое бессилие изменить что бы то ни было, подвергаясь унижениям, испытывая на себе мнимую благожелательность Цезаря и его окружения, Цицерон, удалившись "в гавань философии" (Fam., VII, 30, 2; п. 696), написал ряд произведений по риторике и философии: в 46 г. - "Парадоксы стоиков", "Подразделения речей", диалог "Брут" и трактат "Оратор"; в 45 г. - "Утешение", "О пределах добра и зла", "Учение академиков", "Тускуланские беседы", "О природе богов"; в 44 г. - "О предвидении", "О роке", "О старости" и, уже после убийства Цезаря, "О славе", "О дружбе", "Топики" и "Об обязанностях" (его последнее произведение).

Цицерон не присутствовал 15 марта 44 г. в Помпеевой курии, когда там перед началом заседания сената был убит Цезарь, и о заговоре против диктатора не знал (Fam., X, 28, 1; п. 819; XII, 3, 1; п. 792; 4, 1; п. 818). Впрочем, он и ранее не скрывал своего желания, чтобы Цезарь умер смертью тираннов (Att., XII, 45, 3; п. 600; XIII, 40, 1; п. 664). По свидетельству историка Кассия Диона (44, 20, 4; 22, 4), убийцы Цезаря вышли из курии на форум с именем Цицерона на устах (см. II филиппику, 25; 28; 30; 34).

До нас дошла записка Цицерона, предположительно датируемая 15 марта 44 г. и, возможно, относящаяся к убийству Цезаря: "Поздравляю тебя, радуюсь за себя,... хочу знать, что ты делаешь и что происходит" (Fam., VI, 15; п. 701, Луцию Минуцию Басилу).

После убийства Цезаря вся затаенная ненависть Цицерона к диктатору проявилась с особенной силой: в своих письмах, речах и философских произведениях он часто называет Цезаря царем или тиранном (см., например, Att., XIII, 37, 2; п. 661; XIV, 6, 1 сл.; п. 709; 14, 4; п. 720; Fam., VI, 19, 2; п. 652; XI, 5, 3; п. 810; 8, 1; п. 816; 27, 8; п. 784; XII, 1, 1 сл.; п. 754; ad Brut I, 4, 5; п. 865; II, 5, 1; п. 841; "Об обязанностях", I, 112; II, 23; III, 83 сл.).

Даже в начале 43 г. Цицерон в своих письмах к участникам убийства Цезаря, Гаю Кассию Лонгину и Гаю Требонию, написанных в одно и тоже время, высказывает сожаление о том, что его в свое время не пригласили "на великолепный пир в мартовские иды", т.е. на убийство Цезаря: "У нас не было бы остатков", т.е. не уцелел бы и Марк Антоний (Fam., X, 28, 1; п. 819; XII, 4, 1; п. 818).

* * *

Большинство философских и риторических произведений Цицерона написано в форме диалога: вначале описывается обстановка, место действия, указывается повод к беседе, перечисляются ее участники, намечаются вопросы, подлежащие обсуждению; затем, после высказываний участников беседы, один из них, старший по возрасту и умудренный опытом, излагает свою точку зрения.

Диалогам Цицерона свойственны легкость изложения, прекрасное построение фраз, богатство слов и оборотов и благозвучие. Кроме того, философские и риторические сочинения Цицерона ценны еще и своими цитатами из дошедших до нас только во фрагментах произведений римских поэтов - Энния, Невия, Цецилия Стация, Пакувия, Акция и других, а также и греческих.

К философским сочинениям Цицерона, посвященным отдельным вопросам практической морали, относятся его диалоги "Катон Старший [или] о старости" и "Лелий [или] о дружбе". Оба диалога носят до некоторой степени личный и даже автобиографический характер, и их можно сблизить с его письмами. Диалоги эти были написаны в 44 г. и посвящены самому близкому другу Цицерона, Титу Помпонию Аттику (см. стр. 193). Они продолжают линию диалога "О государстве" (51 г.); в них те же действующие лица (Сципион Эмилиан, Лелий, Фанний, Сцевола) и сходные высказывания - о служении обществу и государству, о бессмертии человеческой души.

В диалоге "О старости" участвуют:

1. Марк Порций Катон Цензорий (Старший) (234-149); родился в Тускуле; во время второй пунической войны сражался под Капуей и Тарентом; был претором в Сардинии в 198 г., консулом в 195 г., цензором в 184 г. Катон написал трактат "О земледелии" (De agri cultura) и сочинение "Начала" (Origines) по истории римского государства от основании Рима и по 149 г. Оно содержало и его речи; до нас оно не дошло.

2. Публий Корнелий Сципион Эмилиан (Младший) Африканский Нумантийский, сын Луция Эмилия Павла Македонского, усыновленный сыном Сципиона Африканского Старшего; родился в 185 г.; консул 147 г.; в 146 г., во время третьей пунической войны, взял и разрушил Карфаген; в 134 г. был консулом во второй раз; в 133 г. взял Нуманцию после осады; сторонник нобилитета; противник реформ Тиберия Гракха; ревнитель греческой и римской культуры; скоропостижно умер в 129 г., возможно, был устранен политическими врагами.

3. Гай Лелий (младший), консул 140 г., близкий друг Сципиона Эмилиана; правовед, участник третьей пунической войны. Современники прозвали Лелия Мудрым (Sapiens).

О диалоге "О старости" Цицерон упоминает в письмах к Аттику (Att., XIV, 21, 3; п. 729; XVI, 3, 1; п. 778; 11, 3; п. 779) и в диалоге "О предвидении", II, 3, законченном им в 44 г., уже после смерти Цезаря. Это позволяет думать, что диалог "О старости" был написан или, во всяком случае, начат еще до смерти Цезаря; возможно, что он был несколько переработан в июле 44 г. (Att., XVI, 3, 1; п. 778).

Цицерон написал этот диалог, когда ему было 62 года, а Аттику - 65 лет, т.е. когда они уже были стариками, так как, по представлению римлян, старость начиналась в 60 лет.

Условная дата диалога - 150 г., когда Катону было 84 года. В диалоге ему отведена главная роль. Цицерон идеализирует образ Катона, которого он считает образцом древней римской доблести. Сципион и Лелий приходят к Катону и выражают ему свое восхищение тем, как он переносит свою старость. Они вызывают его на беседу о старости. Высказывания Катона звучат как своего рода политическое завещание.

Диалог начинается с обращения к Титу Помпонию Аттику упоминанием его имени в цитате из "Анналов" Энния: в ней собеседник говорит консулу Титу Квинкцию Фламинину:

Тит мой, если тебе помогу и уменьшу заботу

Ту, что мучит тебя и сжигает, запав тебе в сердце, -

Как ты меня наградишь?

Цицерон прибавляет, что Аттик едва ли "и денно, и нощно" мучается заботой, так как оратору известны его сдержанность и мудрость; он здесь намекает на политическое положение в стране, которое должно тревожить Аттика так же, как тревожит его самого, т.е. на диктатуру Цезаря.

Через весь диалог проходят пять основных линий [7]: 1) за участниками диалога видны Цицерон и Аттик, два философствующих старика, получающих от своего возраста все лучшее, что он может им дать; 2) подчеркивается отношение Катона к грекам; то обстоятельство, что Катон начал в преклонном возрасте изучать греческую литературу, позволяет Цицерону в высказываниях этого старика подчеркнуть радость умственного труда; 3) Катон ссылается на римскую традицию: перед его слушателями проходят, один за другим, деятели Рима, старики, стоявшие во главе государства и совершавшие подвиги на войне; упоминаются и греки - Платон, Горгий, Софокл и другие, даже в глубокой старости не отказывавшиеся от деятельности; 4) прославляется сципионовский кружок ревнителей греческой и римской культуры и литературы; 5) Катону 84 года; он видел смену нескольких поколений людей и подобен гомеровскому Нестору, чье имя тоже называется; при этом Катон прославляет сельское хозяйство и говорит о старике Лаерте, отце Одиссея, возделывающем землю.

Катон отводит четыре упрека, которые старикам приходится слышать: будто бы старость 1) препятствует деятельности человека; 2) ослабляет его силы; 3) лишает его наслаждений; 4) приближает его к смерти (15). Катон отвергает все эти упреки и говорит о политической активности стариков (15-20), о их деятельности в области литературы (21-23), занятиях земледелием (24-25), воспитанием молодежи (25-27). Говоря о четвертом упреке (66-85), Катон советует либо презирать смерть, если она погашает наше сознание, либо даже желать ее, если она ведет наш дух туда, где он станет вечен. Этим утверждением вечности человеческого духа диалог "О старости" повторяет такое же положение, высказанное в диалоге "О государстве (VI, 26, "Сновидение Сципиона"). Перечислив выдающихся римлян, отдавших жизнь ради блага отечества, - Луция Юния Брута, Дециев, отца и сына, Марка Атилия Регула, Луция Эмилия Павла, павшего под Каннами, двух Сципионов, павших во время второй пунической войны, и других, - Катон говорит о простых и притом молодых солдатах, совершивших такой же подвиг.

Цицерон устами Катона приводит учение Пифагора о бессмертии человеческой души, как и предсмертные высказывания Сократа, и говорит о земной жизни как о жилище временном, а не постоянном (84), о старости как о заключительной сцене жизни и о смерти как о естественном окончании земного существования человека.

В диалоге упоминаются и цитируются как римские поэты - Ливий Андроник, Энний, Невий, Цецилий Стаций, Плавт и Теренций, так и греческие - Гомер, Гесиод, Стесихор и др. Имеются и заимствования у Ксенофонта ("Воспитание Кира", "Домострой"), у Платона ("Государство", "Федон", "Пир") и у Геродота.

Особую ценность диалога представляют собой исторические экскурсы в прошлое, в область римской традиции.

* * *

Диалог "Лелий [или] о дружбе" принято датировать летом или осенью 44 г. (см. стр. 190 сл.). Цицерон упоминает о нем в диалоге "Катон Старший [или] о старости" (5). В своих письмах к Аттику он об этом диалоге не говорит; очевидно, он писал его в то время, когда оба друга находились в Риме.

На тему о дружбе написаны оба сочинения Аристотеля по этике и сочинение Феофраста "О дружбе", впоследствии утраченное. Оно оказало влияние на Цицерона [8].

Образ Сципиона Эмилиана и образ Лелия Цицерон использовал еще в июне 62 г., когда его положение пошатнулось в связи с казнью пятерых участников заговора Катилины, совершенной 5 декабря 63 г., хотя и на основании решения сената и в силу чрезвычайных полномочий, предоставленных консулу Цицерону особым постановлением сената (senatus consultum ultimum), но без формального суда, в то время как вопрос о смертном приговоре римскому гражданину подлежал суду центуриатских комиций. В июне 62 г. Цицерон обратился к Гнею Помпею, находившемуся на Востоке после одержанной им победы над царем Митридатом VI, с письмом, в котором он предложил Помпею объединиться с ним в государственной деятельности и ставил его даже выше Сципиона Эмилиана, отводя себе при этом роль Лелия, т.е. мудрого советчика (Fam., V, 7, 3; п. 15). Таким образом, играть роль Лелия Цицерон пожелал уже после своего консулата, высшей магистратуры в Римском государстве. Об ответе Помпея сведений нет.

Главными участниками диалога Цицерона "О государстве", работа над которым была им начата в 54 г. и закончена в 51 г., являются опять-таки Сципион Эмилиан и Гай Лелий.

В диалоге "О дружбе" участвуют:

1. Гай Лелий (см. стр. 185).

2. Квинт Муций Сцевола Авгур (его так называли, чтобы отличать его от его племянника Квинта Муция Сцеволы, верховного понтифика), консул 117 г., правовед; зять Лелия.

3. Гай Фанний Страбон, консул 122 г., участник третьей пунической войны; правовед; зять Лелия.

Условная дата диалога - 129 г., вскоре после скоропостижной смерти Сципиона Эмилиана.

Сцевола и Фанний уже были выведены Цицероном как участники диалога "О государстве"; Сцевола - и как участник диалога "Об ораторе" (55 г.).

О дружбе между Сципионом и Лелием Цицерон писал: "В их дружбе соблюдалось своего рода правило: в походах Лелий почитал Публия Африканского, за его исключительную военную славу, как божество; дома Сципион, со своей стороны, чтил Лелия, старшего годами, как отца" ("О государстве", I, 18). В "Лелии" Цицерон, имея в виду свою дружбу с Аттиком, пишет (5): "Как тогда я, уже старик, посвятил старику сочинение о старости, так в этой книге я, преданный друг, посвящаю другу сочинение о дружбе... Читая это рассуждение, ты узнаешь самого себя".

После вступления, в котором Фанний спрашивает Лелия его мнение о дружбе - что он о ней думает, как ее оценивает, какие наставления ей дает (16), Лелий переходит к рассуждению на основную тему: "Дружба возможна только между честными людьми" (boni [9]; 18; 65) и есть "лучший дар бессмертных богов" (20; 47). Применяя этот политический термин boni, Лелий, т.е. Цицерон, сразу выдвигает на первый план политическое содержание своей беседы: честными людьми (или мужами) следует считать тех, кто отличается верностью, неподкупностью, беспристрастностью, щедростью и стойкостью, свободен от жадности, развращенности и наглости и "следует природе, лучшей наставнице в честной жизни". (19) "Ведь дружба не что иное, как согласие во всех делах божеских и человеческих в сочетании с благожелательностью и привязанностью". При этом доблесть порождает и поддерживает дружбу, а без доблести дружба совершенно невозможна" (20). Понятие доблести (virtus) следует определять с точки зрения обыденной жизни: доблестны были опять-таки честные мужи - Катоны, Галы и другие выдающиеся римляне (21). Заключая в себе многие преимущества, дружба "проливает свет доброй надежды на будущее и не дает нам падать духом" (23). Описав силу дружбы и уз благожелательности, на которых держатся и дом, и город, рассказав об Оресте и Пиладе и отметив величайшую пользу дружбы, Лелий переходит к вопросу о ее возникновении (26): слабостью ли человека порождается она или же причина ее иная? Производя слово amicitia (дружба) от слова amor (любовь), Лелий утверждает, что дружба возникает вследствие естественной склонности людей к любви, т.е. по велению природы, а не вследствие нужды и из соображений о выгоде (27).

Далее говорится о силе доблести, присущей выдающимся людям (Фабриций, Курий), о законной ненависти к преступным (царь Тарквиний Гордый, Спурий Кассий, Спурий Мелий), о доблестном царе Пирре и жестоком Ганнибале, заслужившем вечную ненависть (28).

Чем более человек уверен в себе, чем более доблестен и мудр он, тем больше превосходит он других людей в приобретении и сохранении дружбы. Таков был Сципион Эмилиан, не нуждавшийся в дружбе Лелия, но любимый им за свою доблесть (30). Такие чувства непонятны людям, склонным к наслаждениям (32).

Затем Лелий рассматривает самую трудную задачу - как сохранить дружбу на всю жизнь. По мнению Сципиона, этому препятствуют многие обстоятельства - материальные соображения, вступление в брак, соперничество при соискании магистратур и, наконец, расхождение в политических взглядах (33 сл.). Приведя ряд примеров из истории Рима, Лелий - и в этом политический интерес диалога - утверждает, что дружбу ни при каких обстоятельствах нельзя предпочесть исполнению долга перед отечеством: ни Спурию Кассию Вецеллину, стремившемуся к единовластию, ни Спурию Мелию, ставившему себе такую же цель, друзья не должны были помогать, как и Тиберию Гракху (37; 39; 41). "Итак для дружбы должен существовать незыблемый закон - не просить друга о бесчестных действиях и самому не совершать таковых, уступая его просьбам" (40).

Далее (41) осуждается "преступление друзей и близких" Тиберия Гракха по отношению к Сципиону Эмилиану. Рассмотрев действия Кориолана и Фемистокла, пытавшихся выступить каждый против своего отечества (42), Лелий устанавливает следующий первый закон дружбы: "будем просить друзей о нравственно-прекрасном, будем совершать ради друзей нравственно-прекрасные поступки" (44).

Лелий отвергает эгоистический, утилитарный подход к дружбе, в частности со стороны эпикурейцев с их стремлением к безмятежности (45 сл.); дружба и привязанность возникают тогда, когда перед людьми "начинает светить какой-то намек на доблесть" (48); услаждаться пустыми вещами" как почет и слава, как материальные блага, нелепо (49); к дружбе склоняет людей сходство, и снова выдвигается положение, что "честные люди (boni) любят честных и привязываются к ним" (50), т.е. положение о политическом единомыслии.

Ниже (56 сл.) рассматривается вопрос о пределах и границах, какие следует соблюдать в дружбе, разбираются мнения, высказанные на этот счет. По словам Лелия, Сципион особенно порицал мнение, что "любить надо, памятуя, что рано или поздно можешь возненавидеть" (59). Итак, границы в дружбе должны сводиться к требованию, чтобы "нравы друзей были безупречны и между друзьями была полная... общность во всех делах, помыслах и желаниях" (61). Затем говорится об осмотрительности при выборе друзей и о том, следует ли предпочитать новых друзей старым; подробно разбирается и вопрос о равенстве в дружбе между людьми выше- и нижестоящими (69 сл.). Особое внимание уделено вопросу об отказе от дружеских отношений при возникновении политических разногласий (77).

Истинный друг должен быть нашим "вторым я" (80); он никогда не потребует от друга ничего, кроме нравственно-прекрасного (82); дружба нам дана природой как помощница в доблестях, а не как спутница в пороках (83).

Дружба проникает в жизнь всех людей (87 сл.), но для сохранения ее порой приходится сносить и обиды. Высказанная нами правда может породить ненависть к нам. Лелий ссылается на Катона Цензория, сказавшего, что суровые недруги иногда оказывают услуги большие, чем те, какие нам оказывают мягкие друзья (90). Истинная дружба должна быть откровенна и свободна от притворства и поддакивания (91 сл.). Как в дружбе, так и в государственной деятельности должны быть исключены притворство и лесть (95 сл.).

После сдобренных цитатами из комических поэтов рассуждений о лести и угодничестве в дружбе (98 сл.) Лелий возвращается к вопросу о значении доблести для дружбы и об уважении к старикам (100 сл.) и заканчивает воспоминаниями о дружбе Сципиона Эмилиана.

Тема о политических взглядах и дружбе приобрела в Риме особенное значение после убийства Цезаря (15 марта 44 г.), когда его сторонники начали объединяться вокруг Марка Антония. В конце августа (или в середине октября) 44 г. Цицерон обратился с письмом к Гаю Матию, своему старому другу и другу Цезаря (Fam., XI, 27; п. 784). В его письме и в ответе Матия (Fam., XI, 28; п. 785) "дается практическая интерпретация философских построений Цицерона из "De officiis" и "Laelius", а также имеются два различных и даже резко противоположных толкования officia amicitiae [долг дружбы]" [10].

Цицерон пишет Матию (8): "Если Цезарь был царем (я, по крайней мере, думаю именно так), то о твоем долге можно рассуждать в двояком смысле: либо в том, в каком это обыкновенно делаю я, - что твоя верность и доброта достойны похвалы, раз ты чтишь друга после его смерти; либо в том, в каком это делают некоторые, - что свободу отечества надо ставить выше, чем жизнь друга". Матий, поддерживавший дружеские отношения с Цезарем и Марком Антонием, а впоследствии и с Октавианом, отвечает (2), что он "не за Цезарем последовал во время гражданских раздоров, но - хотя его и оскорбляли его притязания - все-таки не покинул друга"; он повторяет возведенное на него обвинение в том, что он скорбит о Цезаре, но при этом выражает сомнение, что "его кончина была полезна для государства", и отстаивает свое право на дружбу с Цезарем как с человеком.

Многие мысли, высказанные Цицероном в его письме к Матию, которое может служить наглядным примером практического применения им своих принципиальных взглядов на сущность дружбы и на предъявляемые к ней требования, близки к положениям, высказанным им в диалоге "О дружбе" (36-44), и даже повторяют их. Это дает основание датировать диалог и переписку между Цицероном и Матием приблизительно одним и тем же временем - августом или же октябрем 44 г.

В этой политической направленности, в подчеркивании значения гражданского долга, - помимо больших литературных достоинств, - и заключается значение диалога Цицерона "Лелий [или] о дружбе".

Примечания

*. Далее ссылки на эти письма будут даваться в тексте так: Att.

**. Далее ссылки на эти письма будут даваться в тексте так: Fam.

1. J. Carcopino. Les secrets de la correspondance de Cicéron. Paris. 1947. T. I, Introduction, p. 9-65; t. II, p. 217-458. K. Kumaniecki. Cicerone e la crisi della Repubblica Romana. Roma. Centro di Studi Ciceroniani. 1972, p. 452-517. А.И. Доватур. Античные сборники писем Цицерона. "Письма Марка Туллия Цицерона к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту". Перевод и комментарии В.О. Горенштейна, т. I, стр. 403-412. М.-Л., Изд. АН СССР, 1949. О Цицероне-сыне см. ниже, стр. 209. Переписка Цицерона и исторические события датированы: до 1 января 45 г. до н.э. - по старому лунному календарю; после 1 января 45 г. - по солнечному (Юлианскому) календарю.

2. H. Gelzer. Cicero. Ein biographischer Versuch. Wiesbaden, 1969, S. 243 ff. С.Л. Утченко. Цицерон и его время. М., 1972, стр. 258 сл.

3. Ср. Г. Юлий Цезарь. Записки о гражданской войне, III, 82 сл.; Плутарх, "Помпей", LXVII.

4. Выражение "пережить государство" перекликается с выражением "amittere rem publicam" - "утратить государство, лишиться государственного строя", частым у Цицерона, когда речь идет об опасной политической ситуации. Ср. Att, I, 18, 6; п. 24; IV, 18, 2; п. 152; IX, 5, 2; п. 354; Q. fr., I,. 2, 15; п. 53; Fam., VI, 2, 2; п. 580; XI, 27, 8; п. 784; речь к народу по возвращении из изгнания, 6; "Об обязанностях", II, 29; II филиппика, 51; См. Chr. Meier. Res publica amissa. Wiesbaden, 1966, S. 1 ff.; 267 ff.

5. См. С.Л. Утченко. Указ. соч., стр. 279 сл.

6. См. M. Gelzer. Op. cit., S. 290 ff.

7.См. K. Büchner. Cicero. Bestand und Wandel seiner geistigen Welt. Heidelberg, 1964. S. 401 ff.

8. См. А. Геллий, Аттические ночи, I, 3, 10; Плутарх, О братской любви, 8.

9. См. вводное примечание, стр. 192.

10. См. С.Л. Утченко. Идейно-политическая борьба в Риме накануне падения республики. М. 1952, стр. 201 сл. О датировке переписки Цицерона и Матия см: B. Kytzler. Matius und Cicero. Historia, B. IX, H. 1, S. 96-121, 1960; Beobachtungen zu den Matius-Briefen. Philologus, B. 104, H. 1-2, S 48-62, 1960.