Следите за нашими новостями!
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

А. Д. Михайлов

МАРИВО И ЕГО РОМАН "УДАЧЛИВЫЙ КРЕСТЬЯНИН"

(Мариво. Удачливый крестьянин. - М., 1970. - С. 307-347)


1

В истории литературы встречаются эпохи, которые принято называть "переходными"; люди той поры все как бы не могут расстаться с "веком минувшим", продолжая жить его интересами, его вкусами и его заблуждениями, и все не решаются начать "век нынешний", который уже стоит у порога.
Для французской культуры одной из таких переходных эпох были последние десятилетия царствования Людовика XIV и годы регентства герцога Филиппа Орлеанского, то есть целиком первая четверть XVIII столетия [1].
Лишь недавно скончались Расин, Боссюэ и Перро, еще писали Буало и Фенелон, но уже создали свои первые произведения Монтескье и Вольтер. В книжных лавках еще бойко торговали прециозными выдумками Ла Кальпренеда и Сюблиньи или грубоватыми бурлесками Сореля, Марешаля и Фюретьера, а "резвый" Антуан Гамильтон уже завершил свои тонкие и ироничные "Мемуары графа де Грамона", Лесаж напечатал "Хромого беса" и работал над "Похождениями Жиль Бласа из Сантильяны". На сцене театра Французской комедии все еще сотрясали воздух классицистические страсти в вечном разладе чувства и долга, а совсем рядом, у Итальянцев, возникал новый репертуар, появлялся новый герой, бушевали совсем иные страсти, быть может, не менее глубокие, но не такие шумные. Салоны все еще были в моде, но безвозвратно ушло в прошлое галантное пустословие знаменитого отеля Рамбуйе. Просветительское движение уже делало свои первые шаги; литература дворянская и буржуазная еще не размежевались, передовые писатели и философы группировались вокруг оппозиционных абсолютистскому режиму аристократических салонов, где острословы все еще изощрялись в каламбурах и экспромтах, но собеседников все более занимали проблемы серьезные - литературные, философские, социальные. Еще находились люди - вроде г-жи Дасье, - возрождавшие старые споры и отстаивавшие приоритет "древних", но кроме насмешек и остроумных пародий их писания уже ничего не вызывали. Литература переживала период напряженных исканий. Старые литературные нормы уже отживали, новые еще только нарождались; новые идеи облекались порой в старые формы, заставляя их жить новой жизнью и тем самым преобразуя их. Возникали новые жанры. "Рассуждение о множественности миров" Фонтенеля (1686), "Словарь" Бейля (1698), "Приключения Телемака" Фенелона (1699) уже намечали путь и для грядущей "Энциклопедии", и для философско-социальных романов и диалогов эпохи Просвещения. "Оканчивался XVII век, и скрозь вечереющий сумрак его уже проглядывал век дивный, мощный, деятельный, XVIII век; уже народы взглянули на себя, уже Монтескье писал, и душен становился воздух от близкой грозы" [2].
В последние годы царствования Людовика XIV еще строили или перестраивали многочисленные королевские дворцы и резиденции, двор по прежнему был блестящ и огромен, но куда девались былые маскарады, балы и фейерверки! Впрочем, и праздновать было нечего. Серия военных авантюр "короля солнца" завершилась самой неудачной и позорной из них - так называемой "войной за испанское наследство": политический престиж Франции резко упал, страна оказалась на грани экономической катастрофы. Королевские советники ломали головы, придумывая новые подати и налоги; народ ответил на это волной бунтов и восстаний.
Богатые выскочки, над которыми смеялся еще Мольер, продолжали покупать гербы и титулы, но их все меньше принимали всерьез. Вкусы, привычки, обычаи быстро менялись. Королевский двор играл все меньшую роль в культурной жизни страны. В противовес ему выдвигался "город" - аристократические салоны, кружки, научные общества, литературные кофейни - "Градо", "Прокоп", "Вдова Лоран".
В Версале было сумрачно и скучно. В конце жизни Людовик XIV из покровителя литературы и искусства превратился в угрюмого ханжу. Не без влияния госпожи де Ментенон, усилились гонения на любые проявления вольномыслия, религиозная нетерпимость достигла своих крайних пределов. Весь двор, казалось, готов был надеть монашеский клобук.
Полной противоположностью Версалю был "город" - Париж. То, что таилось в нем "запретного" и "крамольного", выхлестнулось наружу в первые же недели Регентства. Все светское общество как бы очнулось после долгой спячки и бросилось на поиски наслаждений. По всему Парижу стали открываться игорные дома, различные увеселительные заведения и сомнительные притоны. Их посетители во главе с самим регентом герцогом Филиппом Орлеанским откровенно щеголяли своим цинизмом и аморальностью. Как писал Пушкин, "ничто не могло сравняться с вольным легкомыслием, безумством и роскошью французов того времени. Последние годы царствования Людовика XIV, ознаменованные строгой набожностию двора, важностию и приличием, не оставили никаких следов. Герцог Орлеанский, соединяя многие блестящие качества с пороками всякого рода, к несчастию, не имел и тени лицемерия. Оргии Пале Рояля не были тайною для Парижа; пример был заразителен. На ту пору явился Law, алчность к деньгам соединилась с жаждою наслаждений и рассеянности; имения исчезали; нравственность гибла; французы смеялись и рассчитывали, и государство распадалось под игривые припевы сатирических водевилей" [3].
Молодость Мариво прошла в эту эпоху; именно тогда он сложился как писатель. Приехав в Париж в 1710 г., он сразу попал в атмосферу фрондирующих салонов, литературных кофеен и театральных кулис, в атмосферу острых идейных споров, художественных поисков, свободомыслия, изысканного острословия и веселости. Эта своеобразная атмосфера воспитала его, сделала из него литератора.

2

Биография Мариво изучена плохо. Свидетельства о нем современников - достаточно отрывочные и противоречивые - не собраны, рукописи писателя по всей вероятности не сохранились, письма его не разысканы и не изданы. Ближайшие друзья Мариво - Фонтенель, Ла Мотт, Гельвеций, г-жа де Тансен - о нем не писали; откликов на его произведения появлялось немного. Поэтому, когда Даламбер в конце жизни решил включить "Похвалу Мариво" [4] в свою "Историю некоторых членов Французской Академии с 1700 по 1772 год", он смог воспользоваться весьма скудными материалами, наиболее значительными из них были статьи аббата де Ла Порта (1759) и Лебро де ла Версана (1769), а также неприязненный некролог Ш. Палиссо (1764). Лишь спустя сто лет была предпринята первая серьезная попытка разобраться в обстоятельствах жизни Мариво - мы имеем в виду выдержавшую четыре издания книгу Гюстава Ларруме [5] (Это исследование не утратило своего значения до наших дней, хотя ряд утверждений его автора оспорен и отвергнут). Подлинно научную разработку биографии Мариво начала в 1938 г. известный французский литературовед Мари Жанна Дюрри; ее изыскания завершились выходом небольшой, но содержательной книги [6]. Профессор Сорбонны Фредерик Делоффр тщательнейшим образом изучил текстологию писателя [7], что позволило ему воссоздать внешнюю сторону биографии Мариво - некоторые обстоятельства работы писателя над основными своими произведениями, точные даты их появления в печати, отклики критики и т. п. На основании накопленного наукой материала итальянский исследователь Джованни Бонаккорсо написал увлекательную работу о молодости Мариво, о его раннем творчестве [8]. Заслуживают также упоминания небольшие, но содержательные работы Клода Руа [9], Марселя Арлана [10] и Поля Газаня [11], в которых не столько выясняются малоизвестные биографические факты, сколько дается суммарный человеческий и литературный портрет Мариво.
Но несмотря на появление всех этих содержательных и глубоких исследований, многое в биографии писателя неясно или просто неизвестно. Мы располагаем лишь очень немногими фактами, причем это относится не только в детству и юности Мариво (что более или менее естественно), но и к его зрелым годам. Несколько забавных анекдотов, очень скупые архивные свидетельства, объявления книготорговцев, затерявшиеся в журналах и альманахах той поры немногочисленные рецензии - и это все. Остаются книги. Их много: пять романов, несколько повестей, рассказов, очерков, серии эссе, наконец, пьесы - одна трагедия и тридцать шесть комедий, остроумных, стремительных, блестящих.
Но в этих романах и повестях, в комедиях и очерках, даже в произведениях Мариво эссеиста содержится очень мало данных для характеристики Мариво человека. Писатель как бы ревниво скрывал от чужих глаз свою внутреннюю, затаенную жизнь. Может быть, именно этим можно объяснить тот разительный контраст между его книгами, умными, тонкими и глубокими, и его внешним обликом на немногочисленных прижизненных портретах (Л. М. Ван Лоо, П. де Сент Обена, Гарана), где писатель изображен простоватым, жизнерадостным добряком. Он, очевидно, и хотел казаться именно таким: добродушным собеседником и покладистым автором, всегда уступающим и требованиям издателя, и предписаниям режиссера. Все современники отмечали застенчивость и скрытность Мариво, его стремление стушеваться, остаться в тени, его любовь к покою, к равновесию. Биография писателя плохо изучена еще, быть может, и потому, что она просто чрезвычайно бедна яркими фактами. Жизнь Мариво из за своей монотонной обыденности совершенно не похожа на судьбы многих его современников, таких, например, как аббат Прево, чья биография напряженней, увлекательней и драматичней всех написанных им романов.
Жизнь Мариво была целиком отдана литературе и театру, и в этом смысле можно сказать, что биография писателя - это биография его книг. Но и здесь проявились основные качества его характера: он легко, даже как то равнодушно переживал свои театральные неудачи, не спорил с литературными противниками, не отвечал на насмешки и издевательства Дефонтена или Вольтера. И здесь он как бы хотел остаться в тени, не будучи по натуре своей ни реформатором, ни литературным борцом. В эпоху ожесточенных идейных и художественных споров он был противником литературной групповщины, он хотел дружить со всеми и свое положение светского человека ценил выше славы романиста и драматурга.
Биография Мариво со всеми необходимыми подробностями легко укладывается в несколько страниц.
Родился будущий писатель 4 февраля 1688 г. в Париже, в приходе Святого Гервасия, что на правом берегу Сены, недалеко от Лувра. Отец его, скромный королевский чиновник Никола Карле, был, очевидно, выходцем из зажиточной буржуазии. Довольно скоро после рождения сына Никола Карле покидает столицу, переезжает из города в город, пока наконец не обосновывается в провинции, в непролазном захолустье, в маленьком городишке Риоме на границе Бурбонне и Оверни. Здесь Мариво провел годы детства - в обстановке скромного достатка и провинциальной патриархальности. Однако о детстве будущего писателя мы можем высказывать только догадки и предположения. Мы не знаем ни конкретных фактов, ни дат. Следы семейства Карле теряются порой на целое десятилетие. Молчат современники, молчат архивы. Где и как учился Мариво - неясно. Скорее всего он кончил в Риоме обычную приходскую школу. В век энциклопедистов он не отличался широтой и глубиной познаний: не очень хорошо разбирался в литературе классической античности, едва писал по латыни, греческого, очевидно, не знал вовсе. Но по видимому уже с юных лет его влекла к себе литература. Двадцатилетним молодым человеком Мариво пишет - за восемь дней, на пари - одноактную комедию в стихах "Осторожный и справедливый отец, или Криспен, удачливый плут" ("Le Père prudent et équitable, ou Crispin l'heureux fourbe"). Эта пьеса была не без успеха сыграна в Лиможе местными актерами любителями. В центре комедии, написанной под сильным влиянием Мольера и его последователя Реньяра, - ловкие плутни Криспена, который, по сути дела, и является главным героем. Образы влюбленных - Клеандра и Филины - получились бледными и невыразительными. Вряд ли это было первым литературным опытом Мариво, но более ранние до нас не дошли.
После этой лиможской премьеры следы Мариво опять на несколько лет теряются. 30 ноября 1710 г. Пьер Карле записывается на юридический факультет Парижского университета ("Petrus Decarlet arvernus riomensis"). Однако он не посещал лекций и так и не получил диплома. Вряд ли это его опечалило: Мариво приехал в Париж с твердым намерением испытать силы на литературном поприще: в его дорожном саквояже лежали незаконченные рукописи двух больших романов. Надо сказать, что молодому человеку повезло: он быстро завязал связи в литературных кругах и вскоре попал в популярный салон маркизы де Ламбер, сразу же став его завсегдатаем.
Всю жизнь Мариво оставался непременным посетителем модных салонов - маркизы де Ламбер, затем г-жи де Тансен, еще позже - г-жи Дю Деффан, г-жи Жоффрен, г-жи дю Боккаж, он был принят в кружке мадемуазель Кино-младшей, бывал на знаменитых "обедах" графа де Кейлюса. Но в знатные дома он не втирался, как никогда не искал ни высокопоставленных покровителей, ни богатых меценатов. В салонах Мариво оттачивал свое мастерство рассказчика, использованное им затем и в драматургии, и в прозе, наблюдал человеческие типы, изучал всевозможные проявления страстей.
Более всего он вынес из салона маркизы де Ламбер, где впервые познакомился и с настоящими парижскими литераторами, и с серьезными литературными спорами.
Анна Тереза де Ламбер (1647-1733) не была просто просвещенной меценаткой; ее собственные сочинения в свое время были достаточно популярны: мы находим их, например, в библиотеке Вольтера, четыре ее книги вышли в XVIII в. в переводе на русский язык. Среди постоянных посетителей ее салона были люди для своего времени передовые - Фонтенель, Удар де Ла Мотт, друзья Вольтера - президент Эно и д'Аржансон. Для Мариво салон г-жи де Ламбер был подлинной школой; здесь он нашел и доброжелательных советчиков, и внимательных слушателей: свои первые книги писатель публиковал по одобрении их на еженедельных сборищах маленькою кружка единомышленников.
Несколько меньшее влияние на творчество Мариво оказал салон г-жи де Тансен, где также задавали тон Фонтенель и Ла Мотт.
Очень важным было для Мариво знакомство с актером и драматургом Луиджи Риккобони (1675-1753), руководителем молодой итальянской труппы, обосновавшейся в Париже в мае 1716 г. Итальянские актеры давали свои представления в Париже еще со времен Генриха III. Генрих IV и Людовик XIII любили этот театр и покровительствовали ему. Иначе к нему отнесся "король солнце": какое то время он терпел итальянских актеров, но в 1697 г. изгнал их из столицы.
После смерти Людовика XIV итальянские актеры были вновь приглашены в Париж герцогом Орлеанским и начали давать спектакли в старейшем театральном здании столицы, так называемом Бургундском отеле. Молодой итальянской труппе пришлось на месте создавать новый репертуар. Из посетителей театра итальянского языка почти никто уже не знал, а попытки ставить пьесы Реньяра и Дюфрени не увенчались успехом: воспитанные в иной манере, итальянские актеры не были приспособлены к классицистическому репертуару, особенно к стихотворным пьесам, исполнение которых требовало особого речевого мастерства, весьма специфической дикции и интонационной манеры. Игра итальянцев характеризовалась другим: динамичностью, богатой мимикой, выразительным жестом, порой смелой импровизацией, остро буффонными образами слуг - наследников традиционных масок итальянской народной комедии дель арте.
Мариво прекрасно понимал, что театр - это искусство позы, жеста, движения. Но также - и искусство слова. Соединение обоих этих искусств писатель нашел как раз в театре Итальянской комедии и надолго связал свою судьбу с этой труппой. Мариво работал в самом тесном творческом общении с Луиджи Риккобони, исполнявшим под именем Лелио роли первых любовников. Особенно прочной и плодотворной была творческая связь Мариво с Дзанеттой Розой Джованной Беноцци, по мужу Балетти (1700-1758), под именем Сильвии игравшей все главные женские роли в комедиях Мариво. Писатель нашел в ее лице идеальное воплощение своих героинь. Большинство женских ролей в своих комедиях Мариво написал специально для Сильвии.
Сохранился забавный анекдот о их первой встрече. После одной из премьер (в тот вечер шла, кажется, комедия Мариво "Сюрприз любви"), кто то из друзей привел драматурга, не называя его, в уборную Сильвии. Во время непринужденной беседы актриса сказала, что играла бы еще лучше, если бы сам автор прочитал ей свою пьесу. Тогда Мариво как бы случайно взял у нее из рук тетрадку с ролью и начал читать. После первой же страницы Сильвия воскликнула: "Сударь, вы или сам дьявол, или автор!" С той поры Мариво всегда проходил с ней все написанные им для нее роли. Непринужденность, легкая грация, веселость, остроумие, сдержанное кокетство и чувствительность - все эти качества героинь Мариво необыкновенно соответствовали актерским данным Сильвии. Актрисы театра Французской Комедии, даже знаменитая Адриенна Лекуврер, не имели в пьесах Мариво подобного успеха.
Собственно, первоначально Мариво не собирался становиться писателем профессионалом, роль талантливого любителя его вполне устраивала. Читать свои произведения в салонах и затем выслушивать строгие суждения знатоков было куда приятнее, чем обхаживать издателей и обивать театральные пороги. Впрочем, жить в то время литературными заработками было трудно. "У писателя перед глазами всегда должны быть три слова - свобода, правда и нищета", - шутил Даламбер. Например, Лесаж, первый настоящий писатель профессионал, жил и умер в нищете, постоянно борясь с нуждой. Декрет об авторском праве был принят лишь в 1777 г., до этого же издатели и театры платили авторам сколько хотели, иногда не платили вовсе. С декретом 1777 г. все, конечно, значительно изменилось. Вот два красноречивых примера. За комедию "Сюрприз любви" Мариво получил в 1727 г. 341 ливр, Бомарше же в 1784 г. "Севильским цирюльником" заработал уже 41199 ливров. "За "Нескромные сокровища" издатель заплатил Дидро в 1748 г. 50 ливров, в то время как за вполне рядовую книгу "Инки" Мармонтель получил в 1777 г. 36000 ливров.
В июле 1717 г. Мариво женился на Коломбе Болонь, перезрелой девице, уроженке Санса, принесшей в семью неплохое приданое. В апреле 1719 г. умирает отец писателя, и Мариво получает небольшое наследство. Он решает выгодно поместить капитал и покупает акции Государственного банка, во главе которого стоял тогда Ло. В июле 1720 г. этот предприимчивый англичанин окончательно запутывается в делах и бежит за границу, а держатели акций теряют все свои сбережения. Потерял свое состояние и Мариво. Отныне участь его была решена - из праздного посетителя великосветских литературных салонов, из любителя и дилетанта ему пришлось стать писателем профессионалом. Он был уже автором нескольких романов и журнальных очерков, первый успех его пьес на сцене окончательно решил дело в пользу театра.
Теперь в течение двух десятилетий единственные биографические материалы, которыми мы располагаем, - это сообщения о выходе новых книг Мариво, королевские разрешения на их издание, даты театральных премьер, журнальные рецензии. Писатель работает увлеченно и неутомимо. Каждый год он пишет по одной две пьесы, издает журналы, работает над романами. Его друзья несколько раз пытались провести Мариво в Академию, но в этой цитадели классицизма у писателя было больше врагов, чем доброжелателей. Однако в 1742 г. старания г-жи де Тансен и Фонтенеля увенчались успехом: Мариво оказался избранным единогласно и занял кресло третьестепенного литератора аббата Уттевиля.
Избрание в Академию является как бы рубежом в жизни и творчестве Мариво. Активность его резко снижается. Выхлопотанный друзьями небольшой королевский пенсион обеспечивал писателю очень скромный, но надежный достаток. Мариво старательно посещал скучнейшие "сеансы" в Академии - за это академикам полагалось небольшое вознаграждение [12].
Последние годы жизни Мариво прошли почти в нужде и в полном одиночестве. Один за другим умирают близкие друзья - г-жа де Тансен, Фонтенель, с другими слабеют дружеские связи. В литературу, в общественную жизнь приходят новые люди - энциклопедисты, и Мариво с его тонким анализом человеческой психики несколько отходит на задний план, хотя его продолжают и издавать, и читать.
Одинокая старость писателя очень поэтично и взволнованно описана М. Ж. Дюрри, разыскавшей и последнее жилье Мариво - и немногие свидетельства о его последних днях. Умер писатель 12 февраля 1763 г., оставив лишь стопку книг, старую мебель, да небольшую сумму денег, которая целиком пошла на оплату аптекаря и могильщиков. За его гробом шло лишь несколько соседей. Журналы и газеты той поры не потрудились сообщить о его кончине. Могила Мариво затерялась [13].

3

Начал писать Мариво в провинции и начал с подражания модным галантно авантюрным романам так называемого "прециозного" направления. Эти первые опыты встретили горячее сочувствие в кружке г-жи де Ламбер. В эти годы вновь возник старый "спор о древних и новых авторах", начатый еще в прошлом веке Шарлем Перро и Буало, и салон маркизы де Ламбер сгруппировал вокруг себя основных сторонников "новых" во главе с Фонтенелем и Ударом де Ла Моттом. Борясь с эпигонами классицизма, друзья Мариво в известной мере пытались опереться на традиции галантно прециозного направления в литературе, характеризующееся изысканностью языка, усложненностью сюжета, повышенным интересом к любовным переживаниям героев. Мариво использовал эти традиции по своему. Он отвергал слепое преклонение сторонников классицизма перед античностью; в прециозных романах его привлекали необузданность фантазии, неожиданные повороты в развитии сюжета, элементы психологических характеристик героев, языковая утонченность.
Но уже в своем раннем творчестве, то есть в произведениях, созданных до 1720 г., Мариво очень скоро избавился от безжизненных прециозных штампов, прокладывая себе дорогу к естественности, к реализму, но не к приземленному реализму ряда плутовских романов прошлого века, а к реалистически правдивому раскрытию изменчивой и противоречивой человеческой психики.
К раннему творчеству Мариво относятся три его больших романа, написанные, очевидно, частично еще в провинции, - "Удивительные действия взаимного влечения" ("Les Effets surprenants de la Sympathie"), "Фарзамон, или Новые романические безумства" ("Pharsamon, ou les Nouvelles Folies romanesques") и "Телемак наизнанку ("Télémaque travesti"), повесть "Карета, застрявшая в грязи" ("La Voiture embourbée"), пародийная поэма "Илиада наизнанку" ("L'Iliade travestie") и ряд очерков и эссе, печатавшихся во "Французском Меркурии".
Сюжет и стиль "Удивительных действий взаимного влечения" подсказан писателю нескончаемыми галантно авантюрными повествованиями Ла Кальпренеда, Гомбервиля и мадемуазель де Скюдери. Композиция романа крайне сложна, она как бы подобна русским матрешкам: в основное повествование вклиниваются вставные новеллы, внутри которых оказываются новые вставные истории. Действительно, героиня, рассказывая Кларисе свою жизнь, подключает к ней рассказ своего отца, который в свою очередь приводит историю Пармениды и ее родителей, куда вклинивается рассказ о приключениях некоего Мервиля. Да и основные сюжетные линии достаточно запутаны: Клариса страстно любит Клоранта, но тот не любит ее, он влюблен в Калисту, но судьба мешает счастью влюбленных; Клариса любима Тюркаменом, но бежит этой любви… и так далее. Основные сюжетные линии все время переплетаются с второстепенными, побочные сюжеты часто уводят повествование в сторону, занимая порой многие десятки страниц [14]. Как заметил Марсель Арлан, пересказать содержание книги труднее, чем переписать весь роман от начала и до конца.
Но, возрождая жанр галантно авантюрного романа, Мариво слегка иронизировал над его условностью и манерностью. Это особенно заметно в написанной уже в Париже повести "Карета, застрявшая в грязи" (вышла из печати в январе 1714 г., до появления второго тома "Удивительных действий взаимного влечения"). В этом произведении Мариво обратился к новому для него жанру, точнее говоря, сразу к трем новым жанрам, ибо в повести есть элементы и романа путешествия, и романа реально бытового, и волшебной сказки. В первой части книги, развивая традиции Скаррона с его "Комическим романом", Мариво рисует целую галерею забавных провинциальных типов - мелкопоместного дворянина, парижского щеголя, помещицы средней руки, ее молоденькой дочки, помешанной на романтических любовных историях, сельского кюре, его простоватого племянника, хозяйки постоялого двора, кучера, почтальона. Все они выписаны выпукло и сочно. Поломка застрявшей в грязи почтовой кареты собрала их в придорожной харчевне. Чтобы скоротать время, путники рассказывают увлекательные истории. Точнее говоря, одну историю - о приключениях "знаменитого Амандора и неустрашимой и прекрасной Ариобарсаны" (эти истории и составляют вторую часть повести). Рассказывают по очереди все собравшиеся, продолжая повествование с того места, где остановился предшественник. Приключения невероятные и таинственные следуют одно за другим, сюжет все более усложняется и запутывается, пока пришедший работник не объявляет, что карета починена и все могут снова тронуться в путь.
В это же время Мариво завершает еще один роман, начатый в провинции. Его "Фарзамон" написан под сильным влиянием Сервантеса и Сореля. На первом плане здесь - опять причуды любви. Перед читателем проходит история двух влюбленных пар - Фарзамона и Сидализы и их слуг Клитона и Фатимы. Обстановка романа довольно условна, но в ней проглядывают отдельные приметы центральных французских провинций (Лимузена, Оверни, Бурбонне), знакомых писателю с детства. Действие развертывается среди провинциального дворянства и зажиточной сельской буржуазии. Правдиво и подробно описана обстановка замков и помещичьих усадеб, сельские праздники, охота, любительские спектакли. Главный герой - Фарзамон - мечтает о рыцарских приключениях и о возвышенной любви. Его возлюбленная Сидализа, как и он, начиталась всяких авантюрных книг и бредит романтическими похождениями. Клитон и Фатима на свой лад подражают возвышенным чувствам своих хозяев. Но реальная жизнь все время обрушивает ушаты холодной воды на разгоряченные головы героев.
В этом произведении намечается типичное для Мариво слияние двух противоположных жанров: галантные приключения развертываются на бытовом, нарочито сниженном, приземленном фоне. Тем самым происходит травестия, выворачивание наизнанку галантно авантюрного жанра, превращение его в бурлеск. Но это превращение в лучших книгах Мариво не идет до конца; писатель как бы облагораживает, поднимает "комический" роман, не уничтожая его реально бытовой основы и точных социальных характеристик, он наполняет его атмосферой высоких чувств и больших страстей, идя к созданию романа реально психологического.
Важная веха на этом пути - роман Мариво "Телемак наизнанку" [15]. Создание этого романа в известной мере связано с продолжавшимся "спором о новых и древних": в "Телемаке" Мариво слегка пародировал и античные сказания о странствиях сына Одиссея, и знаменитый роман Фенелона, напечатанный в 1699 г. и очень популярный в течение всего XVIII в. Но книга Мариво шире этих чисто пародийных задач. Как легендарный Телемак со своим воспитателем Ментором, герой романа Мариво юноша Бридерон, начитавшись всяких рыцарских историй, отправляется со своим дядей, таким же сумасбродом, как и он сам, на поиски не вернувшегося с войны отца. Но путешествуют они не по древнему Средиземноморью, а по современной писателю Франции. Странники на проселочных дорогах, постояльцы деревенских таверн, ремесленники, торговцы, солдаты, сельские кюре, дворяне землевладельцы, королевские чиновники - все они пестрой толпой проходят перед читателем. Бридерона и его спутника ждет мало романтических приключений: они по знают и голод и холод, сталкиваются с воровской шайкой, обобравшей их до нитки, попадают в острог по обвинению в бродяжничестве. И все это они сносят с неистребимым крестьянским долготерпением и добродушным юмором. В своих странствиях Бридерон вынужден сменить немало профессий - ему приходится стать и слугой, и уличным певцом, и мелким торговцем разносчиком. Все эти мотивы сближают роман с повестью "Карета, застрявшая в грязи" - в нем также есть мастерски сделанные зарисовки 'провинциального быта. Но этот бытовой, нравоописательный план книги не существует сам по себе, он складывается в достаточно широкую социальную картину жизни французской провинции. Не в стиле прециозных буколик, а реалистически правдиво и неприкрашенно изображена в романе жизнь простого народа, его полное трагической борьбы с нищетой безрадостное существование. Описывает Мариво и волну религиозных гонений, обрушившихся на страну после отмены Нантского эдикта (1685), и войну с "фанатиками" - жестокое подавление народного возмущения, вошедшего в историю под названием "восстания камизаров" (1702-1704). Однако, описывая большие беды народа и маленькие бедствия своих героев, Мариво был далек от трагического пафоса и гневных инвектив. Все у него скрашивалось мягким юмором, несколько ироническим отношением к изображаемому как самого автора, так и его героев.
В 1717-1719 гг. Мариво, занятый семейными делами, пишет значительно меньше, главным образом в журналах. Из его произведений этих лет выделяются "Письма о жителях Парижа ("Lettres sur les Habitants de Paris"), печатавшиеся во "Французском Меркурии" с перерывами с августа 1717 по июнь 1718 гг. Эти "Письма" интересны не только меткими зарисовками парижского быта и нравов, но глубоким анализом социальной психологии. Для Мариво Париж - это "средоточие добродетелей и пороков, это место, где злые проявляют несправедливость, где совершаются их дурные дела" [16]. Так могли бы сказать Марианна или Жакоб, герои лучших романов Мариво "Жизнь Марианны" и "Удачливый крестьянин". Далее писатель говорит об отталкивающем сброде, вечно наполняющем парижские улицы, с одинаковым любопытством наблюдающем и за выступлением бродячих актеров, и за дракой, и за публичной казнью. Но скоро Мариво оставляет обитателей городского дна и принимается за почтенных буржуа. "Когда в его манерах мы обнаруживаем благородство, - замечает писатель, - это всегда обезьянничанье; когда проявляется низость - это говорит его природа; он благороден из подражания и подл по натуре" [17] . Мариво отмечает раздирающее каждого буржуа противоречие - из жадности он готов преступить любые законы морали, в то же время он снедаем повышенной богобоязнью. Однако жажда наживы одерживает верх, и буржуа постоянно и охотно идет на сделку с совестью. С горечью отмечает Мариво, что лицемерная мораль буржуа портит нравы всего общества. Все начинает продаваться и покупаться - честь, совесть, убеждения. Благородные дамы, кичащиеся многовековым дворянством, с радостью берут в любовники разбогатевших выскочек. Люди, наделенные умом, растрачивают его на каламбуры или изображают из себя ложную значительность. Особенно достается от Мариво лицемерным женщинам, святошам, гордящимся своей добродетелью, когда они оказываются надежно застрахованными от пороков своим преклонным возрастом. "Когда я вижу святые души, - пишет Мариво, - я не могу не сравнить их с теми солдатами, которые из за многочисленных ран попали в инвалиды. Раны наших женщин - это возраст и утрата былого очарования. Тогда - прощай свет! Хорошенькое призвание! Их одежда, походка, речь, все их повадки - все благочестиво, даже в сердце их прокрадывается страстишка совершать благочестивые поступки; они любят свое дело… Можно содрогаться, не испытывая никакого страдания, у подножия алтаря, можно проливать слезы, но источником их будет не любовь к Богу, но ревнивое подражание этой любви" [18]. Эти мысли Мариво повторит затем в "Жизни Марианны" и особенно настойчиво - в "Удачливом крестьянине".
Интересны также печатавшиеся в "Меркурии" (ноябрь 1719 - апрель 1720) "Письма, содержащие одно приключение" ("Lettres contenant une aventure"). Произведение это нельзя назвать ни очерком нравов, ни повестью, ни новеллой. Правильнее было бы говорить об "этюде человеческого сердца", образцы которых мы найдем затем и в романах Мариво 30 х годов, и в его комедиографии. Сюжет этюда несложен: автор писем рассказывает своему адресату о случайно подслушанных им откровенных разговорах двух дам, как и он, гостящих в чьем то загородном имении. Разговоры эти - конечно о любви. Собеседницы, поверяя друг другу свои сердечные тайны, как бы создают подлинную "анатомию" любви, не столько вскрывая внутреннюю логику последней, сколько обнаруживая ее внезапные повороты. В "Письмах" было дано и название этим сердечным недугам, было найдено слово, которое не только скоро войдет в заголовок двух комедий Мариво, но и станет ключом почти ко всей его драматургии и поздним романам. Одна из собеседниц восклицает: "Ну и сюрпризы преподносит нам любовь!" [19]. "Сюрпризы" или "нечаянности" любви, пути и перепутья человеческого сердца - это станет основной темой всего зрелого творчества Мариво. От "Писем, содержащих одно приключение" - один шаг к россыпи знаменитых комедий писателя и к его лучшим романам - "Жизни Марианны" и "Удачливому крестьянину".
20 е годы - время первых театральных триумфов Мариво и не менее шумных провалов. Писатель создает в эти годы 15 пьес; лишь четыре из них он отдает во Французскую Комедию, остальные ставят итальянцы. Позволим себе здесь не останавливаться подробно на драматургии Мариво, что было уже однажды нами сделано [20], обратимся к некоторым другим его произведениям 20 х годов.
Развитие просветительского движения вызвало появление нового литературного жанра - морально нравоописательного очерка, который, по крайней мере в Англии, где этот жанр зародился, предшествует становлению реалистического романа. Эти очерки собирались в особых периодических изданиях, своеобразных "журналах", в которых присутствовала и хроника, но главное место занимал все таки очерк. Зачинателями этой просветительской журналистики были англичане Джозеф Аддисон и Ричард Стиль [21]. Точную характеристику их журналов находим у А. А. Елистратовой: "В очерке "Болтуна" и "Зрителя" совмещаются, в зародыше, и газетная хроника - "смесь", и фельетон, и публицистический памфлет, и литературно критическая статья, и проповедь, и юмористическая или серьезная новелла, - а все эти еще не вполне развитые, не выкристаллизовавшиеся элементы кое в чем зачастую предвосхищают будущий реалистический роман, с его разнообразием общественных, этических и бытовых интересов и соответственной широтой и свободой построения. Тематика эссеистов просветителей начала XVIII в. крайне разнообразна… Сквозь все это разнообразие тем проступает как основное движущее начало интерес эссеистов просветителей к повседневной жизни их современников" [22].
Переделки, подражания и переводы английских морально нравоописательных журналов очень скоро появляются на континенте. Так, если "Болтун" выходил с апреля 1709 по январь 1711 г., а "Зритель" - с марта 1711 по декабрь 1712 г., то уже в мае 1711 г. голландский литератор Юстус Ван Эффен (1684-1735) издает "Мизантропа" (журнал прекратился в декабре следующего года), а с мая 1718 по апрель 1719 г. им же выпускается журнал "Безделица" ("Bagatelle"). Перевод "Зрителя" Аддисона и Стиля выходит в Амстердаме в 1714-1718 гг. ("Spectateur, ou le Socrate moderne") и получает широкое распространение во Франции.
Несомненно под влиянием этих переводов и подражаний [23] начинает выходить и первый французский "очерковый" журнал "Французский зритель" ("Spectateur François", июль 1721 - октябрь 1724, 25 выпусков). Его единственным автором был Мариво. В отличие от своего английского прототипа, журнал Мариво уже не содержал чисто хроникальных заметок, он весь состоял из очерков - зарисовок нравов, моральных рассуждений, небольших новелл и анекдотов. Большое место уделялось в журнале литературным вопросам: Мариво отвечал на возможную критику [24] своих произведений, высказывал собственную точку зрения на разные литературные стили, обсуждал на страницах журнала его жанр, направление и задачи. В журнале не было деления на рубрики, каждый выпуск представлял собой связный непрерывный текст. Вставные новеллы и анекдоты вводились обычно как иллюстрация какой либо мысли и, почти как правило, - как достоверный "документ": как услышанная от кого нибудь история, как отрывок из частного письма или обнаруженной анонимной рукописи. Так, например, 20 й выпуск начинался следующим образом: "Неизвестный прислал мне несколько дней назад пакет; мой слуга принял его в мое отсутствие. В пакете я нашел рукопись, содержащую жизнеописание этого незнакомца, а также письмо, которое полезно привести здесь целиком, но из которого я процитирую лишь часть. Вот оно" [25]. Далее следовало само "письмо", а затем и "жизнеописание". Но текст его прерывался порой замечаниями Мариво, его рассуждениями. В других случаях, как, например, в "Дневнике испанца, впервые приехавшего в Париж", якобы переведенном из какой то иностранной книги [26], Мариво не доводил повествования до конца, неожиданно переходя к новой теме.
Журналистике Мариво вне всякого сомнения принадлежит значительное место в просветительском движении. Велика ее роль в формировании творческого метода писателя. Значение "Французского зрителя" для кристаллизации творческой манеры Мариво можно, пожалуй, сравнить со стендалевскими дневниками 1801-1819 гг., в которых будущий автор "Красного и черного" отрабатывал приемы психологического анализа.
Журнал Мариво нельзя рассматривать лишь как чисто коммерческое предприятие: он скорее разорял своего автора, чем приносил ему материальное благополучие. Уже во "Французском зрителе", этой интереснейшей творческой лаборатории Мариво, писатель попытался осуществить некоторые свои эстетические принципы, развитые им в дальнейшем и в других "журналах", и в романах. Во "Французском зрителе" можно обнаружить характерные приметы стиля зрелого Мариво - свободу композиции, частое обращение к несобственно прямой речи, обилие морально этических рассуждений, стремление проникнуть в сложный мир человеческих переживаний, порой бессознательных и неясных, поиски новых слов и выражений для передачи этих чувств, семантические сдвиги, усложненный синтаксис и т. д. Все эти новации очень скоро вызвали ожесточенные нападки критики. Так, в "Письме из Лиона", напечатанном в "Меркурии" (июль 1722), о журнале Мариво говорилось: "В нем есть ум, но стиль его во многих местах показался мне слишком тяжелым, мне встретились фразы неясные, которые пришлось перечитать, чтобы уловить их смысл" [27]. В том же духе высказывался и наиболее упорный эстетический противник Мариво аббат Дефонтен [28].
Тем не менее, популярность "Французского зрителя" была достаточно велика: в 1723, 1725, 1727 и 1728 гг. выходили переиздания этого "журнала" отдельной книгой, вскоре же появились подражания и переделки - "Швейцарский зритель" ("Spectateur Suisse", 1723) Дефурно, "Новый французский зритель" ("Nouveau Spectateur François", 1723, 1725-1727) Ю. Ван Эффена, "Неизвестный зритель" (Spectateur inconnu", 1724), "Литературный зритель" ("Spectateur littéraire", 1728), "Зрительница" ("La Spectatrice", 1728) и др.
Прервав издание "Французского зрителя", Мариво в 1727 г. затевает новый журнал. Он назвал его "Неимущим философом" ("Indigent Philosophe"). Точное время выхода этого журнала не установлено, семь его выпусков появились, очевидно, в первой половине 1727 г.
Хотя "Неимущий философ" представляет собой продолжение "Французского зрителя", написан он совсем в ином ключе. Повествование развертывается как свободный монолог рассказчика, именно рассказчика, вымышленного персонажа с выдуманной судьбой и своеобразной жизненной философией, перескакивающего с одного предмета на другой, между которыми порой трудно обнаружить даже отдаленную ассоциативную связь.
В этот "поток сознания" вклинивается беседа рассказчика с молодым человеком, начатая на благотворительном вечере и продолженная в каком то второразрядном кабачке. Молодой человек, типичный представитель парижской богемы, был сыном музыканта, "весьма сведущего в своей профессии и очень большого пьяницы" [29]. Сын унаследовал способности отца, особенно последнее. По его смерти молодой человек пошел было в солдаты, но это ремесло скоро ему наскучило и он дезертировал. После долгих скитаний юноша попадает в дом сельского священника, пожалевшего бездомного горемыку. Прожив некоторое время у кюре, молодой человек обирает своего благодетеля и скрывается. В пути ему встречаются бродячие актеры, и он пристает к их табору. Затем Мариво описывает то, что так хорошо знал: будни театра, споры из за ролей, репетиции, вообще всю жизнь провинциальной актерской труппы, кочующей из города в город по размытым осенними дождями проселкам. Сначала юноша лишь присматривает за лошадьми, зажигает свечи и помогает ставить декорации, но однажды ему везет: заболевает один актер, и он берется исполнить его роль в каком то незамысловатом фарсе. Дебют оказался удачным, и он начинает получать роли в серьезных пьесах.
Но еще до дебюта молодой человек испытал себя в иной роли - дамского угодника и сердцееда. "Вначале, - рассказывает он, - я бегал только за служанками и подбрасывал платочек самым хорошеньким из них; но вскоре наступил черед горничных, и тут уж я начал выбирать. Немало слез было пролито из за моих прекрасных глаз. А я гордился этим, я сдвигал на ухо шляпу, надевал красные чулки и платье (я их брал из реквизита труппы) и выглядел в этом наряде хоть куда; я кружил головы горничным из лучших домов. Я отважился даже строить куры гризеткам, и они не устояли против этого искушения. Я думаю, что и многие богатые горожанки могли бы признаться, что неравнодушны ко мне. Ну а я не так застенчив, как они, и прямо скажу, что неравнодушен вот к этой бутылке; ну-ка, опрокинем" [30].
После первых театральных триумфов его успех у женщин неудержимо растет. Провинциальные дамы ищут его общества и покровительствуют ему, и вскоре на него обращает внимание светская дама, приехавшая из Парижа. "Эта дама из общества стала со мной простой провинциалкой, она любила меня во все тяжкие, но любила, как любят в романах; такая любовь требует вздохов, всякой там изысканности и бесконечного томления" [31]. Не приходится удивляться, что все эти романтические бредни скоро герою наскучили.
К сожалению, Мариво вскоре оборвал пьяные излияния рассказчика. Его история могла бы перерасти в интересный плутовской роман, повествующий о дальнейших похождениях героя. Отметим, что в "Неимущем философе" содержались в зародыше некоторые сюжетные мотивы "Удачливого крестьянина": успех героя у женщин и умелое использование этого успеха, расчетливость и актерство в любви, наконец, мотив случайности, удачи, сопутствующей герою на его жизненном пути, а также постоянный самоанализ и пространные моральные рассуждения рассказчика.
Несомненно удался Мариво речевой портрет героя; писатель прекрасно передает атмосферу непринужденной застольной беседы, когда рассказчик под влиянием выпитого вина делается все более откровенным и циничным, а его речь - все более грубой, шумной и бессвязной.
С большим юмором описывает Мариво жизнь провинциального городка: смешное соперничество местных дам, их преклонение перед всем столичным, их лицемерную добродетель и показное благочестие.
Многие из этих маленьких писательских находок и открытий Мариво вскоре использовал в своих реально психологических романах. Над первым из них - "Жизнью Марианны" - он начал работать, очевидно, как раз в пору выхода "Неимущего философа": уже в 1727 г. парижская издательница вдова Кутелье испрашивала королевское разрешение на печатанье книги (оно было дано 28 апреля следующего года). Можно предположить, что Мариво прекратил издание "журнала", так как решил от очеркового жанра, в "Неимущем философе" непроизвольно превращавшегося в жанр романический, перейти к созданию нового романа. Вполне очевидно, что "Неимущий философ" подготовил и "Жизнь Марианны", и особенно: - "Удачливого крестьянина".
Впрочем, как мы увидим в дальнейшем, в пору работы над романами Мариво не порывает со своей журналистикой, он начинает издавать еще один журнал, причем строит его по типу "Французского зрителя", а не "Неимущего философа". Тем не менее, "Кабинет философа" во многом оказался связанным с романами Мариво.

4

В мае 1734 г. у известного парижского книготорговца и издателя Пьера Про (его маленькая тесная лавка помещалась под аркадами Жеврской набережной, рядом с Ратушей) появилась небольшая книжка - 116 страниц в 12 ую долю листа. Называлась книга "Удачливый крестьянин, или Мемуары г на ***". Летом и осенью неутомимый Пьер Про выпустил еще три части романа; а в апреле 1735 г. - еще одну часть. Книга хорошо расходилась, расторопные голландские издатели - в Гааге и Амстердаме - тут же напечатали свои пиратские контрафакции, и Пьер Про в следующем году тиснул новый тираж.
Критика встретила роман благосклонно [32], у читателей он пользовался исключительной популярностью, часто переиздавался и вскоре был переведен на немецкий, английский, голландский и итальянский языки. В 30 е и 40 е годы появились многочисленные подражания роману [33], а в 1756 г. неизвестный автор напечатал три заключительные части книги.
30 е годы в жизни Мариво - время большого творческого подъема. В эти годы Мариво много работает для театра, создавая лучшие свои пьесы, пишет два больших романа, издает новый "журнал". В 30 е годы публикуются и два больших ранних произведения писателя - романы "Телемак наизнанку" и "Фарзамон". Однако, эта с виду разнообразная продукция обладает определенным единством. И в "Жизни Марианны", и в "Кабинете Философа", и в созданных в конце 20 х и в 30 е годы пьесах, продолжая широко ставить вопросы нравственности и морали, Мариво начинает все теснее связывать их с социальными проблемами. Это значительно раздвигает и тематические рамки творчества писателя.
В "Удачливом крестьянине" Мариво воссоздает широкую картину городской жизни своего времени. В этом отношении "Удачливый крестьянин" очень близок к "Жизни Марианны", к ее второй части, опубликованной за несколько месяцев до первой части "Крестьянина". В первом романе жизнь города, жизнь Парижа показана достаточно многопланово - от великосветского особняка до убогой лавчонки белошвейки. В "Крестьянине" мы опять находим и дворянский особняк, и уютный домик зажиточных буржуазок, и скромное жилье парижских ремесленников. Но главное - их обитателей. И улицы, перекрестки, мосты Парижа. И уличную толпу. Как и "Жизнь Марианны", "Удачливый крестьянин" - исключительно "парижский" роман. В нем перед читателем разворачивается целый калейдоскоп лиц, характеров, типов - слуги, горничные, швейцары, ливрейные лакеи, мелкие торговцы, стряпчие, нотариусы, полицейские, государственные чиновники, домовладельцы, трактирщики, актеры, и актрисы, армейские офицеры, откупщики, светские щеголи, знатные дамы; все они теснятся пестрой толпой в людской, на улице, в приемной министра, в театральном фойе, в великосветских гостиных. В своих картинах парижского повседневья Мариво разрабатывает традиции французского реально бытового романа. Здесь писатель делает значительный шаг вперед по сравнению со своим старшим современником Лесажем, у которого в романах изображалась несколько условная испанская действительность, точнее говоря, французская действительность выступала в "испанском" обличье. Но в то же время в "Удачливом крестьянине" Мариво не повторял фюретьеровских зарисовок быта и нравов парижских буржуа.
В центре романа - один персонаж, одна человеческая судьба. В ней на первый взгляд много общего с судьбой Марианны, героини другого большого романа Мариво, созданного в 30-е годы. И Жакоб и Марианна выросли в провинции, в деревне и в юности попали в Париж, поразивший их своей огромностью и великолепием. Перед ними внезапно открылись все соблазны большого города, подстерегающие их на каждом шагу. Но реагируют они на эти соблазны по разному, причем дело тут не в том, что в одном случае перед нами юная неопытная провинциалочка, а в другом - разбитной крестьянский паренек.
Как и созданный в те же годы роман Прево "Манон Леско", "Удачливый крестьянин" - это книга о порче молодежи. Мариво в этом романе интересовала не проблема душевной стойкости, врожденной чистоты и порядочности, с честью выходящих из всех испытаний (этими качествами наделена Марианна), а наоборот - тот моральный конформизм, без которого невозможно пробиться в жизни.
Действительно, с первых шагов в Париже Жакоб сталкивается с моральной распущенностью и обманом, попадает в общество лицемерное и порочное. Хозяйка молодого человека совершенно открыто заводит любовные интриги, и все в ее доме пронизано атмосферой утонченного распутства. Ее муж, хозяин Жакоба, не удовлетворяется своими светскими любовницами и делает наложницей хорошенькую горничную. Каковы господа, таковы и слуги: служанка Женевьева флиртует с барином, получает от него подарки и в то же время непрочь подцепить молодого красивого Жакоба. Таково аристократическое общество; а что же "честные" буржуа? Уже раньше, в "журналах" и комедиях, Мариво отмечал своекорыстие и ханжество буржуазии. В "Удачливом крестьянине" эта тема получает дальнейшее развитие.
Из дворянского особняка Жакоб попадает в скромный домик зажиточных горожанок - девиц Абер. Все здесь дышит достатком, опрятностью и благочестием. Но эти мир и покой недолговечны, а благочестие лживо. О чем больше заботится духовный наставник аббат Дусен: о спасении вверенных ему душ или о собственном желудке и кошельке? Его слова о смирении оказываются пустой фразой: он чуть ли не кулаками готов защищать свое выгодное местечко от нежданного пришельца. Впрочем, его уроки не приносят желанных плодов - благочестия Абер младшей хватает ненадолго, она очертя голову кидается в объятия смазливого паренька.
Г-жа де Ферваль стоит на общественной лестнице значительно выше, чем девицы Абер. Она богата, принята в свете, где славится строгостью нравов и набожностью. Однако это не мешает ей· назначить Жакобу свидание в укромном домике, а будучи застигнутой там одним знакомым, охотно принимать ухаживания последнего.
Сильными и уверенными мазками создает Мариво картину общества, где все зыбко, где привычные духовные ценности рушатся, феодальные перегородки шатаются, сословия перемешиваются, безродные выскочки скупают дворянские поместья, а их былые владельцы идут на службу к разбогатевшим откупщикам. Мариво находил своих персонажей именно в "переходных" слоях общества - от простого народа - к буржуазии, от буржуазии к дворянству; именно здесь, по его мнению, было больше всего лицемерия, фальши и обмана, разоблачаемых писателем с едким сарказмом. Критицизм Мариво в "Удачливом крестьянине" значительно сильнее, чем в самых острых его комедиях, чем даже в "Жизни Марианны" (где хорошее и дурное тщательно сбалансировано).
Столь любимый Мариво мотив переодевания, травестии (сколько комедий построено на нем!) приобретает в этом романе особый, обобщающий смысл. Жакоб, так много думающий и говорящий об одежде, - это не только верно подмеченный бытовой и психологический штрих. Одежда, которую легко снять и заменить другой, становится в книге всеобъемлющим символом, одинаково приложимым как к отдельному, частному человеку, так и ко всему обществу.
Но в обществе, с такой реалистической прозорливостью описанном Мариво, герои меняют не только камзолы и шляпы. Жизнь требует от них сменить взгляды и убеждения, "сменить" характеры. Как это общество уродует человеческие души, и рассказывается в книге. Это - основная тема романа.
Попытки героя противопоставить этому обществу какие то свои, народные понятия о чести и долге - это лишь первая реакция чистой, неиспорченной души. В дальнейшем таких благородных порывов будет все меньше и меньше. На первых порах Жакоб совершенно искренне увлекся Женевьевой, поэтому то ее расчетливость и аморальность вызвали в нем столь сильный протест, преподав, вместе с тем, наглядный жизненный урок. Очень скоро герой становится менее щепетильным и гордым. Впрочем, когда он с гневом отказывался взять в жены любовницу своего хозяина, не было ли здесь, кроме чувства оскорбленной чести, также и желания подороже себя продать?
Нехитрую науку выбиться в люди Жакоб постигает очень быстро, забывая о своих былых благородных движениях души. Чем, как не откровенной сделкой, выглядит его женитьба на перезрелой старой деве мадемуазель Абер? Он вскоре начинает делать все то, чему еще недавно удивлялся и что с негодованием отвергал. Разыгрывая роль счастливого жениха, он подумывает об интрижке с юной Агатой, а едва отпраздновав свадьбу, вступает в связь с г-жой де Ферваль.
Хотя герой идет от одного любовного приключения к другому, он не знает подлинной любви, способной на бескорыстное самопожертвование. Кроме желания выбиться в люди, другое чувство, владеющее им - это тщеславие. Оно заставляет Жакоба идти на свидание с пожилой дамой, нацеплять дворянскую шпагу, появляться в светских гостиных. Перед тщеславием в душе юноши отступает на задний план даже жажда обогащения. Впрочем, Мариво очень верно показывает, как это друг с другом связано.
Тщеславен и алчен не один Жакоб. Он просто живет по законам своего общества, погрязшего в наживе и погоне за звучными титулами. Мариво точно подметил охватившее все социальные круги стремление к обогащению, эту своеобразную травестию, когда богатство идет впереди "благородства", в конце концов не только уравниваясь с ним, но и становясь единственным критерием оценки человека. Денежные отношения, "материальный интерес" начинают играть решающую роль в жизни общества, и перед ними отступают на задний план и представления о благородстве по рождению, и установленные веками обычаи и нравы. В этом неустойчивом, постоянно меняющееся обществе непрерывной перелицовке подвергаются моральные нормы. Писателя особенно отталкивали именно эти травестии. Отсюда - столь большое место, уделенное в романе разоблачению ханжей и лицемеров, все разновидности которых - от степенных аббатов до экзальтированных старых дев - проходят перед читателем.
Таким образом, в центре романа оказывается характерная для просветительской прозы проблема "человек и общество". Но не только она. В этой порочной среде, в которую попал Жакоб и законы которой так легко постиг, не все продажно и лживо. Светским ханжам, ловким выскочкам, бездушным вершителям чужих судеб противостоит в романе обаятельный образ госпожи д'Орвиль с ее печальной судьбой. Она не искала легкого пути в жизни, она руководствовалась не холодным расчетом, а порывом сердца. Она отказала богатому мужлану, выбрав в спутники жизни человека бедного и к жизненной борьбе не приспособленного. И в обществе, где деньги и связи начинают играть решающую роль, ее ждет положение жалкой просительницы.
Привлекательные черты г-жи д'Орвиль пробуждают и в Жакобе благородство и великодушие: юноша на приеме у г-на Фекура отказывается от выгодного места, ибо тем самым он должен был бы лишить заработка бедного, больного человека, а идя к г-же д'Орвиль с визитом, он смело вступает в бой с тремя негодяями, преследующими раненного ими незнакомца.
Мариво, впрочем, предлагает сразу несколько объяснений поведения героя: как было Жакобу не отказаться от места, когда его молили об этом прекрасные глаза г-жи д'Орвиль, как было не выхватить шпагу, когда он только искал случая похвастаться ею. Писатель не разоблачает своего героя и не идеализирует его, он лишь обнажает перед читателем скрытые мотивы его поступков.
Тем самым в романе возникает новая проблема: "человек перед лицом своего собственного "я". И в этом - основное достижение Мариво романиста, определившее и форму книги, и выбор ее героя.
Писатель наделяет Жакоба тонкой и чувствительной душой, склонностью к самоанализу, острой наблюдательностью и впечатлительностью; он скрупулезно фиксирует самые мимолетные его чувства, не боясь излишних подробностей и деталей.
Мариво выбрал для "Удачливого крестьянина" (как и для "Жизни Марианны") очень распространенную в XVIII в. форму мемуаров. Роман представляет собой как бы воспоминания героя, его рассказ о своей жизни, своеобразные "поиски утраченного времени". Форма мемуаров создавала не только иллюзию достоверности, но и придавала повествованию теплоту задушевной человеческой исповеди. (Не случайно, как мемуары, строились и плутовские романы тех лет, например, книги Лесажа, и первые опыты в области романа психологического и нравоописательного, например, книга Антуана Гамильтона). Но Мариво вносит в жанр романа воспоминания немало нового, расшатывая его и по сути дела создавая новый тип повествовательного произведения.
В обоих романах писателя не только люди, события, предметы увидены глазами центрального персонажа. Сами герои постоянно судят себя, шестнадцатилетнюю неопытную девушку или девятнадцатилетнего крестьянского сынка, с высоты своего жизненного опыта: мысли и поступки простушки Марианны фиксируются "графиней де ***", а поведение Жакоба оценивается разбогатевшим финансистом, немало повидавшим в жизни. Этот прием один из современных литературоведов остроумно назвал "структурой двойного регистра" [34]: перед нами движется, страдает, радуется и печалится молодой наивный крестьянин, мы слышим его смех, видим его слезы, и в то же время это взрослый опытный мужчина рассказывает о своей молодости, о своих былых радостях и горестях. Причем оба эти "регистра" поминутно сменяют друг друга, в конце концов начиная звучать одновременно.
Но Мариво идет еще дальше: на страницах книги он подвергает анализу сам творческий процесс ее создания. Отсюда - частые обращения к читателю, который таким образом оказывается если не участником, то свидетелем не только описываемых в романе событий, но и самого творчества. Отсюда - рассуждения о том, чего ждут читатели от той или иной книги, о стиле, о правдоподобии и правде в литературе. Отсюда, наконец, - настойчивое подчеркивание, что это, собственно, не роман, а правдивая исповедь человеческого сердца, рождающаяся у нас на глазах.
Рассказывает о своей жизни выходец из самой гущи народа, простолюдин, крестьянин. В описываемых им событиях немало "низкого", бытового, приземленного. Но эта нарочитая сниженность была очень далека от изображаемой в плутовских романах жизни общественного "дна". Часто обращаясь к незначительным бытовым деталям, к предметам заведомо "низменным", писатель добивается полной иллюзии реальности, исключительной достоверности изображаемого. Причем степень этой достоверности у Мариво выше, чем у представителей реально бытового, так называемого "бурлескного" романа XVII в. (Сорель, Скаррон, Марешаль), у которых жизненная "грязь" была подчас гротескно сконденсирована, сгущена, пропорции изображаемого были сознательно смещены, сдвинуты. Мир высоких чувств героев Мариво, героев самого простого происхождения, не контрастирует с этими четко очерченными картинами обыденной жизни. Низкие бытовые детали не принижают героев, а тонкость и глубина их переживаний не разрушает воссозданной писателем правды жизни. Более того, этот мир высоких чувств призван опоэтизировать "низкий" мир городского повседневья, правдивые зарисовки которого не заслоняют в книгах Мариво их героев, а лишь придают их душевным порывам большую жизненность и достоверность.
В отличие от Лесажа, который стремился увидеть подлое, лакейское в каждом человеке, Мариво находит благородство, глубокий и сложный внутренний мир в простом крестьянине, едва выучившемся грамоте и недавно попавшем в Париж.
За несколько лет до "Удачливого крестьянина" Мариво создал свою самую популярную комедию "Игра любви и случая". В основу ее сюжета положен широко распространенный в литературе мотив переодевания. Героиня пьесы Сильвия, желая лучше присмотреться к своему жениху Доранту, меняется платьем, именем, положением со своей служанкой Лизеттой, смело берущейся исполнить роль госпожи. Но Дорант также хочет получше узнать свою невесту и обменивается одеждой с Арлекином. Таким образом, после этого двойного переодевания каждый из четырех молодых людей принимает своего партнера не за того, кем он является на самом деле. В костюме горничной Сильвия вдруг начинает испытывать непреодолимое влечение к "слуге", а переодетый Арлекин не прочь поухаживать за "барышней". И Дорант и Сильвия, отдаваясь своему чувству, должны пренебречь своим мнимым сословным неравенством - ведь Сильвия думает, что любит лакея, а Дорант уверен, что ухаживает за служанкой. Развязка комедии восстанавливает нарушившийся было порядок вещей: подлинная Сильвия выходит за Доранта, а его слуга Арлекин получает Лизетту. Мариво как бы хочет сказать, что происхождения нельзя скрыть никакими ухищрениями и переодеваниями, и "игра случая" не в том, что Сильвия и Дорант думают, что полюбили вопреки своей воле людей чуждого им круга, а в том, что оба они лишь случайно предстают друг перед другом не в своем повседневном обличье.
Как бы возвращаясь к этой теме, Мариво в "Жизни Марианны" заставляет свою героиню стать невольной участницей подобной травестии. Правда, ситуация в романе далека от веселого театрального маскарада. Происхождение Марианны окутано романтической тайной; она - безродный найденыш, подобранный на большой дороге. Но подобрана она была в богатой карете, на которую напали грабители, перебившие всех ее спутников. На Марианне было дорогое, изящное детское платьице, и нет никакого сомнения, что героиня происхождения самого благородного, что и должно открыться в конце повествования. Впрочем, тайна происхождения Марианны является лишь чисто внешним двигателем сюжета, весь интерес сосредоточен на ее характере, на ее любовных переживаниях.
Иное дело - Жакоб. В его происхождении нет ничего загадочного; он сын состоятельного крестьянина из Шампани, арендатора небольшого виноградника. Он приезжает в Париж с винным обозом, решает остаться здесь, попытать счастья, выйти в люди. Ему не надо бороться за восстановление своих прав (как Марианне), он даже в известной мере гордится своим простым происхождением. Им движет твердое желание пробиться, сделать карьеру, подняться по социальной лестнице. Поэтому основное действие книги сосредоточивается не вокруг его любовных переживаний, а вокруг жизненных успехов Жакоба, вокруг воспитания его характера. Поэтому в "Удачливом крестьянине" по сути дела перелицовывается основная идея "Жизни Марианны", опровергается мысль о том, что благородства происхождения нельзя скрыть никаким маскарадом. В романе о Жакобе Мариво был более радикален, чем в книге о Марианне, и это приближает писателя к представителям раннего этапа французского просветительства. Жакобу не чуждо стремление, идя в гору, поскорее начать казаться "благородным", он искренне рад красивому халату, новому камзолу и дворянской шпаге, по детски счастлив, что его принимают за дворянина и гордится им самим придуманной совсем "дворянской" фамилией "Ля Валле". И та легкость, с какой герой романа принимает личину "благородного", подчеркивает иллюзорность и условность всякого благородства по рождению вообще.
Жакоб не может опереться ни на звучный титул, ни на убедительное красноречие тугого кошелька. Сложностям жизни он способен противопоставить лишь свои личные качества - обаяние, находчивость, ловкость, наконец, интуицию. Это предопределило и такую важную черту в характере героя, как его активность. Жакоб все время действует, он прикидывает, рассчитывает, сам увлекается игрой, настолько входит в роль, что начинает действительно переживать все те чувства, которые хочет показать. Он внимателен и наблюдателен, анализируя характеры окружающих, чтобы вернее нанести удар; иногда он идет на риск, порой ошибается и снова неутомимо начинает строить здание своего благополучия. Случай в его жизни играет, на первый взгляд, весьма большую роль: он случайно знакомится с мадемуазель Абер, случайно оказывается около дома, где только что совершено убийство, случайно становится спасителем молодого аристократа. Но в этой цепи случайностей есть определенная закономерность: Жакоб удачлив потому, что всегда инстинктивно находит верное решение, потому, что всегда умеет воспользоваться случаем, извлечь из него пользу.
Но это не значит, что герой как бы плывет по течению, полностью принимая навязываемые ему аморальные законы жизни. Сначала Жакоб готов следовать им, этим законам, что оборачивается для него моральным падением, крахом. "Судите сами, - восклицает он, - какую школу изнеженности, сладострастия, порока и, следовательно, умения любить я прошел в эти два дня. Ибо чем мы испорченней, тем утонченней. Я закружился в вихре тщеславия". Но затем наступает отрезвление. От эпизода к эпизоду, от приключения к приключению происходит как бы "воспитание чувств" Жакоба, начинающего все более осознавать себя, как творца своей собственной судьбы, начинающего обретать утраченное было человеческое достоинство. И в этом ему помогает его народная, крестьянская закваска, воспринятые от дедов и прадедов упорство и терпение, гордость и самолюбие, крестьянское чувство чести.
Что ждало Жакоба, женись он на Женевьеве? Обычная в те годы карьера лакея, становящегося последовательно дворецким, управляющим в имении барина, наконец, может быть, чиновником финансового ведомства. Нашему герою этот путь кажется унизительным. Он хочет большего, ибо ценит себя достаточно высоко.
В моменты самых низких падений Жакоба автор находит в своем герое не утраченные совершенно высокие душевные качества, помогающие ему в этом бесчестном обществе выбрать по возможности правильный, честный путь. Он выбирает его часто не благодаря обдумыванию и расчету, а инстинктивно. Жакоб приходит к выводу, что мы действуем "под влиянием безотчетных ощущений, которые появляются неведомо откуда, руководят нами, а мы о них и не задумываемся". Причем интуиция может подсказать человеку и честное и бесчестное решение. Но писатель верит в доброе, здоровое начало в своем герое. Осуждая аморальность аристократии и эгоистический практицизм буржуазии, он открывает психологические глубины в простом крестьянине, показывает, как тот вынужден идти на моральный конформизм - но не для того, чтобы окончательно потерять себя, утратить свое лицо, а для того, чтобы, пройдя эту суровую школу жизни, вновь обрести его. И этот процесс показан в романе с невиданной для литературы того времени убедительностью и широтой. В конце книги перед нами уже совсем новый Жакоб - не наивный и простодушный крестьянский парень, а мужчина, научившийся читать в сердцах и прежде всего в своем собственном. Возмужание, воспитание Жакоба совершилось.
Крестьянин, плебей, испытавший на себе всю вопиющую несправедливость общественного устройства, герой Мариво не одинок во французской литературе предреволюционных десятилетий. Завершается эволюция этого персонажа образом Фигаро из "Трилогии" Бомарше. Однако герой Мариво бесконечно далек от героя "Севильского цирюльника" и "Безумного дня", как ни напрашивается их сопоставление. Несмотря на прирожденную ловкость, находчивость, ум, несмотря на мелкие победы над графом Альмавивой, Фигаро остается на нижней ступеньке социальной лестницы, остается слугой, плебеем. Поэтому его конфликт с обществом заострен и непримирим, что сделало из произведения Бомарше подлинную "революцию в действии".
Герой Мариво иной; он ищет обходные пути и лазейки, он не находит в себе сил штурмовать неодолимые сословные рубежи. Да и по темпераменту, по уму Фигаро и Жакоб - разные. Один из них искушен, другой - удачлив, отсюда - скепсис и пессимизм одного, вера в свою счастливую звезду - другого. Поэтому удачливый крестьянин Жакоб и неудачливый цирюльник Фигаро, олицетворяя собой разные слои общества - разные и по их месту и по их социальной судьбе, - принадлежат к различным литературным типам [35].
Большинство исследователей, писавших об "Удачливом крестьянине", стремились осмыслить причины незавершенности книги. Ж. Флёри объяснял это особенностями творческого метода Мариво: "Привычка мелочно всматриваться в подробности, рассматривать вблизи, сделала его близоруким [···]· Эта привычка наблюдать мелочи объясняет, почему Мариво оставил свои романы неоконченными. Пока ему приходилось заниматься тонко подмеченными фактами индивидуальной жизни, пока ему требовалось рисовать рождающиеся чувства, непоследовательные в своем развитии, он с удовольствием отдавался творчеству; но перед лицом серьезных событий, где кокетливая наблюдательность уже не решает вопроса, где надо было решительно перейти к драме или высокой комедии, он отступал" [36]. Приблизительно ту же точку зрения высказал и Лев Лунц в своей интересной статье "Мариводаж". Говоря о романах писателя, Л. Лунц замечает, что в них Мариво "не может окончательно свести концы с концами. И вот здесь то и кроется причина странной судьбы его романов, причина, выведенная не из биографии, а из чисто формального рассмотрения характерных черт таланта Мариво. Многие черты эти блестяще развернулись в прозе, положив основание целым литературным течениям. Но таланту Мариво не хватало одной особенности, необходимой для романиста XVIII в. - сюжетной фантазии, искусства запутать увлекательную интригу. Его областью была короткая комедия, а в прозе ее должна была бы заменить небольшая повесть, новелла. Но первая половина XVIII в. не только не признавала такой повести, но требовала от романа не меньше десятка томов. И Мариво, приступив к выпуску таких романов, не рассчитал своих сил. "Мариводаж", с блеском искупивший отсутствие сюжета в пьесах, оказался бессильным восполнить этот недостаток в романах, даже с помощью психологии и искусной портретной живописи" [37].
Прежде чем возражать Ж. Флёри или Л. Лунцу, обратимся к анонимному завершению романа Мариво, изданному в Голландии в 1756 г. Отметим сразу же, что это подложное окончание книги появилось спустя два десятилетия после выхода романа, тогда как первое апокрифическое окончание "Жизни Марианны" было напечатано через год после выхода восьмой ее части, а второе - три года спустя после прекращения работы Мариво над своим произведением. Контраст разителен. И это в то время, как "Удачливый крестьянин" непрерывно переиздавался и переводился на другие языки. Можно предположить, что современники писателя не ощущали незаконченности книги. Апокрифическое продолжение 1756 г. было вызвано, таким образом, не читательским нетерпением поскорее узнать продолжение истории Жакоба, а чисто коммерческими соображениями. Отметим также, что при жизни Мариво парижские издатели продолжали печатать роман без этого окончания и лишь с 1764 г. стали включать три апокрифические части в свои издания.
Анонимный продолжатель книги Мариво подошел к своему делу очень старательно. Он стремился завершить все намеченные писателем сюжетные линии и заставить выстрелить все "ружья". В этом окончании не было ничего, что противоречило бы замыслу Мариво. Однако почему то писателю оно не потребовалось. Все объясняется жанровыми особенностями "Удачливого крестьянина". По теме книга кое в чем близка к плутовскому роману, но Жакоб с его тонко чувствующей душой, с его вниманием к вопросам морали не был традиционным "пикаро". Много в произведении Мариво черт бытового, нравоописательного романа, но в центре книги - лишь один персонаж, что было не характерно для данного жанра. Хотя в "Удачливом крестьянине" довольно остро ставились моральные проблемы, книга не была чисто моралистическим произведением: в ней нет "морали", нет наказания зла и торжества добра в конце.
Мариво создавал повествование нового типа, в центре которого были не картины нравов, не увлекательные приключения, а человеческий характер, показанный в его формировании и развитии. Поэтому композиция романа по своему продуманна и стройна. "Удачливый крестьянин" распадается на серию эпизодов, часто решенных как драматические сцены, но они не нанизаны на одну нить, а тесно связаны друг с другом, порой переплетаясь, так что один эпизод иногда обрамляет другой. К пятой части основные сюжетные линии романа получают завершение: Жакоб, преодолевая большие препятствия, женится на мадемуазель Абер, его связь с г-жой де Ферваль заканчивается скандальной сценой в уединенном домике для свиданий; г-н Фекур отказывается помогать упрямому юноше; наконец, происходит событие, которое собственно решает дальнейшую судьбу героя - Жакоб случайно оказывается спасителем молодого аристократа графа д'Орсана.
В построении "Удачливого крестьянина" можно обнаружить элементы кольцевой композиции. На первых страницах книги мы находим Жакоба в богатом дворянском особняке в роли простого слуги. Затем следует серия приключений, в результате которых герой поднимается все выше и выше по общественной лестнице. И наконец в конце романа Жакоб снова в роскошном особняке, но уже не как слуга, а как равный, как дорогой гость графа д'Орсана. Итак, круг замкнулся, герой выбился в люди, остались, собственно, одни детали - подыскать ему доходное место, ввести в высшее общество. Но все это теперь не составит труда, коль скоро у Жакоба появился такой всесильный покровитель.
Поэтому, думается, исследователи, пишущие о незавершенности "Удачливого крестьянина", подходят к роману с чуждыми ему критериями. Мелкие детали и "кокетливые" наблюдения не мешали писателю видеть в жизни подлинные большие конфликты, не заслоняли от него значительных проблем. Неверно, что Мариво был лишен "сюжетной фантазии" умения строить увлекательную интригу, неверно, что проза XVIII в. не знала жанра небольшого романа. Но действительно книги писателя были явлением для своего времени новым.
Но очень скоро стали появляться не только прямые подражания им (как например, книги де Муи или Батайля), но и серьезные произведения, отмеченные утвержденным Мариво в литературе психологическим анализом. Так, изданный в 1736-1738 гг. роман Кребийона "Заблуждения сердца и ума" несомненно возник под влиянием книг Мариво. Еще с большим основанием можно говорить о воздействии Мариво на развитие английского романа. Книги французского писателя, вскоре переведенные на английский язык, встретили в Англии радушный прием.

5

Через несколько лет после выхода пятой части "Удачливого крестьянина" Мариво неожиданно вернулся к своему роману, решив переделать его в комедию. Так родилась "Кумушка", которой суждено было более двух веков мирно пролежать в архиве, пока рукопись пьесы не была обнаружена библиотекарем "Комеди Франсез" Сильвией Шевалей, сообщившей о ней в печати и затем ее опубликовавшей [38].
Мариво предназначал свою одноактную комедию для итальянских актеров, и эта пьеса была последней, которую он написал для своего любимого театра. Созданная в 1741 г., "Кумушка" так и не была сыграна. Думается, это можно объяснить не только отходом Мариво от драматургии, но и особенностями пьесы, которая вряд ли могла заинтересовать итальянских актеров. В комедии нет ни Сильвии, ни Арлекина, нет изящного мариводажа, нет тонкой словесной игры и запутанной любовной интриги. "Кумушка" - это очень веселая сатирическая комедия с ярко выраженным бытовым элементом.
Мариво, естественно, перенес в пьесу не все содержание своего романа; в "Кумушке" рассказывается лишь об одном эпизоде книги - о женитьбе Жакоба на мадемуазель Абер, вернее, о неудачной женитьбе, ибо удачливому крестьянину так и не удается в пьесе подписать желанный брачный контракт.
Действие разворачивается не в несколько условном аристократическом салоне, а в реалистически описанном доме г-жи Ален, "кумушки", которая становится центральным персонажем комедии. Это из за ее болтливости и глупости и расстраивается свадьба Жакоба. В пьесе г-жа Ален значительно помолодела: ей всего 35 лет, и она не только помогает Жакобу и его невесте, но и сама было решает выйти замуж за красивого юношу (правда, узнав, что у того нет ни гроша за душой, тут же отказывается от этой мысли). Ее дочь Агата принимает обычные любезности молодого человека за проявление страстной любви и говорит об этом матери, что приводит к забавным недоразумениям. Немалую роль играет в пьесе служанка Жавотта, грубая, бестолковая крикунья, вносящая немало путаницы в развитие интриги.
Мариво вводит в комедию ряд персонажей, отсутствующих в романе. Кроме Жавотты, очень напоминающей Катерину из "Удачливого крестьянина", это сосед г-жи Ален торговец г-н Реми и нотариус г-н Тибо. Эти образы написаны реалистически сочно, с большой сатирической остротой и хорошо вписываются в картину жизни мелкой буржуазии, нарисованную в пьесе.
Интересно отметить, что в "Кумушке" Жакоб уже не крестьянский парень, недавно появившийся в Париже, а писарь, довольно давно занимающийся этим ремеслом. Поэтому он старательно скрывает от невесты свое крестьянское происхождение. И не зря, ибо окружающие его обладают очень тонким "классовым чутьем". Г-жа Ален, узнав правду о Жакобе, восклицает: "Во Франции, да и повсюду, крестьянин остается крестьянином, а крестьянин не очень-то подходит для дочки почтенного парижского буржуа".
Таким образом, если в романе сословные предрассудки не являются препятствием для брака Жакоба и мадемуазель Абер, то в комедии они играют решающую роль. Писатель тонко подметил стремление мещан не смешиваться с простым народом, их глупое тщеславие и гонор.
В романе браку Жакоба всячески противится Абер старшая и духовник аббат Дусен. В пьесе их нет, но введен племянник мадемуазель Абер, считавший себя ее единственным наследником и изо всех сил старающийся помешать свадьбе.
"Кумушка" стоит особняком в театре Мариво. Она отличается от остальных пьес драматурга реалистически выписанными образами персонажей, сниженной, бытовой обстановкой, характером интриги, в основе которой лежит не очередная "нечаянность" любви, а довольно нечистоплотное дельце, наконец, языком, лишенным аристократической сглаженности, наоборот подчеркивающим простоту и грубость персонажей, являясь тем самым прекрасным средством социальной характеристики.
Счастливая находка Сильвии Шевалей не только открыла нам неизвестного Мариво, показав новые грани его таланта драматурга, но и в известной мере прояснила вопрос о "незаконченности" "Удачливого крестьянина": решив в 1741 г. вернуться к своему роману, Мариво не написал его шестой части, а взял из книги лишь один эпизод и развил его в стремительную и живую, полную веселья бытовую комедию, написанную в лучших традициях французского реалистического театра.

6

Вопрос об апокрифических частях романа долго вызывал недоумения и споры. Иногда Мариво приписывали семь или даже все восемь частей книги, иногда же - лишь первые три [39]. Думается, теперь принадлежность перу Мариво первых пяти частей "Удачливого крестьянина" можно считать доказанной. Однако, текстологи и литературоведы, установившие это (и прежде всего такой тонкий стилист, как Фредерик Делоффр), тщательно выявляя в тексте последних трех частей романа несвойственные писателю выражения и синтаксические конструкции, слишком сурово, на наш взгляд, относятся к неизвестному нам соавтору Мариво.
Во первых, всех этих стилистических оплошностей и промахов не так уж много (более всего их в последней части) и, во вторых, они вряд ли могут заслонить несомненные достоинства последних трех частей.
Появились они в 1756 г. в Гааге и были напечатаны местным издателем и книготорговцем Анри Шерлеэром. Деятельность его, как, впрочем, и многих других голландских издателей и типографов XVIII в., совершенно не изучена. Если бы были обнаружены остатки архива типографии Шерлеэра или на худой конец составлен полный перечень напечатанных им книг, мы, быть может, и могли бы сказать что либо определенное об авторе продолжения "Удачливого крестьянина", о его других работах. И, кто знает, в истории литературы могло бы появиться новое, несправедливо забытое имя, скромный безымянный труженик обнаружил бы свое лицо.
Да, сейчас мы не знаем, кто был автором продолжения "Удачливого крестьянина", но он несомненно обладал незаурядными литературными способностями. Ему не только удалось умело довести до конца все сюжетные линии романа, намеченные в первых пяти частях, но и перенять повествовательную манеру Мариво. Вряд ли он был просто литературным поденщиком, набившим руку и ловко имитирующим чужой стиль. Анонимное продолжение недаром появилось в Голландии, где в те годы часто находили убежище оппозиционеры и свободолюбцы, - автор последних частей романа подхватывает и заостряет ведущие мысли книги Мариво. Прежде всего это относится к вопросу о сословных привилегиях и благочестии. Здесь наш аноним смелее и радикальнее Мариво. Его рассуждения о подлинном благородстве и о благородстве купленном, мнимом, о настоящей вере и о показном благочестии - все это рисует нам человека оппозиционных, передовых взглядов. Эта заостренность социально этических проблем заставляет автора продолжения отойти от морализма Мариво; так, создавая новый вариант истории о благочестивой даме и ее духовном наставнике, автор ограничивается простым рассказом о делишках почтенных аббатов, не произнося над ними своего суда. Он обнажает пороки общества - и только. Но от этого разоблачительное звучание книги не снижается.
Автора продолжения обычно обвиняют в чрезмерной чувствительности. Это верно. Но чувствительность, предвещающую сентиментализм, мы найдем и у самого Мариво - в поздних пьесах ("Мать-наперсница", "Верная жена") и даже в последних частях "Жизни Марианны". Правда, Мариво не мог бы создать таких чувствительных, чисто грезовских, рассчитанных на слезы умиления картин, как сцены приезда Жакоба в родную деревню, встречи с родными и т. д. Но таковы были вкусы эпохи - во второй половине 50-х годов чувствительный жанр завоевывал передовые позиции и на сцене, и в живописи, и в романистике. Стоит ли удивляться, что соавтор Мариво отдал этому обильную дань?
Говоря о продолжениях "Удачливого крестьянина", нельзя не упомянуть еще две попытки, сделанные также за пределами Франции. Первая относится к 1753 г., когда в немецком переводе романа к пяти частям Мариво была присоединена шестая часть. В ней рассказывается, как герой, потеряв жену, сочетается браком с госпожой д'Орвиль, которая также оказывается вдовой и, следовательно, может принять предложение Жакоба. Абер старшая примиряется с юношей и делает его своим наследником. Граф д'Орсан устраивает судьбу героя, предоставляя ему доходную и необременительную должность. В конце части граф погибает на войне, а Жакоб, разбогатевший и всеми уважаемый, удаляется в деревню, чтобы писать свои мемуары. Отметим, что мысль женить героя на госпоже д'Орвиль вообще не противоречила замыслу Мариво (в написанных им частях романа Жакоб готов начать ухаживать за молодой женщиной), но эта женитьба поставила бы юношу в сложные отношения с графом д'Орсаном, также влюбленным в госпожу д'Орвиль. Думается, именно поэтому автор гаагского продолжения 1756 г. иначе повел развертывание интриги.
Другая попытка завершить роман связана с переводом "Удачливого крестьянина" на английский язык. Как уже отмечалось, романы Мариво были встречены в Англии с большим интересом, заинтересовались ими такие крупные писатели, как Филдинг и Ричардсон. Госпожа дю Боккаж, салон которой Мариво посещал в 40-е и 50-е годы, сообщала в 1750 г. в одном из писем из Лондона: "На литературных обедах мы не преминули почествовать авторов "Тома Джонса" и "Клариссы". Они живо интересовались новостями о создателе "Марианны" и "Удачливого крестьянина", пожалуй, послуживших, моделью для этих новых романов" [40].
Первый английский перевод "Удачливого крестьянина" вышел уже в конце 1735 г. [41]; второй перевод романа на английский язык появился в 1765 г., в Дублине. В данном случае правильнее было бы говорить не о переводе, а о переложении книги на английские нравы [42]. В этом издании переведены были лишь первые пять частей, а вместо трех заключительных, к тому времени уже не раз переизданных, помещены были 18 страниц, содержащие еще один вариант окончания, впрочем, в весьма сокращенном виде излагающий апокрифические части гаагского издания 1756 г. Содержание этих 18 страниц сводится к следующему. В театре герой помогает привести в чувство молодую даму, потерявшую сознание, и влюбляется в нее. Его могущественный друг и покровитель выхлопатывает для героя выгодную должность с пятью тысячами ливров годового дохода. Внезапная смерть жены (в английском переводе она зовется мисс Меддокс) позволяет герою вступить в новый брак и вести обеспеченную счастливую жизнь.
Оба эти окончания романа, немецкое и английское (особенно последнее) носят откровенно коммерческий характер; они резко отличаются от книги Мариво по стилю, в них нет свойственной ей серьезной морально этической проблематики, нет анализа формирования характера героя.
И как раз именно это мы находим в гаагском продолжении романа; поэтому три анонимные части "Удачливого крестьянина", завершая историю Жакоба (и, добавим, в известном смысле нарушая композиционный план книги Мариво), представляют сами по себе весьма примечательный литературный памятник, отражающий настроения определенных кругов французской интеллигенции, оппозиционно настроенных по отношению к официальной идеологии, отражающий движение художественных вкусов в середине XVIII столетия.
 

Литература

1. Подробную характеристику эпохи см. в работе Антуана Адана: A. Adam. Histoire de la littérature franзaise au XVII siècle, t. V. P., 1956.

2. А.И. Герцен. Полн. собр. соч. в 30 ти томах, т.· 1. М., Изд-во АН СССР, 1954, стр. 32.

3. А. С. Пушкин. Полн. собр. соч. в 10 томах, т. VI. М. - Л., Изд-во АН СССР. 1950, стр. 10.

4. D'Аlambert. Oeuvres, t. III. P., 1822, p. 577-601.

5. G. Larroumet. Marivaux, sa vie et ses oeuvres. P., 1882, (4 éd. - 1910).

6. M. - J. Durry. A propos de Marivaux. P., 1960

7. F. Deloffre. Une préciosité nouvelle: Marivaux et le marivaudage. P., 1955 (2 éd. - 1967)

8. G. Bonaccorso. Gli anni difficili di Marivaux. Messina, 1965.

9. Cl. Roy. Lire Marivaux. P., 1947.

10. M. Arland. Marivaux. P., 1950.

11. P. Gazagne Marivaux par lui meme P., 1954

12. В регистрах Французской Академии Ф. Делоффр выявил большое число росписей Мариво (F. Delоffre. Marivaux et le marivaudage, p. 569-572).

13. M. J. Durry. A propos de Marivaux, p. 67-95.

14. М. Аrland. Marivaux, p. 23.

15. Первое и единственное критическое издание романа было осуществлено Ф. Делоффром. См.: Marivaux. Le Télémaque travesti. Avec introduction et commentaire par F. De loffre. Genève - Lille, 1956.

16. Marivaux. Oeuvres completes, t. IX. P., 1781, p. 367.

17. Там же, стр. 377.

18. Marivaux. Op. cit., p. 408.

19. Там же, стр. 344.

20. См. А. Михайлов. Мариво и его театр. - В кн.: Мариво. Комедии. М., "Искусство", 1961, стр. 5-30.

21. См. В. Лазурский. Сатирико-нравоучительные журналы Стиля и Аддисона. Из истории английской журналистики XVIII века, тт. 1-2. Одесса, 1909-1916.

22. А. А. Елистратова. Английский роман эпохи Просвещения. М., 1966, стр. 33.

23. См. H. Gеlоbter. Le Spectateur von Pierre Marivaux und die englischen moralischen Wochenschriften. Limburg, 1936.

24. Тем самым как бы предваряя ее. Однако Мариво приходилось отвечать и на вполне реальную критику… В этих случаях он всегда бывал очень сдержан и не называл своих оппонентов.

25. Marivaux. Oeuvres completes, t. IX, p. 246.

26. Выпуски 15 и 16. Там же, стр. 166-193.

27. См.: F. Delоffrе. Marivaux et le marivaudage, p. 515.

28. В одной из его брошюр, вышедшей в июле 1722 г.

29. Marivaux. Oeuvres completes, t. IX, p. 449.

30. Marivaux. Op. cit., p. 457-458.

31. Там же, стр. 476.

32. См. Marivaux. Paysan parvenu, éd. F. Deloffre, p. XXXIII-XLV.

33. В том числе: "Удачливая крестьянка" ("Paysanne parvenue", 1735-1737) де Муи, "Крестьянин дворянин" ("Paysan Gentilhomme", 1737) Катальда, "Новая удачливая крестьянка" ("Nouvelle paysanne parvenue", 1744) Гайярда де ля Батайля, "Воспоминания и приключения выбившегося в люди буржуа" ("Mémoires et avantures d'un bourgeois qui s'est avancé dans le monde", 1750) Дигара де Керкета и др. Интересно отметить, что в сентябре 1735 г. в Париже появилась небольшая сатирическая брошюра, посвященная соперничеству Мариво и де Муи; называлась она так: "Перепалка между Удачливым крестьянином и Удачливой крестьянкой, случившаяся при их выходе из Оперы".

34. J. Rousset. Marivaux et le structure du double registre - "Studi Francesi", № 1, 1957, p. 57-68.

35. Интересно отметить, что среди слуг из комедий Мариво можно найти непосредственного предшественника героя Бомарше; речь идет о Тривелине из пьесы "Ложная служанка, или наказанный плут" (1724), чей монолог из первого действия в ряде мест текстуально совпадает с известным монологом Фигаро из "Безумного дня".

36. J. Fleury. Marivaux ei marivaudage. P., 1888, p. 317-318.

37. А. Лунц. Мариводаж. - "Жизнь искусства", № 368, январь 1920, стр. 1.

38. Marivaux. La Commère. Préface de Sylvie Chevalley. P., 1966.

39. Cl. Roy Lire Marivaux С, 1947, p. 98.

40. Mме du Воссagе. Oeuvres, t. III. P., s. a., p. 48.

41. "Жизнь Марианны" также была переведена в Англии очень рано - в 1736-1742 гг.

42. Книга называлась: "Счастливый крестьянин, или Мемуары сэра Эндрю Томпсона".