Следите за нашими новостями!
Philology.ru - Русский филологический портал
Твиттер      Google+
Русский филологический портал

А. А. Тахо-Годи

ЭПИКУРЕЕЦ ФИЛОДЕМ И СТОИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА ПОЭЗИИ

(Вопросы филологии. - М., 1969. - С. 407-412)

 
До нас дошли фрагменты из сочинений эпикурейца Филодема (I в. до н. э.), важные и для характеристики эпикурейской эстетики и для стоического отношения к поэзии. О собственной эстетической программе Филодема мы в дайной статье не можем говорить детально [1], т. к. его критика стоических взглядов отличается отсутствием аргументации и сводится главным образом к выставлению контртезисов. Кроме того, эстетические фрагменты Филодема дошли на плохо сохранившихся папирусах, восстановить которые очень трудно. Тем не менее, на основании работ по восстановлению текста "О поэтических произведениях" (Peri poiematon) X. Иенсена [2] и трактата "О музыке" (Peri moysices) И. Кемке [3], можно извлечь из этих трудиочитаемых материалов некоторые довольно интересные сведения, рисующие фон тогдашней эстетики и заметно обогащающие нас в фактическом отношении.
В дошедших фрагментах трактата по поэтике Филодем затрагивает взгляды трех философов. Два из них стоики - Аристон Хиосский (III в. дон. э.) и Кратет Пергамский (II в. до н. э.). Первый из этой триады - философ тоже с явно выраженными стоическими взглядами, однако личность его до сих пор твердо не установлена.
В изд. Филодема 1923 г. X. Йенсен, считает, что первый философ, критикуемый Филодемом, это стоик Неоптолем Парионский. В своей поздней работе 1936 Йенсен пересмотрел эту точку зрения, подразумевая под этим философом уже Гераклида Понтийского, ("Herakleides von Pontos bei Philodem und Horaz". Sitzungsberichte Prussische Akademie der Wissenschaft, philosoph.-historisch. Klasse. 1936, 23, с. 292-320). Возможно, что Гераклид Понтийский, ученик Платона, представитель древней Академии (IV в. до н. э.), отличавшийся эклектизмом (Гераклид близок к атомистам, пифагорейцам, Аристотелю) в своих взглядах на поэтическое искусство, был близок также к стоикам, много занимавшимся логикой, грамматикой [4] - формой и значением слова. Во всяком случае, независимо от того, кто перед нами - Неоптолем Парионский или Гераклид Понтийский - критика Филодема носит явно антистоический характер.
В связи с этим в данной статье мы рассмотрим ряд эстетических принципов этого первого из трех критикуемых Филодемом философов, имея в виду стоическую направленность его взглядов. Конечно, на основании фрагментарного изложения Филодема эта несомненно некогда продуманная система поэтики стоицизма предстает перед нами разрозненной и в своей самой незначительной части.
Как известно, для эпикурейцев "искусство есть путь, осуществляющий для жизни пользу" (фр. 229) [5], поэтому искусство не может идти ни в какое сравнение с природой (фр. 55), ощущение от связи с которой доставляет человеку удовольствие (hedone), единственную цель (telos) для всего живого (фр. 450). Диоген Лаэрций (фр. 66) отмечал, что всякое живое существо избегает страдания "естественным образом и независимо от рассуждения" (physicos kai choris logoy). Цицерон, современник Филодема, тоже полагает, что только сама природа может "судить о том, что служит целям природы и что наоборот" (фр. 256). Здесь не поможет никакое разумное рассуждение человека, т. к. "все промышления (epinoia) происходят из внешних чувств", (фр. 36). Однако "в наших душах, - пишет Цицерон, - существует это как бы естественное и врожденное понятие (notio), чтобы мы чувствовали необходимость стремления к одному (удовольствию] и отвращение от другого [страдания]". (De fin. 19, 31). Это врожденное человеку схватывание действительности, т. н. "пролепсиc", не мешает всему составу знания быть исключительно чувственным и выражать полную очевидность чувственного восприятия мира (фр. 255). Однако вслед за непосредственным ощущением возникает удовольствие. Таким образом, "удовольствие должно показаться благом" всякому, кто "имеет ощущение и является телесным существом" (Plut. Adv. Colot. 27) "Удовольствие есть начало и конец блаженной жизни... на нем основываемся мы, когда судим о всяком благе при помощи душевного возбуждения" (toi pathei, Diog. L. X. 129). Пафос здесь не что иное, как чувственное возбуждение души. Удовольствие же является подлинным содержанием добродетели. Вот почему "прекрасное, добродетель и т. п. заслуживает почитания только в случае, если это доставляет удовольствие, а если не доставляет, то с ним нужно проститься" (фр. 70). Отсюда и для блаженной жизни эпикурейцев недостаточно одной добродетели, т. к. "блаженства достигает удовольствие, вытекающее из добродетели, а не сама добродетель" (фр. 509).
Совершенно очевидно, что типичный эпикуреец Филодем, по сути дела заменивший искусство пользой, настороженно и критически отнесся к стоикам, для которых на первом плане находился именно разум (а не ощущение), сообразный природе, и мудрец получает удовлетворение от разумной целесообразности, а никак не из удовольствия, вызываемого жизненными процессами.
В противоположность эпикурейцам, отрицавшим искусство, для стоиков сама природа с ее внутренними закономерностями творчества есть, по Зенону, "художница" (artifex, I фр. 172) [6], и красота, будучи как бы телесным рисунком самого бытия, является целью всего существующего. У Хрисиппа читаем: "Многих из живых существ природа принесла ради красоты, любуясь и радуясь на пестроту... павлин появился ради своего хвоста - по причине его красоты" (II фр. 1163). Следование за природой поэтому раскрывает бесконечные возможности искусства. Цицерон пишет: "бесчисленные искусства были изобретены благодаря научению природы" (II фр. 1162). Стоическое послушание природе в связи с этим не похоже на прежнее подражание (mimesis) Платона и Аристотеля. Здесь скорее какое-то следование под "водительством универсального устроения" (tes ton holon oiconomias proagoyses II фр. 937), в котором нетрудно узнать знаменитую стоическую любовь к року (amor fati) [7]. Поэтому, Халкидий совершенно определенно пишет в комментарии на платоновского "Тимея", о стоиках: "Они утверждают также, что искусства, как это очевидно, подпадают под веление рока" (sub fati decretum cadere, II фр. 943).
Неудивительно, что эпикуреец Филодем критикует своих философских противников, которые относят искусства к числу "достойных допущения", да еще и состоящих "из постижений" (cognitionibus), содержа в себе нечто "установленное на основании разума (ratione) и метода (via) (III фр. 189) и вместе с тем называют, как, напр. Клеанф, "прекрасное - удовольствием" (I фр. 538), не выводя его, как эпикурейцы, только из телесного ощущения своей связи с природой.
Первый из критикуемых Филодемом философов, на котором мы остановимся в данной статье, утверждает, что настоящая поэзия усладительна и полезна, как, напр., Гомер (XIII 12-15) [8], что она должна быть краткой и ясной. Оба эти тезиса отвергаются Филодемом, т. к. эпикурейское представление о добродетели исключает поэзию и, конечно, услаждение (terpsis I 2, 6). Польза (ophelia II 2, 14) от поэтических произведений также сомнительна, т. к. надо знать еще, каков вид этой пользы, да и никак неправомерно соединять совершенство произведения с пользой, которую оно приносит. Филодем резонно замечает, что тогда можно считать лучше то медицинское сочинение, которое написано в поэтическом отношении лучше всего. Нельзя также считать полезным то произведение, которое умеет изобразить действительность. Ведь действительность бывает разная и совсем не всегда полезно ее изображать. Краткость и ясность (syntomia kai enargeia III 30, IV 14, 18) тоже необязательны и не характерны для поэзии, т. к. всякую ложь и выдумку, не имеющую отношения к поэтическому произведению, можно выразить кратко и ясно. Филодем здесь совсем не улавливает логики своего оппонента, у которого поэзия изображает действительность, почему она и полезна. Но поэзия изображает действительность в художественной форме, поэтому она приятна. Тот же, кто доставляет только приятность, тот не знает действительности.
Близкий к стоикам философ оперирует в изложении Филодема известными стоическими терминами - terpsis и ophelia. Термины syntomia и enargeia, которые здесь так критически восприняты Филодемом, явно тоже стоического происхождения: Правда, учение о краткости и ясности стало впоследствии типичным для всей поздней античной поэтики, но она обязана таким широким распространением этих терминов, возможно, их стоической интерпретации. Дионисий Галикарнасский (Epist. ad Pomp. Ill 17 Usener) пишет о "синтомии Фукидида", Деметрий Фалерейский (De elocut. 103) считает, что "краткость и особенно умолчание создают возвышенность", Лонгин (42) противопоставляет "необходимую и даже обязательную краткость" чрезмерной краткости, искажающей смысл. Энаргия - ясность, очевидность, понимается тем же Дионисием Галикарнасским (Lys. 7 Rader.) "некоей силой (dynamis) ведущей изложение, при наличии [только] чувственных ощущений". Именно она присуща стилю (lexis). У Деметрия (De elocut., IV 209-222) "ясности посвящены несколько страниц рассуждений. Квинтилиан (IV 2, 36-42 Rader) считает необходимой принадлежностью изложения краткость и ясность (narratio... dilucida).
У стоиков terpsis "услаждение" отличается от "наслаждения" (hedone), "радости" (chara), "удовольствия" (eyphrosyne).
Если радость это разумный (eylogon) порыв, наслаждение - неразумный, (alogon) то "услаждение - это наслаждение посредством слуха, а удовольствие - через слово" (III фр. 434). "Услаждение" входит как вид в родовое понятие "радости" - вместе с "удовольствием". А именно услаждение - это "радость, приличествующая для полезного в отношении самого испытывающего радость, а удовольствие - радость к делам мудрого человека" (III фр. 432).
Польза для стоиков синонимична благу, являясь "добродетелью и делом, требующим усердия" (III фр. 75). Однако, "благо и прекрасное есть наслаждение" (I фр. 538), значит, польза и наслаждение составляют один ряд. Неудивительно, что у критикуемого Филодемом философа поэтическое произведение доставляет пользу и услаждение, т. к. услаждение это все то же самое наслаждение, но получаемое посредством слуха, что совершенно естественно, т. к. поэзия действует в первую очередь на слух человека. Таким образом, автор, явившийся объектом критики Филодема, очень близок по своим взглядам на поэзию к стоикам, почему и закономерны нападки на него эпикурейца Филодема.
Здесь же этот автор проводит резко различие между технической сноровкой и "хорошим поэтом". Правда, с подобным различением согласен и Филодем. Однако критику последнего вызывает мнение о "хорошем поэте" как соединяющем в себе высоту внешнего выражения с изображением мифов и характеров. Для Филодема это не специфика поэта, а качество любого мифографа и историка. Но стоический теоретик поэзии приходит в своем разделении словесного выражения и содержания произведения к четкой градации: процесс художественного творчества, (poiesis), результат этого творчества (poiema) и сам творец (poietes). Такое строго логическое членение, важное для метода мышления стоиков, чуждо Филодему, у которого все эти три компонента не мыслятся раздельными. (X 33-XII 16). Ему "смешно" и "удивительно" такое членение (XI 25 cл.), т. е., собственно говоря, он не понимает зарождения двух самостоятельных областей: учения о поэте и теорию творчества. Близкий к стоикам автор, деля поэтику на учение о поэте, поэтическом произведении и поэтическом творчестве, не хочет упускать из виду ни выразительных форм поэзии, ни психологии поэта, что было совершенно естественно для субъективизма эллинистической эпохи. Он, насколько можно судить, относит poiesis к содержанию произведения, а poiema - к словесному выражению. При помощи мыслей, характеров, событий поэт обрабатывает грубую материю, пустые звуки, и превращает их в поэзию. Напротив того, Филодем, для эпикурейского сознания которого градация форм искусства была излишней, полагает, что достаточно понять самого поэта и без его произведения. Правда, если угодно, то можно проводить различие между процессом творчества и результатом, но это дело, как и вся поэтика, да и вся наука вообще - занятие довольно суетное с точки зрения эпикурейца.
Несмотря на скупость этих фрагментарных сведений из поэтики Филодема, они должны получить высокую историческую оценку, т. к. только в эллинистическую пору проблема пользы и удовольствия, доставляемых поэзией, была поставлена раздельно и получила то или иное раздельное решение. Вполне понятны с точки зрения технической тщательности также вопросы о краткости и ясности поэтического произведения.
Все эти мысли важны еще и потому, что они рисуют нам источник, из которого, как это сейчас становится совершенно ясным, черпал многие элементы своей поэтической теории не кто иной, как знаменитый римский поэт Гораций, к тому же современник Филодема (а это интересно еще и потому, что. ни Цицерон, ни Гораций, ни Дионисий Галикарнасский о Филодеме не упоминают [9]. Для Горация тоже были актуальны вопросы о пользе и удовольствии, о краткости и ясности, о личности поэта, о поэтическом процессе, о форме и словесном выражении художественного произведения.
Таким образом, литературная поэтика римского, а также и новоевропейского классицизма в значительной мере связана с эстетическими принципами древнегреческих стоиков.
 

Литература

1. Взгляды Филодема на поэзию рассмотрены у L. P. Wilkinson, "Philodemus and poetry" (Harward studies in classical Philology, 1957); A. Rostagni. "Philodemo contro l'estetica classica" (Scritti Minori Torino, 1955).

2. Chr. Jensen, Philodemus über die Gedichte, fünftes Buch Lips., 1923.

3. Philodemi de musica librorum quae extant, ed. J. Kemke, Lips., 1884.

4. И. М. Тронский. Основы античной грамматики (сб. в честь В. Ф. Шишмарева, 1957. Романо-герм. филология, стр. 299-310). В. В. Каракулаков. К вопросу о соотношении частей речи стоиков с их логическими категориями (Studii clasice, 1964, VI, стр. 83-86).

5. Эпикурейские фрагменты цитируются нами по изд. Epicurea, ed. H. Usener, Lips., 1887.

6. Фрагменты стоиков цитируются по изд. Stoicorum veterum fragmenta, col. Arnim, I-IV, Lips., 1921-1924.

7. Ср. о судьбе и провидении у стоиков - W. Ch. Creene, Moira, Fate, Good, Evil in Greek Thought. Cambr. - Massachus., 1948, стр. 337-367.

8. Ссылки приводятся по номерам столбцов и строк издания папируса Филодема Йенсеном. См. выше прим. 2, стр. 420.

9. На это обстоятельство уже обратил внимание G. M. A. Crube. The greek and roman critics, L., 1965, стр. 199.