Федоренко - Тема природы и человека в творчестве некоторых китайских поэтов

Следите за нашими новостями!

Philology.ru - Русский филологический портал

Н. Т. Федоренко

ТЕМА ПРИРОДЫ И ЧЕЛОВЕКА В ТВОРЧЕСТВЕ НЕКОТОРЫХ КИТАЙСКИХ ПОЭТОВ

(Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. - Т. XIX. Вып. 6. - М., 1960. - С. 492-509)

Тема природы и человека очень характерна и типична для китайского литературного творчества.

Природе и человеку посвящено неисчислимое количество поэтических произведений. Это целое направление в речевом творчестве Китая. Уже в древнейший период у китайцев ясно прослеживается тесная связь образного мышления с природой, с непрестанно меняющимися явлениями окружающего мира, живыми картинами рек и гор, бесконечным многообразием растений и цветов. В этом находит отражение присущая китайскому народу мысль, что существование людей на земле в окружении природы прекрасно, полно красоты. Истоки художественного отображения природы восходят в Китае к древнейшей эпохе народного творчества, начиная с самых ранних памятников поэтического творчества, в частности "Шицзина" ("Книги песен"), относящегося приблизительно к XII-V вв. до н. э. Тема природы, многообразные картины пейзажа, изображение гор, ландшафта, рек родного края в той или иной степени присутствуют в большинстве произведении классической китайской поэзии. В известном смысле тема природы является едва ли не обязательной в песенно-поэтическом творчестве китайских художников слова.

Даже в наиболее ранних художественных творениях - "Книге песен" ("Шицзин"), "Чуских строфах" ("Чуцы"), стихах "Музыкальной палаты" ("Юэфу") - тема родной природы раскрывает патриотические чувства их авторов, певцов китайской древности. Мы знаем также, что для этих произведений характерны и мотивы сельского труда, жизни простых тружеников, что свидетельствует об их глубокой народности.

Период III-V вв. н. э. в истории Китая ознаменовался дальнейшим развитием индивидуального поэтического творчества, в котором тема природы и человека с его сложным внутренним миром получила глубокое и яркое отображение. Возник своеобразный культ природы, в котором мы видим определенное выражение даосизма [1], мотивов социального протеста, стремлений уйти в мир природы с ее извечной гармонией и естественной красотой.

Внимания в этой связи заслуживает так называемая эпоха Троецарствия (220-264 гг.), когда наибольшую известность получают поэты из прославленной группы "Семи мудрецов из бамбуковой рощи" ("Чжулинь цисянь"), связанной с философией даосизма. Эта группа объединяла семерых друзей (Цзи Кан, Юань Цзи, Шань Тао, Сян Сю, Лю Лин, Юань Сянь и Ван Жун), в числе которых были три крупных поэта своего времени: Юань Цзи (210-263 гг.), Лю Лин (ок. 221-300 гг..) и Цзи Кан (223-262 гг.).

В творчестве этих художников слова с большой силой прозвучали возмущение против правителей-тиранов и невыносимых условий общественной жизни, осуждение социальной несправедливости и восхваление мира природы. Именно в поэтическом творчестве Цзи Кана и его сподвижников, выступавших против конфуцианских доктрин, был впервые возвышен голос в защиту духовной свободы личности, прозвучал призыв свернуться к природе" ("гуй цзыжань"). Небезынтересно отметить, что именно великий Лу Синь - основоположник современной литературы и крупнейший литературовед, едва ли не первым отметил эти особенности в творчестве Цзи Кана, его непримиримость и стойкость в борьбе с противниками своих идей.

В этой работе мы выделяем лишь некоторых китайских художников слова - Тао Юань-мина, Ван Вэя и Сыкун Ту, в творчестве которых тема природы и человека получила наиболее яркое раскрытие. И хотя эти поэты во многом различны, как различны время и исторические условия, их породившие, можно, однако, проследить большое сходство в их поэтических творениях, в которых затрагивается тема природы и отношение к ней человека в различные эпохи.

1. Тао Юань-мин (365-427 гг.)

Возвеличение природы и духовной свободы человека получило свое творческое развитие в поэзии гениального Тао Юань-мина или Тао Цяня, вдохнувшего в китайскую поэзию свежую струю [2]. Тао Юань-мин явился родоначальником новой поэзии, освободившейся от многих старых условностей. Он порвал с традициями эстетской феодальной придворной поэзии, .далекой от жизни и, несмотря на блестящую форму, бессодержательной. Вследствие недовольства существовавшими условиями общественной жизни Тао Юань-мин стал на путь отшельничества.

По справедливому замечанию Го Мо-жо, уход Тао Юань-мина от придворной карьеры "был скрытым протестом против мракобесия и тупости феодального общества" [3]. Бросив чиновничью карьеру, поэт удалился на лоно природы, в горы Лушань. Здесь он поселился в деревне и сельским трудом добывал себе средства к существованию. Патриархом поэзии "полей и садов" прозвали Тао Юань-мина за то, что, бросив вызов традиции придворных вельмож выслуживать царские милости, он обрел истинный смысл жизни в "самом простом" и самом возвышенном труде землепашца, в непосредственной близости к природе, в слиянии с ней.

Хризантему сорву

У восточной стены в саду

И порадую взор -

Южных гор предо мной гряда.

Как дыханье горы

Благодатно на склоне дня,

Когда птицы над ней

Чередою летят домой!

В этом самом простом

Я нашел настоящий смысл.

("Из стихов за вином") [4]

Но радость и вдохновение поэт находит не в праздном любовании миром окружающей природы, не в барском образе жизни, а в труде для себя и других, в созидании и творчестве. Об этом рассказывается во многих; стихах поэта.

Ищу я со страстью -

Мой дух в трудах неустанных...

Иду за сохою -

Я рад весенним работам.

("В год Гуймао в начале весны думаю о старом деревенском доме") [5]

Мы видим, что восприятие природы поэтом дается не прямолинейно, не непосредственно, а через сознание человека, глубоко прочувствовавшего прелесть горного пейзажа, нескончаемого многообразия картин живой, природы.

С самой юности чужды

Мне мелодии пошлого мира,

От рожденья люблю я

Этих гор и холмов простоту.

Как я долго, однако,

Прожил узником в запертой .клетке

И теперь лишь обратно

К первозданной свободе пришел.

Так утверждает Тао Юань-мин в стихах, объединенных названием "Возвращение к садам и полям", свое осуждение мира феодального чиновничества, свое влечение к первородной природе, которая является прибежищем для свободного труда поэта, .для его сокровенных дум, волнений и:

С давних пор так бывало -

Ухожу я и в горы, и к рекам,

Среди вольной природы

Знаю радость лесов и равнин.

("Возвращение к садам и полям")

Полные философских раздумий и глубокой поэтичности, произведения Тао Юань-мина написаны с мудрой простотой, в присущем лишь ему стиле, который резко отличается от общераспространенных в его время норм поэтики.

Обращает на себя внимание, например, необыкновенная ясность мысли, прозрачная простота красок и образов, взятых поэтом из окружающей действительности, из самой природы. Отсюда и безыскусственность речевых изобразительных средств, поэтической лексики, доступность народу языка поэта. Это обнаруживается особенно наглядно, в стихотворении "Вернувшаяся птица", где в созданном Тао Юань-мином образе птицы заключено иносказание, аллегорическое выражение мыслей самого поэта, который после долгих скитаний возвращается в свой дом,. в свою стихию полей.

То, что сердцем полюбишь,

То вовек не забыть.

Ясным днем или ночью -

Воздух чист и прозрачен,

Как чисты ее думы,

Устремленные вдаль.

Птица после скитаний

Прилетает обратно...

Свежий утренний ветер

Светлой радостью веет,

Хоры стройных мелодий

Не смолкая звучат.

Мы видим, что прекрасное, таящееся в окружающей человека природе, исполнено силы, радости и красоты; оно неизменно влечет, властно зовет поэта к себе.

Для нас важно, однако, выяснить причины чувствований и поведения поэта, социальную сущность его устремлений. В стихотворении "В год Гуймао в начале весны думаю о старом деревенском доме" Тао Юань-мин мотивирует свои действия заветами Конфуция - "Тревожься о правде, не сетуй на то, что беден" и далее поясняет:

Кое-как научился

Твердо бедность переносить!

Разве жизнь на приволье

Не разумней всего, что есть!

Б ряде стихов Тао Юань-мина выражено недовольство современными ему общественными условиями, обличаются мракобесие и социальный произвол, раскрываются высокие идеалы и чувства поэта. О них повествуется в таких стихотворениях, как "Возвращение к садам и полям", "За вином", "Разные стихи", "Прошу подаянья", в ритмической прозе - "Персиковый источник" и др. Эти и многие другие произведения поэта свидетельствуют, что думы и надежды Тао Юань-мина во многом сходны с чувствами и настроениями, характерными для творчества его поэтических предшественников - Цюй Юаня (340-278 гг. дон. э.), Цзя И (201-169 гг. до и. э.), Цзо Сы (250-300 гг.) и многих других китайских поэтов, которые были также движимы чувством неудовлетворенности и протеста против несправедливостей и жестокостей, царивших в феодальном обществе. Господство реакционных сил, жизненные лишения, преследования литераторов со стороны правящих кругов - все это отразилось в произведениях Тао Юань-мина [6].

Другими словами, художественное творчество Тао Юань-мина определялось прежде всего пониманием поэтом действительной жизни, общественных и исторических условий его эпохи. Это объясняет нам, в частности, почему поэтическое творчество великого художника слова не утратило своей ценности и сейчас - через пятнадцать столетий.

Вместе с тем на творческое формирование Тао Юань-мина определенное воздействие оказали идеи даосизма, учение Лао-цзы, с его культом природы и идеализацией патриархальных отношений. Это особенно ясно видно на примере поэмы "Персиковый источник" [7], в которой в аллегорической форме осуждается - с позиций гуманизма - жестокая политическая действительность и воспевается мир и благоденствие в блаженной стране утопии, где люди живут в патриархальной простоте, в глубоком единении с природой. Но поэт видел не только "идиллическую" сторону сельской жизни, но и нищету китайского крестьянства, тяжесть его труда, Характерно, что крупнейший литературный критик VI в. Чжун Жун в трактате "Категории стихов" ("Шипинь") назвал Тао Юань-мина "родоначальником поэтов-отшельников всех времен". В известном смысле это определение Чжун Жуна является справедливым. Бросив вызов современному ему обществу, Тао Юань-мин отказался от придворной карьеры, посвятил себя личному труду и поэтическому творчеству в отшельническом уединении.- недаром в утопической стране, куда ведет ручей из источника, среди цветущих персиков все трудятся и "нет господских налогов".

Уйдя далеко

От мира, порвал я с ним, -

говорил Тао Юань-мин в стихотворении "В двенадцатый месяц года Гуймао написал я эти стихи и преподношу их моему двоюродному брату Цзин Юаню".

Поэтическое творчество Тао Юань-мина, исполненное высоких человеческих идеалов и проникновенных образов природы, проложило новые пути в китайском искусстве художественного слова. Со времени Тао Юань-мина наблюдается развитие определенного направления в китайской поэзии, в котором преобладают темы полей и садов, мотивы пейзажной лирики, И в длинном ряду художников слова этого направления стоят имена многих выдающихся поэтов. Путем гениального Тао Юань-мина шли талантливые поэты Се Лин-юнь (385-433 гг.), Ван Вэй (701-761 гг.), Мэн Хао-жань (689-740 гг.), Сыкун Ту (837-908 гг.), Су Ши (1037-1101 гг.) и многие другие.

Поэзией полей, глубоким интересом к человеку, к прекрасному в жизни природы и людей проникнуто творчество величайших художников слова Ли Бо (701-762 гг.), Ду Фу (712-770 гг.), Бо Цзюй-и (772-846 гг.). Все они искали вдохновения в единстве и слиянии человека с окружающим его миром природы, стремились к внутреннему совершенствованию, к высоким гуманистическим идеалам.

Яркая характеристика Тао Юань-мина была дана Бо Цзюй-и в его стихотворении "Навещаю старый дом почтенного Тао":

Не за то он мне дорог,

Что вино в его чаше плескалось.

Не за то он мне дорог,

Что без струн его лютня была.

То люблю я в поэте,

Что презрел он корыстную славу

И на старости умер

Среди этих холмов и садов.

И когда я встречаю

Человека с фамилией Тао,

Всякий раз это имя

Наполняет любовью меня [8].

2. Ван Вэй (701-761 гг.)

Особое место в создании образов природы и человека занимает творчество Ван Вэя [9].

Ван Вэй принадлежит к числу самых выдающихся поэтов, художников и каллиграфов эпохи Тан (618-906). В истории китайского искусства Ван Вэй утвердился как создатель монохромной пейзажной живописи, основоположник так называемой южнокитайской школы пейзажа.

Поэтическое творчество Ван Вэя характеризуется необыкновенной любовью к миру природы, в которой он находил неисчерпаемый родник душевной радости, эстетического удовлетворения. Тема природы и человеческих чувств является ведущей и главной во всем художественном творчестве Ван Вэя. И в этом значительное сходство его с Тао Юань-мином. В ряде своих стихотворений Ван Вэй весьма прозрачно указывает на связь своего творчества с творчеством великого Тао Юань-мина:

Гляжу: над соседней деревней

Плывет одинокий дымок

.........................................

Пять ив возле хижины жалкой

Я тоже представить бы мог [10].
("Праздно проживая на берегу Ванчуани, преподношу Сюцаю Пей Ди")

Здесь Ван Вэй пользуется приемом литературного намека, весьма распространенным в китайском поэтическом творчестве. Известно, что у дома Тао Юань-мина росли пять ив и за поэтом установилось прозвище "господина пяти ив".

В другом стихотворении, рассказывая о радостях сельской жизни, когда поэт у вод прозрачного ключа, прислонясь к седой от старости сосне, слушает как бы сквозь сон доносящийся до него издалека мерный стук пестов, - Ван Вэй вновь мысленно возвращается к своему гениальному предшественнику.

Ничего, кроме тыквенных чашек,

Скопить я не смог,

Но - вослед Тао Цяню

Живу и не ведаю горя [11].

("Радости сельской жизни", II)

Прямая взаимосвязь с поэзией Тао Юань-мина выражена и в стихотворении Ван Вэя "Написал экспромт и показал Пэй Ди", где читаем такие строки:

Хотел бы стряхнуть я,

Как пыль с платья,

Заботы мирские,

Давно готов,

С искренней верой

Готов припасть я

К "Источнику

Персиковых цветов" [12].

И здесь также используется литературный намек, своеобразная перекличка поэтических образов. Источник персиковых цветов, по преданию, находится в Персиковой долине. В упомянутой поэме Тао Юань-мина под таким наименованием говорится о блаженной жизни ушедших от мира людей, т. е. о сладостной утопии, созданной воображением поэта.

И на творчество Ван Вэя заметное влияние оказали идеи даосизма, философское мировоззрение Лао-цзы. Не чужды поэту были также конфуцианские каноны, получившие в его эпоху широкое распространение. Известно, наконец, что Ван Вэй был сторонником буддизма. Свое второе имя, прозвище Мо-цзе или Мо-чи, он заимствовал от Вэй Мо-чи, которое было китайским именем Вималакирти, индийского проповедника буддизма в Китае [13].

Именно поэтому в произведениях Ван Вэя нашли отражение и идеи Лао-цзы о великом "Дао" как субстанции природы, и конфуцианский тезис о гармонии природы и человека, и буддийские поиски духовного покоя в тиши природы.

Прямая связь творчества Ван Вэя с даосизмом обнаруживается во многих других произведениях. Так, в стихотворении "Проездом у дома Ли И" [14] мы находим следующие строки:

Но вот и хозяин

Без шпилек в седых волосах [15]

Даоскую книгу

Он в старческих держит руках.

Мы с ним уж давно

От волнений мирских далеки.

Нам славы не нужно,

И бедность для нас - пустяки.

Как только допьем мы

Ичэнское [16] наше вино,

В отшельничью хижину

Я возвращусь все равно [17].

С другой стороны, в стихотворении "Хижина в горах Чжуннань" Ван Вэй говорит о своем отношении к буддийскому учению, как к пути "Истины и Совершенства":

На середине жизни оценил я

Путь истины и совершенства путь.

Теперь, на склоне лет, я поселился

В горах Чжуннань - прожить бы как-нибудь [18].

Непосредственное влияние буддийских идей на творчество Ван Вэя мы находим, также в стихотворении "Изнываю от жары", в котором рассказывается о том, как поэтом открываются несмело "Ворота Сладчайшей Росы":

И понял я вдруг,

Что страдает лишь бренное тело.

Слабеет оно,

Но душа остается крылатой.

"Ворота Сладчайшей Росы"

Открываю несмело -

И дух наслаждается

Их чистотой и прохладой [19].

"Ворота Сладчайшей Росы" - это метафорическое обозначение буддийского рая.

Наконец, не подлежит сомнению, что в стихотворении "Поднялся во храм "Исполненного прозрения" поэт заимствовал образ из"Сутры Чистого Лотоса", создавая следующие строки:

Здесь, по "Земле Начальной" [20] вьется

Кверху тропинка в бамбуках.

Пик ненюфаров выдается

Над "градом-чудом" [21] в облаках [22].

Трудно сказать, однако, какая именно религиозно-философская система взглядов оказала большее влияние на поэта. Ясно одно - идейно-художественные интересы Ван Вэя самым тесным образом связаны с природой, в которой он на протяжении всего творческого пути находил поэтическое вдохновение, глубокую эстетическую радость, смысл всей своей жизни. Именно поэтому во многих стихах Ван Вэя акцент делается на восприятии природы поэтом, который в ней живет и по наитию следует ее незримым законам, проникается естественный ее дыханием.

Преобладающими мотивами в творчестве Ван Вэя является отображение могущества природы, ее спокойного величия, ее обаяния. Это наглядно обнаруживается как в его поэзии, так и в созданных его кистью картинах. Заметим здесь, что кисти Ван Вэя принадлежит один нз шедевров панорамной живописи - "Ванчуаньту" ("Река Ванчуань"), ставший высшим образцом для пейзажистов-живописцев древнего Китая. Эта картина была навеяна Ван Вэю неповторимыми красками природы на берегах Ванчуань, где поэт провел многие годы своей жизни. Здесь же, на берегах реки, он черпал вдохновение для создания своих поэтических пейзажей. "Ночью поднялся на холм Хуацзыган и видел, как свет луны играл на волнах реки Ван. В озябших горах далекий огонек то вспыхивал, то меркнул за лесом...", - писал Ван Вэй в одном из писем к своему другу - поэту Пэй Ди [23]. Поэтические строки, созданные Ван Вэем на берегах реки, вошли в его "Ванчуаньский сборник".

В одном из стихотворений этого сборника находим такие строки, характеризующие жизнь и настроение поэта:

Живу потихоньку

В своем шалаше,

Работой встречаю я

Солнца восход.

Зеленые травы

Склонились к воде,

И белая птица

По речке плывет [24].
("Проживаю на берегу Ванчуань")

Красочная гамма изобразительных средств Ван Вэя позволяет ему передавать своеобразные, глубоко индивидуальные поэтические настроения, придает стихотворениям его особую яркость и свежесть, романтическую одухотворенность.

В Вэйчэне [25] утренним дождем

Седая пыль орошена,

Нагие ивы за окном

Листвой украсила весна [26].

("Провожаю Юаня второго, назначенного в Аньси")

Здесь все необыкновенно просто, ясно, непосредственно. Перед нами легко возникает образ деревни весенним утром после дождя. Поэтом найдены наиболее экономные и вместе с тем наиболее емкие средства словесного выражения: всего в четырех строках дается законченный и глубоко индивидуальный образ родной природы.

Такой же прозрачной ясностью отличаются строки других стихотворений Ван Вэя, в которых проявляется индивидуальное восприятие природы, связь ее явлений с личными переживаниями поэта:

Побелела трава -

На траве, как на мне, седина,

И сквозь голые ветви

Печальная светит луна [27].

("Зимней ночью пишу о том, что у меня на сердце")

Здесь средства поэтического изображения видимого мира - иносказания, сравнения, эпитеты - выступают в тесной связи с создаваемыми Ван Вэей образами и картинами, способствуя более точному и конкретному раскрытию замысла.

На силоне лет

Мне тишина дороже

Всех дел мирских -

Они лишь тлен и прах.

................................

Мечтаю только

О родных лесах.

Сосновый ветер

Я приму как милость,

Вот и все пока [28].

("Отвечаю шаофу Чжану")

В этих строках, помимо поэтической картинности, обнаруживается влияние идей даоского отшельничества, настроения поэта, оставившего "дела мирские".

Мы знаем, что главной темой творчества Ван Вэя неизменно оставалось отображение природы, сокрытой в ней красоты. Однако это отнюдь не означает, что описание природы заслоняло от поэта изображение человека, его поведения, мыслей, душевных эмоций. Тема человека с его сложным и противоречивым миром духовных интересов всегда была в фокусе поэтического внимания Ван Вэя, хотя воплощение этой темы у него имеет свои особенности. Так, мы нередко встречаем у Ван Вэя упоминания исторических событий, раздумья поэта о судьбах героев китайской старины, изображение которых проникнуто лиризмом. Таково, в частности, стихотворение "Перевал, где рубят бамбуки". Подтекстом этого произведения является предание об отшельниках - "четырех седоголовых мудрецах" (Дун Ван-гун, Ся Хуан-гун, Ци Ли-цзи и Цзюэ Ли-сяньшэн), которые в знак протеста против императора Цинь Ши-хуана (221 г. до н. э.), названного ими тираном и узурпатором, удалились в горы Шаншань. К императорскому двору они вернулись лишь после падения династии Цинь (207 г. до н. э.) и прихода к власти династии Хань (206 г. до н. э. - 220 г. н. э.).

Интерес представляют применяемые Ван Вэем приемы поэтического воплощения исторического сюжета. Стихотворение "Перевал, где рубят бамбуки" построено Ван Вэем так, что в нем не повторяется рассказ о судьбе четырех отшельников, а лишь содержится "литературный намек" на него в виде строки: "Я сейчас тайком вступаю на Шаншаньскую дорогу". Этого оказывается достаточно, чтобы перейти уже к другим темам и образам.

Тонкие стволы бамбука

Безыскусственно и строго

Отражает в ясном свете

Чистая речная гладь [29].

Здесь следует лишь добавить, что бамбук с его стройностью и строгой простотой символизирует благородство, стойкость, несгибаемый дух. В литературе он служит олицетворением человека большого мужества, душевной твердости и чистоты. Характерна при этом взаимосвязь символического образа бамбука с чистой речной гладью. Так поэт через художественно осмысленные образы природы раскрывает внутренний мир своих исторических героев.

Образ бамбука вообще очень характерен для поэзии и живописи Ван Вэя. Бамбук и лотос, символизирующий моральную чистоту, - излюбленные образы поэта.

Бамбук как будто припудрен,

Его окружают травы,

И лотос наряд роняет -

Ему он больше не нужен [30].

("Жизнь в горах")

Характерно, что многочисленные китайские и японские издания поэтических произведений Ван Вэя иллюстрируются многообразными изображениями бамбука. Этим как бы подчеркиваются личные высокие моральные достоинства самого Ван Вэя, как истинного "цзюньцзы" - "благородного мужа".

Таким образом, природа в поэтических строках Ван Вэя нередко выступает не только как пейзажный фон, на котором изображаются взаимоотношения и поступки людей. Природа у него участвует в развитии событий, в жизни и судьбе его поэтического героя, в раскрытии внутреннего мира его идей.

И жизнь отшельника в горах для поэта ^не результат преходящего настроения или приступа меланхолии, а изъявление нерушимой воли. Даже быстротечность времени, которая выражена в образе увядающих цветов, не страшит поэта. Он тверд в своем решении:

Пускай цветы

Совсем увянут скоро, -

Я здесь останусь,

Не вернусь в столицу [31].

("Осенью в горах")

Не менее интересно в этом смысле и стихотворение "Весенней ночью в бамбуковой беседке подношу шаофу Цянь Ци, возвращающемуся в Ланьтянь", в котором Ван Вэй, создав картину ночной тишины, ("где-то слышен только лай собак"), говорит о чувстве зависти к тому, кто в хижине своей "живет далеко от людей" -

Собираешь травы [32]

Поутру,

Презирая

Власти мишуру [33].

Вдали от мира, на лоне любимой природы, где "поросшая мхом тропинка скрыта среди акаций", поэт не чувствует грустного одиночества, отрешенности от людей. И здесь, в горах, он находит задушевного собеседника, любезного его сердцу друга, поэта:

Спешу подмести тропинку -

Надобно постараться:

Наверно, идет отшельник,

Мой одинокий друг [34].

("Тропинка среди акаций")

Возможно, что к этих строках содержится намек на встречи Ван Вэя с его близким другом, поэтом Пэй Ди. Многое здесь угадывается при чтении одного из стихотворений Пэй Ди - "Тропа меж акаций у дворца":

У старых дворцовых ворот

Тропа меж акаций. К пути

На дальнее озеро. И

Она постепенно ведет.

Лишь осень успела придти -

И ветер не в редкость с дождем.

Осыпались листья кругом -

И некому их подмести... [35]

В этой связи уместно привести и слова Ван Вэя из предисловия к сборнику "Ванчуань цзи" ("Река Ван), в который включены двадцать его стихотворений, посвященных излюбленным уголкам поэта (холм Хуацзыган, ров Мэнчэн, перевал, где рубили бамбук, и т. п.): "Мое убежище - в долине Ванчуань. Идя вдоль нее, остановитесь и осмотрите ров Мэнчэн, холм Хуацзыган, перевал, где рубили бамбук, беседку Вэньсин, Оленью рощу, рощу Мулань... Там проводили мы с Пэй Ди свой досуг, соревнуясь в поэзии и вызывая друг друга на составление парных стихов к произнесенным строкам..." [36].

В многочисленных стихотворениях Ван Вэя мы видим, как поэтическое вдохновение поэта возникает при живом, нерасторжимом единении человека и природы, при их слиянии.

Бледна осенняя заря -

И слышу я, старик,

Лишь бормотанье ветерка

Да лебединый крик [37].

("Посылаю губернатору Вэй Чжи")

Самобытны и ярки строки лирического стихотворения Ван Вэя "Красные бобы", в котором отразилось его мастерство и с большой задушевностью изображается картина южной китайской природы.

Красные бобы

В долинах юга

За весну

Еще ветвистей стали.

Наломай побольше их

Для друга -

И утешь меня

В моей печали [38].

Нужно здесь не упускать из виду, что в китайской поэзии красные бобы ассоциируются с кровавыми слезами, которыми плачут разлученные друзья. Процитированные строки вызывают у китайского читателя ассоциации лирического характера, образно раскрывая печаль поэта.

Глубокой лиричностью, эмоциональностью проникнуты строки Ван Вэя, о которых можно было бы сказать словами поэта Су Ши, что это именной есть "поэзия, исполненная картинности, или картина, исполненная поэзии":

В бамбуковой роще

Я ночь коротаю свою,

И трогаю лютню,

И песни протяжно пою.

И людям не ведом приют мой,

И только луна

В бамбуковой роще

Меня навещает одна [39].

("Домик в бамбуковой роще")

Поэтические творения Ван Вэя, исполненные лиризма, тонкого ощущения природы, сохранили поныне свое художественное обаяние и продолжают и теперь доставлять нам необыкновенное эстетическое удовлетворение, волнуют и радуют нас своим неповторимым совершенством.

3. Сыкун Ту (837-908)

Глубокое раскрытие тема природы и человека получила также и в поэтическом творчестве Сыкун Ту, одного из самобытных теоретиков поэзии в период Танского Китая.

В знаменитых стансах Сыкун Ту [40] мы видим пример того, как для писателя современность предстает не только как материал, опосредствуемый в творческом процессе. В своем многоплановом проявлении она формирует мироощущение поэта, слагает его убеждения и мысли, раскрывает духовную глубину, совершенствует творческий его талант.

Сыкун Ту жил в эпоху господства бездарных тиранов, жестоко попиравших свободолюбие, всякое проявление независимой мысли, общественные нормы морали.

Душевные настроения поэта нашли свое выражение, в частности, в стихотворении "Бегство от мятежа":

Уйдя от мятежа, я жизнь свою случайно сохранил,

Скрываю свои следы и отдаюсь волне судьбы.

Тигры свирепы, а дикое обиталище (мое) отдалено.

Светлячок - сирота... Черная ночь глубока [41].

События в общественной жизни, в судьбе страны оставили глубокий след в сознании Сыкун Ту. И мы видим, что внимание поэта как бы раздваивается: перед взором его прекрасная природа, возвышенные мечты, ею рождаемые, но им противостоит действительная жизнь с ее страшной правдой, унижением человека, мраком. И поэт гневно осуждает "людей презренных, говорящих и молчащих исключительно ради выгоды и корысти". Он исполнен мужественной решимости: "Я отказываюсь и от славы, и от выгод, я бегу от них; и не только от них, но и от людей, одержимых к ним страстью".

Разве не парадоксально, что вокруг человека царит изумительная природа; столько радостных ощущений и восторгов приносит она ему, и так тягостно, уродливо его существование в условиях несправедливого, эксплуататорского социально-политического строя. Когда людям трудно уберечь свою жизнь, могут ли они "порадоваться на ясную погоду и на расцвет в ней хризантемы". Значит, подлинная радость и счастье должны быть найдены где-то вне социальной реальности. Это приводит Сыкун Ту к мысли о необходимости удалиться от ненавистного ему общества, поселиться среди гор в полей с их изумительными растениями и цветами, извечным покоем, загадочной мудростью, слиться с этой первозданной стихией и найти в этой истинной действительности, соответствующей миру идейно-эстетических идеалов самого поэта, - радость и смысл существования. Отсюда - властный призыв Сыкун Ту вернуться к природе, чтобы жизнь человека была достойна великой простоты и красоты природы.

Многочисленные строки стихотворений Сыкун Ту проникнуты именно этой мыслью. Приведем лишь несколько иллюстраций, передающих настроение поэта. В ряде стихов он рассказывает о том, как бродит счастливый среди осеннего безмолвия природы или же "наслаждается росистою благовонною ночью", говорит, что "не может уснуть, волнуемый радостью человека, освободившегося от ощущения мира", что идет в родные горы с нетерпением, зная, как прекрасно горит там пламя хризантем, "как чудесна река, объятая звуками флейты, как роскошна там родная весна". Отрешившись от оглушительной суеты мира, поэт начинает жить новою, единственно ценною жизнью [42]. Отсюда возникает призыв: "Прочь все дела! Только природа! Только стихи!". И он радостно утверждает: "Нет службы, нет славы, стесняющих полет вдохновенья!" или "Житейские путы отбросив здесь, я себя уже оживил".

Нетрудно заметить, что эти мотивы Сыкун Ту не являются совсем новыми, лишь ему одному свойственными. Особенно ощутимо идейно-эстетическое влияние на его творчество гениального Тао Цяня (Тао Юань-мина), о котором шла речь выше.

В судьбе и творчестве Сыкун Ту мы находим большое сходство, глубокое духовное родство с его великим предшественником, которого сам поэт считая для себя непревзойденным образцом за его непреклонность и твердость духа.

Влияние Тао Цяня обнаруживается в многочисленных произведениях Сыкун Ту. Поэт часто славит своего духовного "учителя, что у пяти ив"- образ, который вошел в китайскую поэзию как символическое олицетворение Тао Цяня. В произведении, написанном Сыкун Ту в семидесятилетнем возрасте, поэт, явно откликаясь на призыв Тао Цяня, радуется своему "возвращению в родной край, чтобы увидеть здесь весну". Обращает па себя внимание почти буквальное лексическое сходство этого стихотворения Сыкун Ту с поэмой Тао Цяня "Возвращусь! Уйду отсюда!".

Своеобразную поэтическую перекличку с Тао Цянем мы находим также в стихотворении Сыкун Ту "Люблю свою хижину". Весьма характерным в этом смысле является и стихотворение Сыкун Ту "Моя заповедь самому себе", в котором раскрывается не только духовная близость поэта с Тао Цянем, но и глубокая противоречивость его мировоззрения. Здесь наглядно проявился в сознании Сыкун Ту своеобразный синкретизм конфуцианской этико-моральной системы и противоборствующего с ней даоского мироощущения.

Прямое свидетельство влияния Тао Цяня также содержится в рассказе Сыкун Ту о виденном им сне. В этом сне Сыкун Ту слышит: "Хотя бросил ты мир, тебя все же ненавидели негодные люди. Поэтому тебе следует дать себе зарок претерпевания хулы. Этим ты, вероятно, убережешься от начала до конца. Пей и пой, как "Исчерпавший доблесть" (т. е. поэт Тао Цянь. - Н. Ф.), сравняйся с ним в качестве и степени - и тогда, чего еще, скажи, тебе домогаться у тысячелетий?" [43].

Точно повинуясь виденному во сне, Сыкун Ту написал вскоре "Песнь скромного ученого, претерпевающего хулу", в которой осуждаются люди злые и хитрые. Главным выводом поэта становится лейтмотив творчества Тао Цяня - призыв к отказу от карьеры, уходу от людей к вечной природе.

Таким образом, идейно-художественные устремления Сыкун Ту, как и других писателей близкого ему направления, сводились к осуждению существовавших в социальной действительности порядков, к восхвалению природы, к возвращению человека к природе. При этом характерно, что поэт, как мы видим, призывал не к активной борьбе против существовавшего общественно-политического режима, не к радикальному преобразованию действительности, а к уходу от этой борьбы, к бегству от социальной реальности. В этом ограниченность идейных и эстетических взглядов Сыкун Ту, ограниченность его мировоззрения. В значительной степени это характерно и для творчества великих предшественников Сыкун Ту - поэтов Тао Цяня, Ван Вэя и др.

Мир идей Сыкун Ту представляется весьма сложным и противоречивым. Его воззрения формировались под влиянием противоборствовавших в ту эпоху идеологий конфуцианства, даосизма и буддизма. Мировоззрение конфуцианства вооружало поэта представлениями о "совершенном человеке" ("цзюньцзы"), деятельность которого должна быть обращена на активное служение династии, государству в соответствии с определенными установлениями и нравственным кодексом. Пассивность и непротивление злу были противны ортодоксальной конфуцианской этике и философии.

Именно поэтому в своих стансах Сыкун Ту нередко выступает как могучий гений, как равный великому небу и земле, с которыми он образует конфуцианскую триаду - земля, человек, небо. В стихотворении "Крепость духа, сила вдохновения" находим такие строки:

К небу и земле в троицу становится поэт,

И внечеловеческие преобразования природы и людей ему общи.

Поэт требует от силы вдохновения, еще серьезного содержания

И подчиняет ее себе до конца.

С другой стороны, Сыкун Ту испытывал глубокое воздействие даосизма, который повелевал недеяние, пассивность, звал в мир непостижимого, высшего Дао - субстанции всего сущего. Отсюда - даоский скептицизм, уход от общественной жизни, отшельничество.

И мы нередко встречаем в стансах Сыкун Ту образы человека всеобъемлющего духа, необъятной мысли, неиссякающего творческого вдохновения. В стихотворении "Мощный натиск и всеобъемлющая полнота" читаем:

Поэт держит в себе полностью всю природу,

Он гением своим прорезает небесные пустыни:

Поэт переходит грани и парит над формами мира:

Он внедряет в себя и абсолютный центр (Дао).

Во многих произведениях Сыкун Ту говорится о непосредственной связи вдохновения с Дао, источником поэтического творчества. В стансе "Емкость пустоты и вневкусовая простота" находим такие строки:

Поэт пребывает своей опрощенной до элементарности душой в безмолвии

И проникается неуловимостью Великого Механизма (Дао).

Он пьет извечную гармонию мировых сил

И парит духом своим в высях, вместе с одиноким журавлем [44].

Это настроение уподоблю ласковому, животворящему ветру весны.

Восприятие поэтом природы, многообразных ее явлений, тонких и едва ощутимых звуков и красок окружающего мира часто бывает неуловимым, мгновенным. Об этом свидетельствуют строки станса "Тонкая прелесть и пышная краса природы":

Чем более хочу подчинить контролю это настроение, тем

Далее оно от меня уходит;

Но чем более я его распознаю в том, что вижу, тем ближе

Оно к Дао, истиннее.

В этой связи следует рассматривать и мотивы наития, находящего на поэта, проникнутого Дао и становящегося необыкновенным существом, сверхчеловеком. Тема эта раскрывается, в частности, в стансе "Настроение высокое и старинное". Обращает на себя внимание и крайне своеобразный характер экспрессии Сыкун Ту:

Поэт - сверхчеловек. Он овладевает, как конем, сверх-

чувственно-истинным, прозрением (Дао)...

Емкою душой жду в нее гения Дао и его элементарного величия.

Прочь все грани и межи! [45]

Перед нами возникает образ поэта-"сверхчеловека" с постоянной жаждой высшей простоты, с отвращением ко всему неестественному, напряженному, фальшивому. Именно об этом говорится в стансе "Внутреннее омовение и .выплавление в себе лучшего".

Поэт делает сущностью свою простоту, он копит в себе чистое...

Текущая вода - вот символ настоящей его жизни.

Светлая луна - вот его прежнее бытие.

Не менее интересны также строки в стансе "Непосредственность и Дао - естественность", где говорится о естественных движениях души поэта, которые порождают творческое вдохновение и благодаря которым под кистью поэта как бы воскресает сама реальность.

Я сливаю свое устремление с Дао,

Кладу руку на бумагу - и под кистью возникает весна.

В этой связи следует назвать и станс Сыкун Ту "Крепость духа, сила вдохновения", в котором воспевается могущество поэтического гения, как фактора самодовлеющего, не знающего ни граней, ни пределов.

Поэт движет свой гений свободно, как бы в просторе пустоты,

И дух свой проявляет, как небо радугу.

Наконец, эпоха Сыкун Ту характеризуется огромным распространением в Китае буддийской философии и религии. Как и многие современники поэта, Сыкун Ту не избежал весьма сильного воздействия буддийского мировоззрения. Отсюда такие строки в стихотворениях Сыкун Ту, как "Забыл я все среди природы, приближаясь своею душою к сердцу Будды", потому что здесь, в родных горах "омывается от скверны душа моя, и наслаждение становится особенно чистым". Отсюда и такие образы, как "По безбрежности тех буддийских калп [46], как ладья, несется он (поэт-сверхчеловек. - Н. Ф.)... Тайная бездна! Его след непостижим, как пустота". Следует, разумеется, учитывать, что буддизм в Китае выступал не в своем первородном оригинальном виде, но в значительной степени опосредствованный китайскими самобытными философско-религиозными воззрениями, особенно даосизмом.

В связи с тем, что Сыкун Ту испытывал влияние различных философско-религиозных систем, что нашло свое художественное выражение в его поэтическом творчестве, естественно, возникает вопрос, как могли в сознании поэта одновременно уживаться столь различные мировоззрения, как конфуцианство, даосизм и буддизм? Было ли это органическое слияние разнородных начал или чисто эклектическое смешение их?

При рассмотрении воздействия указанных мировоззрений на взгляды Сыкун Ту и на его творчество нельзя не учитывать следующее. Прежде всего необходимо хронологически разграничить влияния, которые поэт испытывал в различные периоды своего идейного и художественного роста. Хронологически идейная эволюция поэта шла от конфуцианства к даосизму и потом к буддизму. В известной степени этот процесс можно проследить по конкретным произведениям Сыкун Ту, создававшимся им в различные периоды его творческого развития. Однако таков лишь один из аспектов этого вопроса. Для объективной картины философско-религиозного воздействия, которому подвергся Сыкун Ту, характерны более сложные процессы. Здесь надо учитывать не только последовательную смену различных идейных влияний, но и более сложное, своего рода комплексное воздействие, опосредствование и восприятие поэтом различных философских, морально-этических и религиозных идей. Именно поэтому в ряде стансов Сыкун Ту обнаруживаются, нередко одновременно, конфуцианские взгляды, и даоские идеи, и буддийские воззрения.

Подобное сложное, комплексное отображение различных философских и религиозных взглядов в художественном творчестве поэта рассматривается некоторыми исследователями как нечто трудно объяснимое, противоречивое. Разумеется, тут нельзя не видеть внутренних противоречий. Однако следует иметь в виду, что в известном смысле (если, разумеется, говорить не о всех, но о некоторых аспектах) не наблюдается антагонистических расхождений между системами конфуцианства, даосизма и буддизма. Нам представляется, что в какой-то степени одна из этих систем восполняет другую. Для конфуцианства прежде всего характерны принципы долга перед государством и этико-моральные доктрины, тогда как даосизму главным образом присущи метафизические абстракции и мистицизм. Влияние буддизма в основном определяется его религиозной природой.

Аналогичные идейно-художественные особенности характерны и для многих других китайских поэтов и писателей. В частности, это можно .наблюдать на примере общественной деятельности и поэтического творчества такого крупного художника слова, как Су Ши, или Су Дун-по (1036-1101). Известно, что в вопросах этико-моральных взаимоотношений и служения династии деятельность Су Дун-по строго регламентировалась нормами конфуцианского кодекса. Однако в своих взглядах на окружающий мир и в философских суждениях поэт исходил из даоской доктрины и руководствовался принципами извечного Дао, как субстанции всего сущего. Вместе с тем Су Дун-по был приверженцем буддийской метафизики, верил, что жизнь является лишь неким временным воплощением иного существования и что душа только временно пребывает в физической оболочке человека. Однако Су Дун-по никогда не отказывался от всех человеческих радостей и благ земного существования. Многие китайские источники свидетельствуют, что как буддист Су Дун-по стоял на позициях отрицания земной жизни. Конфуцианские убеждения предписывали ему веру в жизнь, а даоская философия повелевала всемерное опрощение его земного бытия, уход от мирской суеты на лоно природы.

Синкретичность, а нередко и противоречивость мировоззрения Сыкун Ту не могли не получить своего отображения в его поэтическом творчестве. И хотя мироощущение Сыкун Ту формировалось под воздействием различных, а нередко и диаметрально противоположных идей и общественно-исторических фактов, индивидуальный склад Сыкун Ту как поэта свидетельствует о глубоко своеобразном, субъективном преломлении им в своем творчестве окружающего мира и различных философских систем. Произведения Сыкун Ту представляют собой художественное выражение познания, а также оценки общественной жизни и окружающего мира природы. В этом смысле совершенно очевидно, что в поэтическом искусстве Сыкун Ту господствует право личности, выражающей идейное и связанное с ним эмоциональное восприятие видимого и воображаемого мира. Отметим также, что это одинаково относится и к идейно-эстетическим позициям поэта, и к словесно-изобразительным средствам его творчества, В его художественном творчестве обнаруживается единство самобытного нравственного отношения автора к миру общественных отношений и к природе.

В высшей степени выразительны речевые средства, применяемые Сыкукг Ту: подбор и сочетание иероглифов, особенность поэтических оценок, выражаемых путем сочетания и смены слов и оборотов, своеобразия синтаксического движения. В этом смысле тема и все художественное содержание каждого поэтического произведения Сыкун Ту получают свое воплощение буквально в каждой строке, даже самостоятельно рассматриваемой, в самой структуре фразы, неповторимой по особенностям подбора иероглифических знаков, в самом звучании этой фразы, ее поэтической мелодии,, музыкальной тональности. Поэт находит наиболее типические слова и формы экспрессии. Каждая строка стихотворений Сыкун Ту - свидетельство того, что любое слово в художественном произведении должно быть внутренне оправдано, причинно мотивировано и находиться в органической взаимосвязи с композицией целого.

Тема природы, ее явления занимают в творчестве Сыкун Ту едва ли не доминирующее место. Акад. В. М. Алексеев справедливо отмечает, что природа для Сыкун Ту - единственный и самый полный внешний источник вдохновения. В ней поэт ищет особых образов и проявлений, далеких ог тех, которые создают обычно стихотворцы, и понятно, что Дао, глядящее на Сыкун Ту из всех явлений природы, лишает его обычного языка. Природа представляется ему не более выразимою, нежели ее субстанция - тайное Дао. Так, только особым повторением одного и того же звука, как бы гипнотизируя читателя, можно воспеть высь лазурных небес, бесконечные волны аромата полевых цветов, мощные порывы свободной стихии ветра и ласковые его веяния весной, необозримые массы слоистых туч, высящиеся скалы вечных гор, неясные очертания высоких горных островов, всплески морской пены среди волн моря, стремительный рост весенних, трав, многокрасочность зацветшей реки, женственное очарование сосновых чащ в лунном сиянии и грустные шорохи опадающих листьев в дождливую осень [47].

Такова, отмечает далее В. М. Алексеев, немая, мертвая для других и красноречивая, говорящая убедительно и внятно для идеального поэта природа. Он ищет в ней себе обитель, строит хижину под соснами или среди бамбуков - на безлюдье, кое-как покрывает ее грубым пыреем. Он снимает шапку - символ чиновничьей службы и не нуждается более ни в каких мирских условностях. Ствол дикой груши служит ему посохом, а обувью - грубые деревянные сандалии. Он одиноко шагает, погруженный, в свои думы, и духом своим как бы приобщен к неземному аисту - птице, живущей обособленно, не в стае. Он любовно озирается вокруг себя на шорохи и звуки длинных бамбуков, а вечером идет в плющи, окутанные мглою.

Из изложенного вытекает, что совершенство, красота природы соотносится или противопоставляется поэтом - несовершенству, усложненности общественной жизни людей. Следовательно, речь идет не только и непросто о субъективном влечении Сыкун Ту к горным и речным пейзажам. Здесь зримо обнаруживаются социальные мотивы - противоречие между отрицательными чертами общественного уклада и прелестью окружающей человека природы.

Поэт сознательно утверждает тут иную реальность своего поэтического идеала, который он находит вдали от гнетущей его общественной действительности, в поэтическом уединении на лоне прекрасной природы. Такова внутренняя устремленность поэта, намечаемый им путь к высокому и прекрасному.

В этом, разумеется, проявлялась жажда правды и свободы. Именно стремлением к прекрасному в жизни, верой в лучшую действительность, мечтой о торжестве справедливости были движимы многочисленные китайские художники слова, на протяжении столетий создававшие замечательные лирические пейзажи, поэтические образы родной природы. Славя красоту природы, поэт тем самым утверждал свой идеал прекрасной, достойной человека жизни. Лирический пейзаж служил косвенным средством осуждения общественных порядков, с их вопиющим произволом, бесчестностью, ханжеством.

* * *

Для раскрытия темы природы и человека в китайской литературе мы .подвергли анализу творчество лишь некоторых, наиболее характерных китайских художников слова, поскольку охват более широкого круга писателей потребовал бы специального монографического исследования. Ло и анализ художественной практики некоторых типических в этом отношении поэтов показывает, какое большое идейное и эмоциональное содержание таится в их пейзажных зарисовках. Основным в этих произведениях, благодаря чему они приобретают определенный идейно-эстетический смысл, остается тема человека, его поступки и видение окружающего мира, его жизнь и мечты, поиски лучшего, совершенного строя общественных отношений.

Литература

1. Основоположником философии даосизма считается крупнейший мыслитель китайской древности Лао-цзы (приблизительно VI в. дон. а.). По своему мировоззрению Лао-цзы принадлежит к числу наивных материалистов-диалектиков.

2. На это особое внимание обращает японский исследователь Иосикава Кодзиро в своей книге "Жизнеописание Тао Юань-мина" ("То Эн-мэй дэн", Токио, 1956).

3. Бо Цзюй-и. Стихи. Гослитиздат, 1958, стр. 12.

4. Перевод Л.3. Эйдлина, см.: "Антология китайской поэзии". М., 1957, т. I, стр. 339.

5. "Антология китайской поэзии", стр. 333.

6. См. "История китайской литературы". Пекин, Изд-во "Жэньминь вэньсюэ чубаньшэ". 1959, т. I, стр. 306.

7. "Персиковый источник", или "Персиков Родник" - одно из самых известных произведений Тао Юань-мина. В кн.: "Китайская классическая проза" (в переводах акад. В.М. Алексеева). М., Изд-во АН СССР, 1959.

8. Л.З. Эйдлин. Из танской поэзии. Труды Военного института иностранных языков, № 2, 1946, стр. 63.

9. См. Кобаяси Тайитиро. О Ино сёгай то гэйдзюцу. Осака, 1935.

10. "Три танских поэта. Ли Бо, Ван Вэй, Ду Фу" (пер. А. Гитовича) М., ИВЛ, 1960, стр. 241.

11. Там же, стр. 189.

12. Там же, стр. 211.

13. См. "Цзецзыюань хуачжуань". Лондон. Изд. Рутлидж, 1957, т. II, стр 12

14. Ли И - близкий друг Ван Вэя.

15. Т. е. переставший следить за внешностью после ухода от мирских дел. В старину китайцы зашпиливали волосы на макушке в виде пучка.

16. Ичэн - город в современной провинции Хубэй.

17. "Три танских поэта...", стр. 253.

18. Там же, стр. 249.

19. Там же, стр. 258.

20. Из "Сутры о Нирване", где говорится о "Земле Начальной", т. е. об одном из райских садов.

21. В "Сутре Чистого Лотоса" говорится, как бодисатва, ведя людей в Нирвану, заметил, что они устали. И бодисатва создал "Град-чудо" - мираж, возникший впереди. Люди тотчас устремились к нему, забыв об усталости.

22. "Антология китайской лирики". М. - Пг., Изд-во "Всемирная литература", 1923, стр. 103.

23. Цит. по В. А. Кривцову "Поэзия Ван Вэя" (в кн.: Ван Вэй, Стихотворения М.-Л., Гослитиздат, 1959, стр. X).

24. "Три танских поэта...", стр. 240.

25. Вэйчен - город в провинции Шэньси.

26. "Три танских поэта...", стр. 203.

27. Там же.

28. "Три танскик поэта...", стр. 230.

29. Там же, стр. 178.

30. "Три танских поэта...", стр. 247.

31. Там же, стр. 246.

32. Здесь содержится намек на старинное предание о братьях-отшельниках, легендарных героях Бо И и Шу Ци. Когда в XII в, до н. э. правитель У-ван, свергнув последнего императора Иньской династии (1766-1123 гг. до н. э.) Чжоу-синя, создал новую Чжоускую династию (1122-221 гг. до н. в.), оба брата отвергли предложение У-вана служить ему, считая его узурпатором, и удалились на гору Шоуяншань, где собирали для своего пропитания папоротники и травы.

33. "Три танских поэта...", стр. 222.

34. Там же, стр. 173.

35. Перевод Ю. К. Шуцкого, в кн.: "Антология китайской лирики", стр. 31

36. Цит. по В. А. Кривцову "Поэзия Ван Вэя", в кн.: "Ван Вэй, Стихотворения", стр. X.

37. "Три тансквх поэта...", стр. 251.

38. Перевод А. Гитовича.

39. "Три танских поэта...", стр. 176.

40. См. В. М. Алексеев. Китайская поэма о поэте. Стансы Сыкун Ту (837 - 908). Перевод и исследование. Пг., 1916.

41. Там же, стр. 0109. Здесь и далее перевод акад. В. М. Алексеева.

42. См. В. М. Алексеев Указ. соч., стр. 0110.

43. Там же, стр. 080.

44. Здесь символ отшельничества.

45. В. М, Алексеев. Указ. соч., стр. 070.

46. Калпа - буддийский термин, означающий цикл мирового развития. В течение этого цикла мир появляется, достигает расцвета, приходит в упадок и вновь исчезает.

47. См. В. М. Алексеев Указ. соч., стр. 021.

Источник текста - Фундаментальная электронная библиотека "Русская литература и фольклор".