Шаповал - К этимологии гапакса блюндары 'панталоны'

Следите за нашими новостями!

Philology.ru - Русский филологический портал

В.В. Шаповал

К ЭТИМОЛОГИИ ГАПАКСА БЛЮНДАРЫ 'ПАНТАЛОНЫ' (арго сер. XIX в.)

Свои мнения и вопросы направляйте по адресу: shapoval_vv@mailru.com

Опубликованное в 1859 г. в петербургской газете среди примерно 130 слов и выражений анонимного "Собрания выражений и фраз, употребляемых в разговоре С.[-]Петербургскими мошенниками" [1], слово блюндары 'панталоны', кажется, пока не получило этимологического комментария.

В современной орфографии этот источник был перепечатан в четырехтомном "Собрании русских воровских словарей" (N.Y.: Chalidze Publications, 1983. - Т. 1. - С. 19-26) Владимира Козловского, который отмечал, что список 1859 г. является самым старым из известных нам русских воровских словарей [СРВС-I: 20].

В конце ХХ века слово блюндары 'панталоны' было включено в сводный "Большой словарь русского жаргона" [2] со ссылкой на вышеупомянутый четырехтомник Вл. Козловского:

блюндары, мн. Угол. Панталоны. СРВС, 1, 22.

В словарной статье, как можно видеть, восстановлено ударение, отсутствовавшее в первоисточнике. Две другие возможные акцентологические реконструкции *блюндарЫ и тем более *блЮндары на интуитивном уровне кажутся заведомо менее правдоподобными. Весьма вероятно, что возражений против восстановления ударения в слове блюндары по образцу слов шаровары, шальвары, чимбары и под. не обнаруживается и при более детальном анализе. Для нашей задачи поиска этимологии интуитивный выбор места ударения в качестве отправной точки представляется допустимым.

Помета "угол[овное]" в данном случае вызвана тем, что слово было включено в словарик мошенников. Но уголовники бывают разные. Уточним социальную физиономию носителя слова блюндары. К середине XIX в. слово мошенник давно уже перестало обозначать исключительно карманника, ворующего мошны с деньгами, а стало наименованием плута, обманщика, специалиста по ненасильственным преступлениям [3]. Это ремесло основано на злоупотреблении доверием и, надо заметить, требует определенной сметки и мастерства. Можно сказать, что мошенники, хоть это и звучит неожиданно, были, если не органической частью, то во всяком случае зеркальным антиподом "мыслящего пролетариата", то есть людей творческого и квалифицированного труда (от журналистов до куаферов).

Грамматическая характеристика "мн.", может быть детализирована. Слово выглядит вполне адаптированным морфологически. Парадигма восстанавливается почти без колебаний: -ы,.. -ам, -ы, -ами, -ах. Однако возникают сомнения относительно родительного падежа, который был скорее блюндар, нежели блюндаров, хотя в середине XIX в. подобные существительные могли иметь варианты чаще, чем в наши дни [4].

Вариативность родительного падежа связана и с неопределенностью грамматического рода, знание которого было необходимо при выборе одной из двух согласуемых форм прилагательного и местоимения в именительном и винительном падежах для подобных имен существительных pluralia tantum. Следует ли считать слово блюндары именем существительным pluralia tantum женского рода (как, напр., шаровары)? Или мужского рода (как порты, портки, штаны)? Или даже общего рода (как трактуется заимствование панталоны у Даля)? Выбор осложняется тем, что колебания обнаруживаются даже в словах более употребительных, чем уникальное блюндары. Даль указывает, что слова штаны и брюки - мужского рода, но, описывая шаровары (ж.р.), согласует широкiя брюки, как будто и последнее также женского рода [5].

Ю.М. Лотман цитирует Пестеля: "зеленыя длинныя Штаны (Панталоны)" [6]. И опять выбрана форма женского рода. Так что и в морфологической характеристике блюндар кое-что остается в зоне неуверенной реконструкции, поскольку в самой речевой практике XIX в. не было полной однозначности.

Слово панталоны могло в разные времена обозначать нижнюю часть мужского и не только мужского туалета самых разных фасонов и назначения. Для более точного понимания толкования 'панталоны' применительно к середине XIX в. обратимся к весьма информативной цитате из комментария Ю.М. Лотмана к "Евгению Онегину", относящегося к строке "Но панталоны, фрак, жилет...":

"Известно высказывание <П.А.> Вяземского, также подчеркивающее, что панталоны в момент действия первой главы романа были новинкой и что высказывание об этом в Е<вгении>О<негине> имело остро злободневный характер: "В 18-м или 19-м году в числе многих революций в Европе совершилась революция и в мужском туалете. Были отменены короткие штаны при башмаках с пряжками, отменены и узкие в обтяжку панталоны с сапогами сверх панталонов; введены в употребление и законно утверждены либеральные широкие панталоны с гульфиком впереди, сверх сапог или при башмаках на бале" [7].

Видимо, за 40 лет страсти достаточно перекипели, так что в середине XIX в. панталоны могли носиться как заправленными в сапоги, так и поверх сапог, а также с башмаками. Во всяком случае для нас важно, что панталоны оставались одеждой приличного общества, внешне незначительно отличавшиеся от порток, с которыми их путали возмущенные ретрограды времен молодости Пушкина, Вяземского и Онегина: "Ко мне, слава Богу, никто еще в портках не входит!"; "Ведь тебя приглашали на бал танцевать, а не на мачту лазить; а ты вздумал нарядиться матросом" [Лотман. Там же]. Но было и отличие от мешковатых мужичьих порток: "Панталоны не широки, теснее брюк" [Даль-III: 15].

Таким образом, блюндары обозначали предмет мужской одежды, который не так кардинально, как фрак, отличался от простонародного аналога. Однако этот предмет одежды обращал на себя пристальное внимание при первичном определении социального статуса незнакомца.

Поиски этимологических гипотез велись в разных направлениях. В частности, было проверено предположение, что слово блюндары - будучи названием европейского предмета одежды - восходит к некоему слову или выражению из западноевропейского, напр., французского языка. Этимологизация гапакса, к тому же не представленного в реальных речевых контекстах, по необходимости включает в себя реконструкцию вероятной внутренней формы слова по догадке. С этим приходится мириться, как с неизбежным злом приблизительности. Элемент словаря мошенников, лишенный для нас всякой образности, для них самих некой образностью и экспрессией должен был обладать наверняка. Опыт работы с жаргонными номинациями позволяет с большой долей вероятности предположить, что и это наименование могло быть результатом переосмысления в духе черного юмора, мизантропического сарказма. Напр., это могло быть некое переосмысление неизвестного производного от франц. blinder 'бронировать' (перенос наименования с предмета военного снаряжения на предмет одежды). Однако ничего подходящего во французском словаре не обнаруживается. И т.д.

Расширение круга поисков за счет ослабления требований фонетической точности соответствия приводит к довольно неожиданной искусственной параллели: блюндары 'панталоны' - *(les) plumes d'art '*искусственные перья'. Во всяком случае представляется вероятным, что первоначально панталоны были фигурально названы неким "оперением". Однако гипотеза не выдерживает критики и проверки на прочность. Это выражение не случайно дано под звездочкой, оно лишь гадательно реконструируется по образцу oeuvre d'art 'произведение искусства' и проч. И образец не является удачным, потому что для наименования имитаций, "эрзацев" обычно используются другие, ср., напр.: устойчивое выражение feu d'artifice, 'фейерверк; букв. "искусственный огонь"' или свободные сочетания типа les plumes artificielles 'искусственные перья'. Гипотетическое выражение *(les) plumes d'art '*искусственные перья' соответствует весьма посредственному и даже спорному уровню владения французским языком. Если принять, что наименование блюндары возникло в "галантерейной" речи полуобразованных мещан как искаженный эвфемизм, сработанный некогда кем-то на основе французского наименования, то вполне возможно, что и имитация французской речи, послужившая источником для устного заимствования, тоже была не безупречной.

Во всяком случае вероятно, что в основу наименования была положена элементарная конструкция с предлогом de, придающая значение прилагательного (valeur d'adjectif) [8] в частности вещественным и абстрактным именам существительным.

Если les plumes 'оперение' + d'art 'искусственное' не подошло, попробуем les plumes 'оперение' + d'or 'золотое'. Выражение les plume 'перо' + d'or 'золотое' является штампом для обозначения уникально бойкого пера, исключительного писательского дара. Множественное число трудно представить и в значении 'бригада гениев', и тем более - в значении 'одеяние'. Так что и перспективы другой, в чем-то более привлекательной, гипотезы (блюндары 'панталоны' - (les) plumes d'or) не кажутся блестящими.

Расширяя круг поисков, примем за основу другую акцентологическую реконструкцию *блюндары. Восстанавливается парадигма с ударными окончаниями: -ы, -ов, -ам, -ы, -ами, -ах. Колебания в форме родительного падежа исчезли. Вопрос о грамматическом роде решен определенно: не женский род - *черныя блюндары, а мужской - черные *блюндары.

Исходя из выбора ударения блюндары, можно выдвинуть еще одну этимологическую версию. Она такова: блюндары 'панталоны' - это результат кардинальной русификации французского *(les) plumes dorees 'золоченые перья, оперение с позолотой'. Прилагательное (причастие) dore после plumes создает законченный образ фальшивого блеска. Превратившись в блюндары, наименование все еще могло сохранять ореол эвфемизма, пришедшего из речи полуобразованных слоев общества. Однако носитель блюндаров (как слова и как предмета) был уже, видимо, не представитель "галантерейной" прослойки (лакей, приказчик, гувернер), а вполне маргинальный персонаж (карманник, шулер, аферист). Исходный образ был уже не вполне доступен его пониманию. Отсюда и значительная деформация фонетически трудного и изолированного слова.

Понятно, что маргиналы, которые употребляли в своей речи слово блюндары, вряд ли имели ясное представление об источнике и этапах адаптации исходного выражения. Да и в силу лаконизма единичной фиксации кое-какие важные детали опять остаются в зоне неуверенной реконструкции.

Фонетическое обоснование перехода от (les) plumes dorees к блюндары встречает заметные трудности. Если гипотеза верна, то в исходной звуковой цепочке, составленной из приемлемых заместителей французских звуков, [пл'иомдоРэ], где ио - знак для лабиализованного [о], Р - знак для грассированного [р], а [э] - конечный ударный гласный, должно было произойти по меньшей мере четыре существенных изменения, а именно:

1) озвончение в инициальной группе [пл'-],

2) ассимиляция по месту образования в срединной группе [-мд-];

3) изменение безударного [-о-] в соответствии с аканьем;

4) изменение конечного ударного [-э], трактуемого как окончание им.-вин. падежа множественного числа, в обычное после твердых согласных окончание [-ы].

1) Рассмотрим первый пункт. Похожее озвончение начального согласного в группе [пл'-] имело место в истории слова блезир, близир 'видимость', обычно употреблявшегося в выражении для блезиру / для блезира / для близиру 'для видимости, кое-как; для виду, напоказ; несерьезно', что семантически довольно далеко от исходного франц. plaisir 'удовольствие, забава', par plaisir 'для удовольствия, забавы; несерьезно': "[Смуров:] Нешто он по-французски-то знает? [Вася:] Где, дяденька, знать! Так для близиру лежат [книжки]" (А. Островский. Утро молодого человека). Однако В.П. Сомов приводит и редкий пример употребления слова блезир в значении близком к исходному 'удовольствие': "Простись тогда с окладом и другими блезирами" (Дм. Григорович. Недолгое счастье) [9].

Выражение для блезиру 'для виду, для обмана', как у Вс. Крестовского в романе "Петербургские трущобы", воспринимается как специфическое выражение "воровского языка": [Смирнов: 1067] [10] = [СРВС-I: 33]. Однако не следует абсолютизировать выводы г-на Смирнова. Его словарь опубликован через сорок лет после выхода романа. И нет оснований считать его непогрешимым. Конечно, выражение для блезиру не было приметой исключительно "воровского языка". Однако и позднейшие словари жаргона повторяют: для блезиру 'для вида' [Потапов 1927: 45] = [СРВС-III: 89], в 1991 г. для близиру 'для вида' [ТСУЖ: 48].

Выявленная фонетическая параллель весьма красноречива. В способе фонетической адаптации элементов французского языка, превратившихся в русские слова блюндары и блезир можно усмотреть некую общую закономерность, характерную для "галантерейной" речи слуг, приказчиков, людей полусвета и т. п.

Кроме того, у Крестовского в речи злодеев встречается слово барин 'товарищ' [Смирнов: 1067] = [СРВС-I: 33]. Уж не ошибка ли это вместо народного парень? Если это так, то мы опять наблюдаем странную нейтрализацию начальных [п] - [б].

2) Рассмотрим второй пункт. Ассимиляция по месту образования в консонантной группе [-мд-] ([пл'иомдоРэ] >> блю[нд]ары) находит параллели в сфере устных заимствований. Например: шандал 'подсвечник' (тюрк. шамдан) [11]. Ряд примеров продолжить нелегко, потому что такие ассимиляции являются довольно обязательными во многих языках. Поэтому часто заимствуется уже слово с группой согласных, подвергнутой ассимиляции, напр., принцип (лат. princeps < *prim-cаp-s, букв. "первым берущий"). При передаче французских носовых гласных группой из близкого гласного и носового согласного в русском языке также наблюдается автоматическое уподобление носового согласного последующему шумному, напр., контора - франц. comptoir 'прилавок' [конт-], где он - символ носового гласного.

3) Изменение безударного [о] в соответствии с аканьем (*плюмдорЭ > блюндарЫ) могло быть поддержано морфологической аналогией, в результате которой новое слово было подверстано к ряду слов бочары, гончары, гусляры, маляры, овчары, столяры и т.д. И даже пары, шары. Этот ряд в основном состоит из названий людей по профессии, поэтому не представляется идеальным для подравнивания по его образцу слова со значением предмета одежды блюндары. Вполне возможно, что оно довольно скоро было превращено в блюндары по образцу семантически близких слов: чимбары, шальвары, шаровары, уголовное шкары. Однако морфологическая поддержка для [а] в финали основы -ар- по аналогии все же осталась.

4) Изменение конечного ударного [э] в *плюмдорЭ, трактуемого как окончание именительного или винительного падежа множественного числа, в обычное после твердых согласных окончание [ы] > блюндарЫ. Ср., похожее неразличение конечных, видимо, ударных в записи брюкаше, неизм., мн. Угол. Панталоны, брюки. СРВС, I, 57* [Мокиенко, Никитина 2000: 78], вероятно, это *брюкаши, от брюки.

Несмотря на наличие подобных трудностей, происхождение слова блюндары от франц. (les) plumes dorees 'золоченые перья' представляется довольно вероятным.

Если предлагаемая гипотеза верна, то слова блезир и блюндары оказываются параллельными устными заимствованиями из французского языка. Их роднит та "галантерейная" среда, в которой была осуществлена адаптация заимствований. Но их дальнейшие судьбы оказались кардинально различными. Блезир подтверждено множеством источников, а блюндары - гапакс, известный благодаря единственной курьезной газетной публикации. Такие слова требуют особо тщательной верификации. Однако тот контекст, в котором единственный раз появилось слово блюндары, судя по всему, заслуживает доверия. В списке находим известные из других источников жаргонные слова. Их значительная часть вскоре после 1859 г. появится в романе Всеволода Крестовского "Петербургские трущобы". Ряд слов можно услышать и сейчас, иногда - в несколько иных, но сходных значениях: Маруха 'любовница'; перышки 'отмычки'; перетырить 'перепродать'; стрёма 'обыск'; ходить по музыке 'воровать и мошенничать'; а также тюркизмы беш 'пять рублей', экимарник 'двугривенный', юманистый 'плохой' и др. Все они представляют более старый слой арготизмов, чем заимствования из западноевропейских языков. Таким образом, высокое качество источника 1859 г. позволяет надеяться, что и слово блюндары 'панталоны' было зафиксировано точно.

Причины того, что одно слово сохранилось, а другое забыто, нельзя восстановить исчерпывающим образом. Одной из причин может быть конкуренция внутри синонимического ряда. В этом отношении между словами блезир и блюндары выявляются известные различия. Нельзя сказать, что выражение для блезиру 'для вида' не имеет конкурентов. В жаргоне до сих пор сосуществуют выражения для близиру, для фортецела, для понта [12].

Однако этот ряд несколько скромнее, чем ряд жаргонных и неформальных синонимов блюндар. Приведем несколько: шкеры панталоны (в том же источнике 1859 г., широко известно и из иных источников); невыразимые (напр., в продолжении цитаты П.А. Вяземского, приводимой Ю.М. Лотманом), брюкаше, неизм., мн. Угол. Панталоны, брюки. СРВС, I, 57 [13] [Мокиенко, Никитина 2000: 78], шкары и мн. др. Причем каждая эпоха добавляет еще и свои наименования от гали 'галифе' до джины 'джинсы', автоматически понижая статус модных вещей предыдущей эпохи.

Конечно, только обилие синонимов не объясняет, почему было забыто именно слово блюндары. Было бы наивно напрямую связывать судьбу слова с длиной и открытостью синонимического ряда, однако одной из причин забвения слова могло быть и это. Кроме того, слово блюндары необычно по форме и фонетически изолировано, членимость его затруднена, однокоренные слова не выявляются.

В ситуации неполной определенности, а именно так дело обстоит с происхождением слова блюндары, иногда полезно более внимательно присмотреться к общему социальному контексту бытования слова. Думается, социальная дистанция между "галантерейной" прослойкой, близкой к полусвету, (официанты, куаферы, приказчики) и дном общества (шулера, аферисты, мошенники) была не столь значительной. Все они имели то или иное отношение к организации досуга, если можно так выразиться. Положение тех и других было шатким, зависело от капризов фортуны и клиента. Для тех и других характерны "постоянное враждебное положение по отношению к "легальному" обществу, примитивно-охотничьи приемы деятельности" [14].

В рамках такой "охотничьей" параллели между словами блюндары и блезир можно усмотреть известное сходство еще и в способе переосмысления исходного значения слова. То, что оба слова могли возникнуть в "галантерейной" речи мещан, поверхностно знакомых с бытом чистой публики, косвенно подтверждается характером стилистической и семантической деформации. Оба французских наименования (par plaisir 'для удовольствия' и (les) plumes doree 'золоченые перья') отражают феномены "красивой" жизни. Однако отражают их искаженно. Ведь тот, кто носил блюндары (какой-нибудь лакей, приказчик, гувернер, или даже шулер, аферист, приживала...), если и гулял, то для блезиру, хотя и среди публики, которая прогуливалась par plaisir (для удовольствия). Перед выходом на глаза хозяевам или перед охотой на доверчивых господ он входит в образ, облачаясь в блюндары, которые для него являются не только средством маскировки для блезиру, но и элементом театральной условности - словно (les) plumes doree (золоченые перья). Выход в свет или на "дело" эмоционально и терминологически стоят рядом. И нельзя оплошать, и средства известны: у Крестовского есть и словцо Sоrtie du bal 'стальной инструмент для защиты' ('фомка') [Cмирнов: 1083] = [СРВС-I: 49], а у господ sоrtie de bal - это 'manteau de soiree' (вечерняя одежда, убранство для бала) [Larousse pour tous. - Paris: Larousse, 1957. - P. 591]. Юмор того же разбора!

Таким образом, представляется, что сходство в способе деформации исходных понятий отражает злой и острый взгляд изгоя, "мыслящего люмпена". Такие люди существовали в действительности. Они были антиподами того идеального "мыслящего пролетариата", образ которого смутно и противоречиво начертали в мечтах представители демократической журналистики: "Новый человек без своего любимого труда так же немыслим, как труд без него" (Д.И. Писарев). И антипод "нового человека", щеголявший в театрально условных блюндарах, так же не мыслил себе иного способа выживания, кроме своего, скорее всего, ненавистного ремесла (мошенничества), а последнее было немыслимо вне конкретной эпохи. Может быть, в этом и состоит еще одна причина забвения речи тех, кто в силу специфики своего "искусства" не стремился к известности, да и другими воспринимался лишь как часть действительности, максимально враждебная всякой эстетике и лишь для блезиру прикрытая фальшивой позолотой жаргона.

Примечания

1. [Без имени автора.] Собрание выражений и фраз, употребляемых в разговоре С.[-]Петербургскими мошенниками // Северная пчела. - N 282 (24 дек.). - СПб., 1859. - С. 1129-1130.

2. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русского жаргона. - СПб: Норинт, 2000. C. 66.

3. Значение 'плут' отмечено уже в Стоглаве 1551 г. [Словарь русского языка XI - XVII вв. - Вып. 9. - М.: Наука, 1982. - С. 284]. Однако и значение 'карманный вор' сохраняется, у Даля оно стоит первым [Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. - М.: Русский язык, 1980. - Т. II. - С. 355].

4. Булаховский Л.А. Русский литературный язык первой половины XIX века. Фонетика, Морфология. Ударение. Cинтаксис / Изд. 2-е, испр. - М.: Учпедгиз, 1954. - С. 68-69.

5. Даль-I: 133; III: 323; IV: 621, 645.

6. Лотман Ю.М. Роман А.С. Пушкина "Евгений Онегин". Комментарий // Лотман Ю.М. Пушкин. - СПб.: Искусство-СПБ, 1995. - С. 572.

7. Там же. С. 574.

8. Mauger G. Grammaire pratique du francais d'aujourd'hui… Paris: Hachette, 1968. P. 393.

9. Сомов В.П. Словарь редких и забытых слов. - М: Владос, 1996. - С. 121, 51.

10. Смирнов Н. Слова и выражения воровского языка, выбранные из романа Вс. Крестовского "Петербургские трущобы" // ИОРЯC IV Кн. 3. 1899. - С. 1065-1087 = [СРВС-I: 27-54]; Потапов C.М. Словарь жаргона преступников (блатная музыка) / Сост. по новейшим данным С.М. Потапов. - М., 1927; ТСУЖ - Толковый словарь уголовных жаргонов / Сост. колл. авт.: Ю.П. Дубягин и др. - М., 1991.

11. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. IV. М., 1987. - C. 404.

12. Быков В. Русская феня. Словарь современного интержаргона асоциальных элементов. - Смоленск, 1994. - С. 61 и др.

13. Бец Ванька. Босяцкий словарь. Опыт словотолкователя выражений, употребляемых босяками. Cост. по разным источникам Ванька Бец. - Одесса, 1903. - 8 с. Репринты: Нorbatsch Olexa. Russishe Gaunersprache. - Muenchen, 1978: 18-19; СРВС-I: 55-62.

14. Лихачев Д.С. Черты первобытного примитивизма воровской речи // Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона: речевой и графический портрет советской тюрьмы / Авт.-сост.: Д.С.Балдаев, В.К.Белко, И.М.Исупов. - Одинцово: Края Москвы, 1992. - С. 359.